Читать интересную книгу Брачные узы - Давид Фогель

— Что ты несешь, кролик! — засмеялась Tea. -Дай-ка я тебя поцелую. Ты сегодня действительно мил!

И она потянулась всем своим длинным телом поцеловать Гордвайля, но он отпрянул назад, как человек, пытающийся защититься от удара.

— Только не это! — воскликнул он. — Только не это!.. Мы не для того здесь собрались, не так ли, доктор? Вы ведь мне друг, я знаю, хоть вы и хитроваты и немного пройдошливы, как все адвокаты… И даже отчасти тупы, не возражайте! Это так! — отрезал Гордвайль, ткнув вперед руку для пущей убедительности. — И тем не менее я вас люблю! Это вне всякого сомнения!

И он улыбнулся сам себе, видимо довольный.

Доктор Астель сказал со смехом:

— Эй, любезный мой Гордвайль, вы сегодня щедрой рукой расточаете мне славословия! Скрягой вас точно не назовешь!..

— Не стоит того, — ответил Гордвайль, как если бы не видел причины распространяться об этом. — Не стоит того!..

Он встал, обошел Лоти и стал с другой стороны от нее.

— Ну, Лоти, вы ведь чистая душа, давайте выпьем с вами за все хорошее, только мы, вдвоем!

Он взял чужой бокал и чокнулся о бокал Лоти. Та только взглянула на него глазами, полными сострадания, и не шелохнулась.

— Пейте, Лоти, — настаивал Гордвайль. — Неужели вы не хотите выпить со мной? Вы не можете так обидеть меня!

Та наконец сделала маленький глоток.

Tea прошептала что-то на ухо доктору Астелю, обняв его рукой за шею. Был слышен только его ответ: «Потом, потом!»

Гордвайль уселся на диване напротив и начал снова:

— Вы думаете, что я перебрал, сознайтесь! Всегда полагают о другом, что он пьян или безумен, так уж устроен мир!.. О-однако я всего лишь весел, очень весел! И, если захотите, я могу расхохотаться громко-громко, ха-ха-ха! Неплохо ведь, Теа?! Моя мать всегда говорила: «Ребенок должен играть с другими детьми и быть веселым!» И видите: я-таки весел… Конечно!.. А если кто-нибудь из вас хочет потанцевать, то я готов. Прямо сейчас!..

Он поднялся и подошел к Тее:

— Ты хочешь? Все, что тебе надо сказать: «Да, я хочу».

— Что? — рассмеялась та.

— Да ничего!.. Только веселиться… Потому что я люблю тебя, и ты это знаешь!

— Я нимало не грущу, кролик! Ты же видишь сам, что я весела!

— Хорошо, если так! Отлично! И ты ничего ни имеешь против меня? Все забыто?.. Понимаешь, я боялся, что ты затаила обиду на меня… Однако теперь все хорошо!..

— Не пейте так много, Гордвайль! — вскричала Лоти и вырвала бокал у него из рук. — Что с вами? Вы с ума сошли?!

— Я пить хочу, пить… Оставьте меня в покое!

Он схватил бутылку и поднес ее ко рту, но не успел отпить и глотка, как Астель вырвал ее у него из рук.

— Полно вам, Гордвайль, стыдитесь! В этом доме пока что пьют из бокалов, а не из бутылок.

Гордвайль усмехнулся как победитель:

— Не стойте на пути!.. Никогда!.. Знаете, доктор, давайте выпьем еще по бокалу, а потом вы сыграете нам на пианино, хорошо?! Ибо мы хотим танцевать, я и Tea, хи-хи…

Вдруг оказалось, что Лоти тихо плачет на своем месте. Поначалу никто не замечал этого, но теперь все увидели, что все ее тело содрогается от рыданий. Она закрыла глаза руками, между ними были видны красные полные губы и тоненькие дорожки слез по обе стороны рта. В этот миг часы на башне церкви на Карлсплац отрывисто пробили двенадцать раз, словно вынося не подлежащий обжалованию приговор. Доктор Астель сорвался с места и, подбежав к Лоти, преисполненный жалости, стал гладить ее по спине и волосам, как успокаивают ребенка.

— Что с вами, Лотерл? — словно уговаривал он ее. — Кто причинил вам зло? Ну-ну, не надо… право, не надо. Вам плохо? Это пройдет. Прямо сейчас пройдет!

Tea тоже встала с места и прохаживалась по комнате, ухмыляясь какой-то своей, никому не ведомой мысли. На лестничной площадке с грохотом захлопнулась дверь. Лоти вытерла платком покрасневшее лицо и попыталась улыбнуться:

— Ничего, ничего! Нервы… Но мне уже легче… теперь уже хорошо!

Гордвайль остановился напротив, с той стороны стола, где прежде сидела Tea, и взирал на окружающих с пристальным вниманием и выражением крайней серьезности. Было видно, что какая-то часть происходящего осталась неясной для него. Да, почему вдруг доктор Астель кинулся к Лоти? Ведь ему следовало бы поступить как-то совершенно иначе, да-да, конечно, иначе!..

Тем временем Лоти совсем успокоилась.

