Читать интересную книгу Кошмар во сне и наяву - Елена Арсеньева

Стоп, да ведь это ее великодушный водитель! Идет к задней двери магазинчика. Понятно, какой-нибудь инкассатор – приехал за выручкой, наверное.

Однако мужчина в куртке не поднялся на крыльцо, а, наоборот, наклонился, пошарил под ним и с усилием распрямился, пытаясь поднять что-то тяжелое… человека, который сидел на стылой земле, привалившись к стенке.

Альбина умиленно покачала головой. Чтобы господин, разъезжающий на такой-то машине, этак прикинутый, позаботился поднять замерзающего бомжа?! Точнее, бомжиху.

В морозном тусклом полусвете мелькнула крепкая фигура, в которой женского было только обтягивающая юбчонка гораздо выше колен да коротенькая субтильная курточка. Крупная, коротко остриженная голова, грубые черты, неуклюжие ноги…

Альбина ахнула. Это оно, то существо, которое она ищет! И, не дав себе труда подумать, выкрикнула во весь голос:

– Дашенька!

Крик сорвался с губ морозным облачком и был унесен ветром, однако, похоже, его успели услышать и нелепо наряженное существо, и знакомый «водитель». Во всяком случае, оба они вздрогнули, замерли и завертели головами, как бы пытаясь понять, откуда донесся крик. «Водитель» даже сделал шаг в сторону Альбины, как вдруг…

Человек в юбке длинно, мучительно застонал, хватаясь за грудь, словно названное Альбиной имя ударило его в самое сердце. Но этот приступ слабости длился недолго. Уже через миг незнакомец распрямился и ринулся к «водителю» с хриплым криком:

– Вот ты где! Теперь не уйдешь!

Тот сделал попытку увернуться, однако поскользнулся и грохнулся во весь рост навзничь.

Удар, видимо, был очень силен: несколько мгновений «водитель» шевельнуться не мог, и человек в женской одежде навалился на него сверху, схватил за волосы и начал бить головой об лед, приговаривая:

– Молчи! Молчи, сволочь! Молчи!

Да, похоже, ему и впрямь было важно, чтобы противник не мог издать ни звука, потому что одной рукой он зажимал ему рот, а другой пытался ударить посильнее. В результате он мешал сам себе, так что избиваемому удалось как-то ослаблять удары. «Водитель» даже пытался отбиваться, однако сладить с навалившимся на него более тяжелым и, вдобавок, взбешенным человеком было невозможно.

«Господи, убьет же! Убьет до смерти!» – мелькнуло в голове Альбины.

Все это время она стояла, прижав руки ко рту, и с ужасом наблюдала картину избиения. Самым страшным, конечно, было то, что эта слепая, неконтролируемая ярость вырвалась наружу от одного ее слова – невинного слова, ласкового имени!

Странно? Да что ж тут странного! Нечто подобное она уже наблюдала – в больнице. Но в тот раз раненая женщина была придавлена болью, слабостью и страхом, а теперь это прошло. Теперь ее обуревают совсем другие чувства. Она уже не боится этого имени, не боится человека, который снова пришел за нею!

Снова… Вот именно! Снова!

Так это получается – что? «Водитель», парень в оливковой куртке, – тот самый «доктор»? И Альбина не узнала его?!

В это время упавшему человеку невероятным усилием удалось вывернуться и оторвать от лица вцепившуюся в него короткопалую руку.

– Спать, Хинган! – с трудом прохрипел он. – Спать!

Стриженая голова зависла в яростном протестующем движении, а потом медленно, как бы с неохотой опустилась на примороженный тротуар. Послышался глубокий вздох… Неуклюжее тело повозилось, сворачиваясь клубком, подтягивая к подбородку колени, на одном из которых – Альбина это отчетливо видела – зияло большое белое пятно: дырка на колготках… Послышался заливистый храп.

Тигр отступил в клетку. Бешеный пес уполз в конуру. Слепая ярость уснула.

Человек в куртке снова бессильно распростерся на льду. Грудь его ходила ходуном. Да, победа в поединке дорого далась!

Наконец он собрался с силами и начал подниматься. Сперва на четвереньки, потом кое-как разогнулся и, постояв немного на коленях, со страдальческим стоном утвердился на ногах, придерживая поясницу.

Но тут его повело в сторону, и лицо опять оказалось освещено.

Альбина еще крепче зажала рот, глуша крик. Сейчас казалось невероятным, что она могла не узнать его сразу!

«Доктор» медленно повернул голову. Похоже, с губ Альбины все-таки сорвалось слабое восклицание, и он это услышал. А может быть, неким немыслимым чутьем уловил рядом присутствие еще одного врага – того самого, который и выпустил на него неконтролируемую ненависть Хингана?

