— Девять песо я заплатить не могу,— спокойно проговорил дядя.— Четыре песо и ни сентаво больше.
— Сойдемся на пяти, и ослы ваши,— сказал Мигель, сунув руки в карманы, словно не сомневаясь, что тот ответит согласием.
— Четыре песо — вот мое слово,— спокойно проговорил дядя.
— Вы с меня живого шкуру сдираете, ну ладно, нет счастья в жизни, значит, нет. Но пусть я завтра к утру ослепну, если за такую цену я не продал, а подарил вам ослов.
Говоря это, Мигель переводил взгляд с дяди на его племянника, а потом на своих сообщников. Те закивали и изобразили на лице неизбывную печаль: отдали, мол, только что за бесценок последнюю рубашку.
А дядя тоже кивнул, но с таким видом, будто еще вчера после обеда знал, что купит сегодня ослов по четыре песо за штуку.
Снова подойдя к ослам, он вдруг спросил: --А эти тюки вы что, на своих спинах дальше потащите?
— Да, верно, тюки...— удивленно протянул Мигель и снова посмотрел на своих дружков, но не горделиво, с торжествующим видом, как обычно,— он как бы просил ответить за него или дать толковый совет.
Игнасио понял его взгляд и сказал:
— Тюки мы тоже собирались продать. Продать — и на поезд!
— Это правда,— подтвердил Мигель, словно только что вспомнив.— Они тоже продаются. Вместе с ослами.
А в самом деле они за продажей ослов о тюках совсем забыли.
— Что у вас там? — Дядя опять подошел к ослам и ткнул кулаком в один из тюков.
— Шкуры,— ответил Мигель.— Хорошие шкуры. И еще наша посуда. И потом еще инструмент. А ружье вы у нас, наверное, не купите — оно слишком дорогое.
— А что за инструмент? — спросил дядя.
— Ну, всякий. Лопаты, ломики, кирки, ну, и все такое...
— Откуда у вас такой инструмент? — спросил дядя с деланным безразличием, словно только для того, чтобы продолжить разговор.
— О-о... инструмент... он это самое...— Мигель чувствовал себя неуверенно и даже сглотнул несколько раз. К такому вопросу он не подготовился.
Тут опять вмешался Игнасио:
— Дело в том, что мы работали на одну американскую горнорудную компанию... из тех мест мы и идем...
— Вот именно, все так и есть,— подхватил Мигель, бросив Игнасио благодарный взгляд. Он ему этой услуги никогда не забудет...
— Выходит, вы у этой компании инструмент украли? — сухо поинтересовался дядя.
Мигель широко улыбнулся и доверительно подмигнул ему, будто своему сообщнику.
— Не то чтобы украли, сеньор,— сказал он.— Красть — это не по нашей части. Мы просто не вернули инструмент после окончания работ. Разве кто-нибудь назовет это кражей? Да мы много за него и не хотим — песо два за весь инструмент, а? Лишь бы не тащить его без толку до железной дороги.
— Я, конечно, всех ослов купить не могу,— неторопливо проговорил дядя.— Столько ослов мне ни к чему. Но я велю сейчас созвать соседей. У каждого немного денег найдется, и обещаю вам, что вы легко продадите и ослов, и все остальное. Я уж постараюсь! Присядьте. Хотите воды, сигарет?
Дядя переговорил о чем-то со своим племянником, потом прошел в дом, а тот отправился созывать соседей.
Пришли мужчины. Старые и молодые. В одиночку и парами. Сперва все они заходили в дом дяди и беседовали с ним. Потом выходили, очень внимательно осматривали ослов, потому подолгу не сводили глаз с незнакомцев. Их они разглядывали, может быть, даже с большим вниманием, чем ослов, но, разумеется, старались делать это как можно незаметнее. Бродяги сочли эти взгляды обычным любопытством жителей индейских деревень.
Некоторое время спустя появились и жены, старавшиеся держаться как можно скромнее и незаметнее. Все они привели с собой детей. У некоторых женщин маленькие дети сидели в особым образом завязанном платке за спиной, некоторых несли на руках. А те, что уже бегали, копошились под ногами матерей, как цыплята около курицы.
Наконец собрались как будто все мужчины — больше никто не появлялся. Только несколько женщин неторопливой походкой приблизились еще к дому. И теперь из него вышел дядя. А за ним и те мужчины, что задержались в доме. Другие же, вышедшие раньше и уже осмотревшие ослов, так и остались стоять между животными. Тем самым метисы, сами того не замечая, оказались окруженными. Но внешне все выглядело вполне естественно: ведь индейцы пришли сюда, чтобы выбрать себе ослов.
— Цена, скажу я, не слишком высока,— проговорил дядя.— Но всех нас очень удивляет, почему вы так дешево продаете отличных ослов.
