«Совершенно нельзя понять, отчего какой-то чиновник вбил себе в голову, что, делая тайные ужасы либертинажа достоянием широкой публики, он радеет о благе общества.
Неужели сей чиновник считает, что можно увязать религию и законы приличия, полностью противоречащие либертинажу, с оглаской всевозможнейших пороков? Напротив, следует сурово карать тех злосчастных публичных женщин, которые оказались настолько глупы, что решили разоблачить свои пороки перед судьей, ибо, разоблачая сии пороки, они совершают ошибку не только по отношению к самим себе, но и развращают судью, который их слушает, а также публику, ибо судья придает их показания огласке». А этот пассаж из романа является возмущенным выпадом в сторону судей. Далее следует грозное обвинение в адрес начальника полиции Сартина, из-за которого, по мнению де Сада, «теперь юноша в пятнадцать лет знает то, чего раньше не знал даже почтенный муж в сорок лет». Уместно отметить, что указ о надзоре за проститутками был принят значительно раньше назначения Сартина, а именно 26 июня 1713 года по инициативе тогдашнего министра полиции Марка Рене д'Аржансона. Приведенное высказывание вполне в духе Донасьена, ведь он всегда предлагал: давайте оставим либертенов с их пристрастиями в покое, они же никому не мешают, особенно когда о них никто не знает.
* * *
Всякий раз, когда де Сад проявлял показную заботу о добродетели, из-за его спины немедленно выглядывала ухмыляющаяся физиономия божка лицемерия. Де Сад никогда не скрывал своих пристрастий! Любителей розог и прочей сексуальной клубнички в галантный век было немало, и девицы для утех прекрасно знали, что знатные и богатые клиенты могли позволить себе любые фантазии, не опасаясь преследования со стороны полиции. Ни развратник де Фронсак, сын герцога де Ришелье, ни сам герцог, ни граф де Шаролэ, ни даже граф де Сад не были привлечены к суду: королевская власть предписывала полиции нравов гасить скандалы с участием либертенов-аристократов. Только когда сладострастные похождения герцога Ришелье (состоявшего в дружбе с аббатом де Садом) стали притчей во языцех, король на некоторое время упрятал его в Бастилию — переждать скандал. В те времена заключение рассматривалось не как наказание, а скорее как предупреждение, предотвращение последствий возможных проступков. Пребывание в государственных тюрьмах, таких как Бастилия, оплачивалось родственниками заключенного, и те, у кого родственники были состоятельны, устраивались там совсем неплохо, не в пример лучше тех, кто довольствовался казенным содержанием. Забегая вперед скажем, что де Сад потратит на обстановку своей камеры как в Венсене, так и в Бастилии не одну сотню ливров. А, к примеру, «вечному узнику» Латюду, оставшемуся в Бастилии без всякой поддержки, приходилось довольствоваться гнилой соломой и малосъедобной пищей.
Сходство биографий — прежде всего тюремных — Латюда и де Сада позволяет нам уделить этому неординарному человеку немного внимания. Жан Анри Мазер де Латюд (1725—1805), лангедокский дворянин, попал в Бастилию за мошенничество: отправив по почте мадам де Помпадур пакетик безвредного порошка, он попросил у нее аудиенции и сообщил, что ее хотят отравить, прислав яд. Проверив порошок и сверив почерк доносчика и отправителя посылки, мадам де Помпадур поняла, что имеет дело с мошенником и, получив у короля tettre de cachet, что буквально переводится как «письмо с печатью», приказала бросить Латюда в Бастилию. За тридцать пять лет заключения Латюд совершил несколько побегов, сидел в карцере Бастилии, в Венсенском замке, в Шарантоне и в Бисетре. В 1784 году с помощью друзей добился полного оправдания и вышел на свободу.
Де Сад стал своего рода козлом отпущения потому, что, выражаясь современным судебным языком, «совершал развратные действия с особым цинизмом». Недаром судьи неоднократно подчеркивали, что де Сад нанял Розу Келлер на Пасху! За спиной маркиза не было ни сильного клана, ни высоких покровителей, поэтому он явился подходящей фигурой, которую можно было отдать на растерзание общественному мнению, этой новой, рожденной веком Просвещения силе, с которой государству и его институтам приходилось учиться считаться. Вдобавок и сам маркиз вел себя как мальчишка-подросток, упрямо твердящий «знать ничего не знаю, я не виноват»: Донасьен даже не пытался что-либо предпринять. А ведь ему было двадцать семь лет, он давно совершеннолетний, глава семьи, владелец обширных земельных угодий, а после смерти бездетных дядюшек ему предстоит стать главой древнего и уважаемого в Провансе рода. Тем не менее Донасьен Альфонс Франсуа делал все, чтобы общество не считало его тем, кем он был — взрослым мужчиной, знатным и облеченным ответственностью человеком. При первой же угрозе своему «образу мыслей» Сад немедленно опускал голову и посыпал ее пеплом. Раскаяние его вряд ли было искренним, скорее это был театр одного актера, точнее, одного жалобщика. В век, переплавивший в себе галантность и просвещенность, важен был не возраст, а умение применить либо ум, либо галантность. Благодаря блистательному уму, высочайшему интеллекту и поразительному трудолюбию, де Сад, писатель и философ, вписал свое имя в историю. Благодаря своему «образу мыслей», он постоянно чувствовал себя несчастливым, вечно выискивал поводы для недовольства, всегда находил себе врагов и постоянно оправдывался. Социальный нонконформист, он никогда не подвергал себя принуждению, даже когда речь шла о его собственной пользе.
Наверное, согласись Донасьен поступиться собственными принципами (в данном случае весьма сомнительными), он сумел бы замять скандал, так как в своих показаниях Роза Келлер преувеличила нанесенный ей ущерб. Если бы де Сад действительно обошелся с ней так жестоко, как она говорила, она не сумела бы вылезти из окна второго этажа и примчаться в полицию. Но для Донасьена это приключение было одним из многих, а потому он не придал ему никакого значения. Зато мадам де Монтрей в полной мере оценила, каким скандалом грозил зятю, а главное семье судебный процесс, и, задействовав все связи, добилась королевского приказа о задержании де Сада и препровождении его в крепость Сомюр. Накануне прибытия де Сада комендант крепости получил приказ следующего содержания: «Сударь, со дня на день к вам в крепость Сомюр прибудет граф де Сад. Во исполнение воли короля вам надлежит содержать его под неустанным надзором, ибо вы несете за него полную ответственность. Также нельзя ни под каким видом дозволять ему покидать пределы крепостных стен». По дороге к месту заключения Донасьен написал аббату: «Дорогой дядюшка, со мной приключилось несчастье: меня арестовали и сейчас я нахожусь на пути в крепость Сомюр. Семья намерена хлопотать за меня и добиваться моего освобождения». Иными словами, случилось стихийное бедствие и родственникам предстоит вызволять пострадавшего, который милостиво соглашается не чинить им в этом препятствий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});