прозрачной жидкостью, тарелка с жареной яичницей, густо посыпанной сыром и совершенно бесподобного вида бутерброд с ветчиной.
Употребив жидкость, показавшуюся на вкус обыкновенной водой, Феликс сам не заметил, как проглотил еще теплую яичницу. Увлеченный питанием, он откусил за раз добрую половину бутерброда и замер. Раз. Гудение пропало. Два. Головная боль отступила. Три. Краски стали ярче, в комнате будто посветлело.
— Эт-то фто? — спросил он, забыв, что во рту у него все еще изрядный бутербродный кусь. С удивлением посмотрел на оставшуюся половину у себя в руке, на пустую тарелку с лежащей поперек деревянной вилкой, на стакан с остатками бледно-розовой водички на дне.
— Это фамильный рецептик Луизы, — ехидно осведомила Катерина. — Держит для особых алкоголических случаев. Понравилось?
— Нет. То есть, не знаю. — Феликс дожевал откушенное, понял, что больше не хочет, и положил оставшийся бутерброд на тарелку. Прислушался к себе: в животе булькало, пальцы на ногах покалывало. — Странные ощущения, не уверен, что хочу повторить... Катерина! Не дуйтесь и... спасибо.
— Я не дуюсь, — насупилась кошка и отвернулась в стену.
— Дуетесь, — усмехнулся Феликс, — у вас хвостик, как метелка для пыли, он вас выдает.
Она обернулась, рассматривая предателя — хвостик распушился еще пышнее.
— Чертов хвост! Ладно, мы с тобой разберемся, — в голосе кошечки прозвучала угроза, хвост испугался и распушился еще больше. — Балбес, ты что делаешь?!
Над лесом поднималась светлая полоса — небо и правда белело, а Феликс — опаздывал на защиту курсовой. Не впервые, конечно. Но что-то подсказывало — Луиза вряд ли поверит, что он не успел к рассвету из-за пробки на Тверской. Пока Катерина изучала выданную ей вампирским артефактом пятую конечность, он выудил из рюкзака свежие носки и запасную футболку.
Возмущенный вопль застал Феликса в момент, когда он стягивал с себя вчерашнюю футболку.
— Переодеваюсь, — растерянно сказал он.
Катерина перевела взгляд с его груди на грязную футболку, снова на него, после — на мятую, но чистую одежду, которую он бросил рядом.
Мягкая шерсть на загривке у кошечки поднялась дыбом, хвост распушился до неприличного размера. Катерина, похожая на гору слепленных между собой белых шариков, из сидячего положения подскочила на полметра в воздух, приземлилась на пол и вылетела из комнаты.
Феликс пожал плечами, скомкал вчерашнюю одежду и уже почти запихал в карман рюкзака, когда заметил на руке пучок белых волосков. Вытащил обратно, осмотрел — сзади, около ворота, ткань была плотно покрыта тонкой мягкой шерсткой. Будто Катерина не присела к нему на шею с утра пораньше, а спала на нём всю ночь.
«Надо её будет еще раз вычесать. — решил Феликс. — И лучше кормить. А то облысеет и превратится в сфинкса...»
Вряд ли облысение может может положительно сказаться на характере ведьмы, с их-то заморочками по поводу волос!
Уже на выходе из комнаты наскоро умытого и частично переодетого стажёра встретил домовой. Селиверст, за ночь окончательно вжившийся в положенную ему по преданиям и легендам роль покладистого домашнего духа, забрал остатки завтрака и проводил Феликса в мастерскую Луизы.
— Вы эта, — шепнул он напоследок, — забирайте меня отседова, а то скоренько к ней новые ученицы приезжають. Ежели они как ента ваша шерстявая, — дух сказал и испугано обернулся, проверяя, нет ли поблизости той самой шерстявой, — ежели они даже в половину как она будут... Я токмо огородик прополол, только грабельки в сарае разложил, она как погнала на кухню. Шипит, яйца я, вишь ли, жарю не так, как она пожелала, ветчину режу — тоже всё не по ней...
Феликс понимающе вздохнул. Катерина Ивановна даже во внезапном приступе заботы оказалась устрашающе... катеринистой!
— Бедный Селиверст, — пожалел Феликс угнетенного духа, — держись. Как смогу, дам знать Зинаиде.
Дух нервно дернул белую бороденку и препечальнейше отправился на «огородик» — ничем не огороженные ряды аккуратных грядок, начинающихся за домом и заканчивающихся... где именно — непонятно, потому как они плотно заполнили длинную просеку «отсюда и до заката», то есть, до края леса, скрытого сейчас в утреннем тумане.
Мастерская Луизы представляла из себя просторную площадку на заднем дворе, закрытую от дождя симпатичной черепичной крышей. Одним краем крыша упиралась в стену ведьминого дома, другим опиралась на пару толстых витых столбов, похожих на египетские колонны, украшенные перевитыми в спираль змеями.
Мотив с извивающимися рептилиями показался Феликсу знакомым. Он видел похожий декор полгода назад, во время своей первой командировки на Урал. Тогда по пути следования поезда «Москва-Челябинск» в причудливые переплетения змеек и ящерок складывались камень и железо, вокзалы и фонарные столбы, мосты и перроны.
Колонны у Луизы в мастерской, при внешнем сходстве, оказались плотно перевитыми стволами гибких лиан. Пользуясь отсутствием ведьмы, Феликс внимательно их осмотрел, потрогал, подергал и даже поковырял ногтем.
Толстая кора оказалась неожиданно податливой и обнажила нежную желтую сердцевину — растения оказались живыми! Они уходили под крышу и стелились под ней, образуя плотное плетение под потолком. По зиме неизвестная Феликсу лоза стояла без листьев, но весной, когда потеплеет, под потолком должна приятно шуметь густая зелень.
О том, что искусный мастер магического растениеводства может вырастить, при желании, даже целый дом, Феликс читал в одном учебнике. Но живой пример видел впервые.
Луизы все не было. Феликс прогулялся вдоль длинного стола, оборудованного лавками по обеим сторонам. За таким столом можно было разместить средних размеров деревенскую свадьбу.
«Или толпу мелких ведьм, — вспомнил Феликс слова Селиверста, — если их здесь будет даже вполовину меньше, чем мест на лавке, плохи его дела».
У стены дома стояла печь-очаг, сложенная из разномастных булыжников, скрепленных между собой закаменевшей от жара и времени красной глиной. Рядом — пара плетеных ротанговых кресел с уютными подушечками на сиденьях. Подушечки были бархатные, расшитые золотом, кресла — самые обыкновенные, какие ставят в ресторанах на летних верандах.
По бокам от потухшего очага, вдоль стены, стояли бочки, накрытые плотными деревянными крышками. Издали бочки выглядели вполне буднично и только вблизи оказалось, что они врощены в землю — из мелкой травки торчали те же упругие лианы. Они обхватывали крепкие деревянные бока бочек и обвивали их в местах, где обыкновенная конструкция предполагала металлические кольца.
«Металл убивает магию», — Феликс погладил деревянные бока, вспоминая, один из ключевых принципов, который, впрочем, повсеместно нарушался. Ведьмы и колдуны так и не смогли толком ему объяснить, почему некоторые из них носят зачарованные кинжалы и металлические