Альбина не стала ждать, пока его прищуренные, режущие, как лезвия, глаза нашарят ее в темноте. С криком отпрянула и, круто развернувшись, понеслась куда-то, не разбирая дороги, оскальзываясь на каждом шагу и лишь чудом не падая. Страх лишил ее рассудка!

Пробежала мимо освещенных витрин, что-то задев, что-то уронив. Господи, цветы! Примороженные гвоздики жалко захрустели под ногами.

Альбина прорвалась между двумя близко стоящими автомобилями, вылетела на шоссе, бестолково замотала руками, увидев летящие на нее фары… которые со свистом замерли в каком-то полуметре от нее.

Хлопнула дверца. Кто-то подскочил к Альбине, сильно встряхнул, потащил. Ничего не видя, всем перепуганным существом своим почувствовала – не он, и сразу обессилела.

Покорно упала на сиденье автомобиля. С наслаждением вдохнула стойкий прокуренно-бензиновый аромат.

– Подвинься! – Кто-то бесцеремонно толкнул ее в бок. – А ты чего стал? Поехали, поехали, ну!

Альбину качнуло. Машина тронулась с места.

Человек, сидевший рядом с Альбиной, уставился на нее и раздраженно проворчал:

– Ты что делаешь, скажи на милость? Я тебе где сказала ждать? В метро, в метро, а ты… Если б не Костик этот голубой…

В голосе было что-то знакомое. Альбина постаралась отмахнуться от пляшущих в глазах разноцветных кругов. И все-таки потребовалось на меньше минуты, прежде чем осознала, что рядом с ней сидит Валерия.

* * *

Кавалеров шел к станции через лес. Он так часто проходил этой дорогой, что двигался почти автоматически. Однако сегодня идти по наскольженной тропинке было особенно тяжело. Он то и дело оступался и съезжал в сугробы. Валенки, конечно, высокие, снега не начерпаешь, но до чего же ненавидел он валенки, как они остохренели! А сучонку и в голову не пришло, что ему может понадобиться другая обувка. По Сеньке и шапка… в смысле, валенки.

«Да ладно, – примирительно кивнул сам себе Кавалеров, – уже вот-вот станция, потерплю как-нибудь до Москвы».

Потерплю как-нибудь, вот именно!.. Его нестерпимо раздражала эта затянувшаяся волынка. Главная глупость – сам во всем виноват.

Кавалеров засмеялся и оглянулся с тревогой: показалось, это не он хохочет, а кто-то за левым плечом…

Да кому тут быть в эту пору? Сучонок смылся в Москву, путь свободен в прямом и переносном смысле: на тропе никого. А чему это он смеялся? Надо же, теперь и не вспомнить… Нет, вот всплыло: что сам во всем виноват. А как же! Виноват – и в причине, и в ее последствиях. Затянул, затянул непомерно свою игру… но это было таким наслаждением! Все, чего он не успел испытать, узнав от Хингана о слишком быстро сделанном деле, он испытывал в течение года, каждый день видя перед собой исхудавшее, постаревшее лицо сучонка, слыша от него скупые, но полные непомерной боли «сводки» о том, что происходит с его сестрой, матерью, отцом… Вся семья стала мишенью для той пули, которую отлил и выпустил Кавалеров, и он с наслаждением наблюдал, как эта разрывная пуля носится туда-сюда по телу семьи, продолжая растравлять смертельную рану. Император Калигула сказал когда-то своему наемнику-палачу: «Бей так, чтобы жертва чувствовала, что умирает!» Гениально. В этом смысл всякого убийства, всякой пытки. Отечественная история может привести немало таких примеров. Помнится, Кавалеров слышал об одном начальнике лагеря, который обожал встать еще до побудки и, прихватив дубинку, пристроиться у дверей какого-нибудь барака. Он был подобен тому снаряду, который несколько раз падает в одну и ту же воронку, поэтому вычислить его утренние маршруты не могли ни с помощью математической логики, ни закономерностей биологии, ни философских измышлений. А в том лагере как раз содержалось немало специалистов во всех этих науках, его даже называли неофициально «могила прослойки». Ведь по выражению одного из пролетарских вождей, существует только два класса: рабочие и крестьяне, а между ними прослойка: гнилая интеллигенция. Кстати, тот лагерь называли еще и «гнилой могилой». И вот его начальничек, ключик-чайничек…

Кавалеров услышал гудок приближающейся электрички – и зарысил со всех ног. Осталось всего ничего, нельзя, нельзя опоздать! Сам виноват – не хрен было вчера глушить тоску-печаль этой поганью – чимером. Из чего его только гонят? Не иначе, из коровьих лепешек!

Хватая воздух раскрытым ртом, скользя, Кавалеров миновал статую того самого вождя, с которого бури демократических преобразований смыли традиционную серебрянку, и он теперь зиял жутко-серой гипсовой лысиной, по-прежнему сжимая кепчонку в руке.