Мигель расплылся в широкой улыбке и объяснил:
— Видите ли, сеньор, нам позарез нужны деньги, поэтому мы и вынуждены расстаться с животными.
— А есть у ваших ослов тавро? — как бы мимоходом поинтересовался дядя.
— Конечно,— ответил Мигель.— У всех одно тавро.
Он оглянулся на ослов, чтобы это тавро разглядеть. Но индейцы стали перед животными так, что никто из бродяг увидеть его не мог.
— И какое же тавро у ваших ослов? — продолжал выспрашивать дядя.
Мигель почувствовал, как земля начинает гореть у него под ногами; его приятели вертелись и так и эдак, чтобы разглядеть тавро. Но индейцы незаметно оттесняли их все дальше от ослов.
Дядя не спускал глаз с Мигеля. А тот с трудом владел собой. Он чувствовал, что близится какое-то событие, которое явится решающим для его будущей жизни. И раз дядя, не повторяя вопроса, не сводил с него испытующего взгляда, Мигель понял, что отвечать на его вопросы придется.
— Тавро... э-э... тавро, ну — круг с чертой под ним. Дядя крикнул мужчинам, стоящим у ослов:
— То ли это тавро, омбрес (Уважаемые (исп.).)?
— Нет! — крикнули в ответ.
— Я перепутал,— спохватился Мигель.— Тавро такое: круг, а над ним крест.
— Нет, не то тавро.
— У меня просто все смешалось в голове,— проговорил Мигель, готовый вот-вот потерять сознание от страха.— Ну, конечно, вот какое тавро: крест, а вокруг него круг!
— Так ли? — спросил дядя.
— Нет,— ответили мужчины.— Ничего похожего.
— Вы же говорили мне,— совершенно спокойно произнес дядя,— будто эти ослы — ваши.
— Они и есть наши,— необдуманно выпалил Игнасио.
— И никто из вас не запомнил тавро. Странно, странно.
— Мы просто не обратили на это внимания,— сказал Мигель, силясь выдавить из себя презрительную ухмылку.
— Видели ли вы когда-нибудь человека,— обратился дядя ко всем присутствующим,— который владел бы ослами и не знал каждого отдельного тавра, даже если животные были из разных стад?
Все мужчины рассмеялись и ничего не ответили.
— Мне известно, откуда взялись эти ослы,— сказал вдруг дядя.
Мигель обменялся взглядами со своими сообщниками, и те принялись зыркать по сторонам, стараясь выискать лазейку, чтобы бежать, прежде чем индеец продолжит свою мысль.
— Эти ослы принадлежали сеньоре Рафаэле Мотилине из Авино, вдове сеньора Педро Леона. И тавро такое: Л и П, связанное с М. Верно я говорю, омбрес? — воскликнул дядя.
И мужчины, стоявшие возле ослов, крикнули в ответ:
— Все как есть! Это самое тавро!
Дядя оглядел сгрудившихся вокруг него соседей и сказал:
— Порфирио, подойди!
Один из индейцев вышел и встал с ним рядом. И теперь дядя проговорил:
— Мое имя — Альберто Эскалона. Я — алькальд этого селения, избранный по закону и утвержденный губернатором. А этот человек, Порфирио,— полицейский в нашем селении.
Когда в здешних местах человек представляется, называя свое звание, и говорит: «Я — алькальд этого селения, а вот это — наш полицейский», трое бродяг сразу сообразили, что рукопожатиям пришел конец. Сейчас они немедленно продали бы весь караван за один-единственный песо, они с радостью продали бы его, лишь бы их выпустили из деревни. Но их явно не собирались выпускать.
И Мигель попытался достать револьвер. Но не обнаружил его в подсумке. В возбуждении он даже не заметил, что Порфирио проделал эту работу вместо него. Конечно, в револьвере было мало проку, потому что он все еще не был заряжен. Однако индейцы этого не знали, и, очень возможно, они и пропустили бы Мигеля, если бы он направил на них оружие.
— Что вам от нас надо? — вскричал Мигель.
— Пока ничего,— ответил алькальд.— Удивляемся, что вы так спешите расстаться с нами и даже об ослах забыли.
— Мы можем взять ослов с собой или не брать их: ослы наши — как захотим, так с ними и поступим! — вышел из себя Мигель.
— С вашими ослами — да. Но они не ваши. Мне их история известна. Месяцев десять или одиннадцать назад сеньора Мотилина продала их трем американцам, собравшимся поохотиться в сьерре. И этих американцев я знаю в лицо.
Мигель хмыкнул и сказал:
— Так оно и было... А у этих троих американцев ослов перекупили мы.
— За какую цену?
— По двенадцать песо за штуку.
— И теперь продаете по четыре? Никудышные вы торговцы.