— Непонятно, — пробормотал Гордвайль самому себе. — Совершенно непонятно… Как и все остальное в этом роде…

Он подошел ближе к Лоти и, вонзив палец в воздух, изрек:

— Ночь дана людям, чтобы веселиться!.. Всякий, кто невесел ночью, никогда не весел!..

Лоти отпила глоток вина и сказала:

— Пожалуйста, Гордвайль, сядьте рядом со мной. Вы действительно веселитесь более всех нас…

— Вам нельзя пить, дорогая моя, — произнесла Tea со скрытой насмешкой. — Это расстраивает ваши нервы! Не всякий человек создан для этого.

Лоти сделала вид, что не услышала.

Доктор Астель сел за пианино и стал наигрывать мелодию из какой-то новой оперетты, из-за позднего часа он играл совсем тихо, Гордвайль же отбивал такт ногой. Он даже начал двигаться всем телом, словно в танце, неумело и тяжело, что выглядело особенно потешно: Гордвайль не умел танцевать. Когда доктор Астель закончил, Tea, стоявшая все это время около пианино, сказала подчеркнуто громким голосом, так, чтобы всем было слышно:

— Вы ведь хотели показать мне свою квартиру, доктор! Не угодно ли сейчас?

И доктор Астель удалился вместе с ней в соседнюю комнату, а Лоти подозрительно смотрела им вслед. Оттуда сразу донесся смех Теи, резавший Лоти словно тупым ножом. У нее не было сил оставаться на месте; вскочив, она подошла к Гордвайлю, который все еще дергался, словно в танце, напевая в нос какую-то мелодию. Смех в соседней комнате оборвался, будто его обрезали. Лоти схватила Гордвайля за руку и повлекла его к дивану.

— Посидите со мной, мой дорогой! Так тяжело все, так тяжело…

Немного посопротивлявшись, Гордвайль сел и сказал шепотом:

— Да, конечно, Лоти! Конечно!..

Безотчетным движением он положил руку ей на голову и стал гладить волосы, будто пытаясь утешить ее в какой-то беде. Эта ласка оказалась невыразимо приятна, Лоти снова захотелось горько разрыдаться, но она совладала с собой. Из соседней комнаты не доносилось ни звука.

— А куда делась Tea? — спросил Гордвайль.

— Tea? — точно обожглась Лоти, и ярость мгновенно вспыхнула в ней. — Tea нужна вам! Не беспокойтесь, этот перл никуда от вас не денется!

Она отстранилась от него:

— Несмотря ни на что, вы все-таки неисправимый глупец!.. И действительно заслуживаете того, что с вами происходит!.. И даже большего! Вот так вы все, привязываетесь к тем, кто отравляет вам жизнь, и никакой силой не сдвинешь вас с места!..

— Что? — спросил Гордвайль, не слышавший ни единого ее слова.

Лоти сидела и плакала украдкой. Слезы текли по ее щекам одна за другой, и она не пыталась ни утереть их, ни остановить их поток. В целом мире не было ни единого человека, способного утешить ее. Одинокой и покинутой чувствовала она себя в этот миг, брошенной в ночи посреди огромного темного мира, хотя и сидела подле единственного дорогого ей человека, изрядно сейчас захмелевшего. Все его помыслы отданы той, другой, которая только и знает, как мучить его и издеваться над ним. Гордвайль непроизвольно растянулся на диване, положив голову на колени Лоти, момент — и он уже спал. Огромная жалость затопила сердце Лоти, жалость к себе самой и к этому дорогому измученному человеку, который, как младенец, спал сейчас у нее на коленях.

Она склонилась к нему, коснувшись губами его волос. Затем встала, подложив ему под голову маленькую подушку в бархатном чехле темно-красного цвета, бесшумно подошла к окну и стала смотреть на пустынную улицу. Из соседней комнаты снова послышались голоса Теи и доктора Астеля. Лоти вытерла глаза и, отойдя от окна, села за стол. В тот же момент они вошли.

— Ну вот, пока суд да дело, Рудольфус заснул! Пора идти домой! Время позднее, — сказала Tea и принялась трясти Гордвайля, пытаясь разбудить его, что никак ей не удавалось.

— Пусть уж остается здесь! — вмешалась Лоти. — К чему будить его, если он так устал.

— По мне, пусть остается, если доктор ничего не имеет против.

— Конечно, Tea, само собой разумеется! И вы тоже можете переночевать здесь, если хотите. Спите оба в кабинете, а я постелю себе здесь на диване.

Но Tea не пожелала. Она не сможет как следует отдохнуть, если будет спать в непривычной ей постели.

Обе женщины оделись, и доктор Астель вышел проводить их.

14

В обращенное на небольшой двор окно заглядывал мутный осенний день, подобно плотному туману тяжело давивший на сердце. На красноватой стене напротив яростно колыхалась смазанная тень не видного отсюда одинокого каштана, чудом оказавшегося в этом забитом торговыми складами дворе в самом центре города, из чего можно было заключить, что на улице дует бешеный ветер, один из тех назойливых ветров, которыми так славится этот город.