Бухгалтеры - народ прозорливый.
- Садись, Нафе, гостем будешь, - сказал отец и сел рядом с шофером.
Нафе сразу начал с дела:
- Людмила Ивановна, тебе скрываться надо. Завтра будет облава.
- Но я на бирже зарегистрировалась.
- Это не спасет. Я шофер общины, мне доверяют они, всякие старосты. Я говорю, я знаю.
Поверила.
- Куда посоветуешь?
- Иди к Михайловой.
- К Елене Николаевне?! - Ушам своим не поверила.
- Она ждет тебя.
- Она меня ждет? Пап, мам, она меня ждет!
Шла ночью, правда лунной, по глухой тропе. И то, что вели ее к очень уважаемому человеку, бывшему земскому врачу, бессменной руководительнице кореизской больницы, человеку, пользующемуся всеобщим уважением и почетом, - даже самые отпетые перед ней старались быть лучше, - буквально окрыляло Людмилу Ивановну.
Елена Николаевна, седая, семидесятипятилетняя, со спокойными глазами, встретила ее запросто.
- Здравствуй, Люда. - Поздоровалась и вышла на время. Большая комната, старинная обстановка, часы с двумя бронзовыми ангелочками, книги, тисненные золотом, запах тмина и чебреца, травы на стенах. И покой. Удивительный покой. Никуда бы отсюда не ушла.
Но вошла хозяйка, окликнула:
- Пойдем, Люда!
Елена Николаевна вела по саду, потом по крутой тропе, освещенной луной. Пересекли овраг, из полутемноты выросло барачного типа здание инфекционного отделения.
- Хорошенько вытирай ноги, - по-домашнему сказала Михайлова.
Вошли в длинную комнату, скупо освещенную керосиновой лампой.
- Здравствуйте, товарищи!
"Товарищи"! Людмила Ивановна еле сдерживалась.
- Доброго здоровья, товарищ доктор!
Мужчины солдатского возраста лежали на кроватях. Чьи-то глаза в упор посмотрели на нее:
- Людмила Ивановна!
- Леонид Николаевич!
Доктор Добролюбов, ортопед детского туберкулезного санатория. В один день призывались на войну. Он майор медицинской службы, коммунист, хороший товарищ.
Обняла его, спросила, кивнув на перевязку:
- Что с вами?
- Стукнули не вовремя. Вот и живу под крышей нашей чудодейки, дорогой Елены Николаевны.
Еще раненые - солдаты, командиры. Их немного, но они в хороших руках.
Тайный военный госпиталь! Это похоже на Елену Николаевну.
С сего часа быть ей здесь, людей лечить, самой жить. Она обняла Михайлову.
- Действуй, Людка! - сказала старая докторша.
Вот это человечище! А каких помощников вокруг себя собрала...
Софья Андреевна Борщ - медсестра, человек вне всякого подозрения у оккупантов и их холуев. По личной рекомендации Михайловой была устроена в крупном немецком военном госпитале, раскинувшемся в корпусах бывших здравниц "Субхи" и "Роза Люксембург".
Женщина с отличным самообладанием, хорошей головой, наблюдательна и артистична. Великолепно играла роль доверчивой простушки, охотно принимала плоские солдатские шуточки, но еще охотнее опустошала фашистскую аптеку. Лекарства и перевязочные материалы перекочевывали из немецкой аптеки в больничную.
В так называемой гаспринской сельской общине имелась пекарня. Работал в ней симпатичный чудаковатый человек, тихоня Антон Антонович Спраговский. Кто мог подумать, что именно он-то и является главным кормильцем тайного военного госпиталя. Хлеб, мука, сахар, а порой и молоко поступали постоянно. Никакого контроля Спраговский не боялся. Там, где существуют усушка, утруска, припек и прочее, можно и самого дьявола вокруг пальца обвести.
Провизию доставлял в больницу Нафе Усеииов. Он умел ладить с главой общины, каким-то своим дальним родственником.
Бухгалтер больницы Екатерина Владимировна Гладкова, кастелянша Надежда Кузьминична Фомина, операционная сестра Анна Герасимовна Глухова - все эти люди многие годы работали с Еленой Николаевной Михайловой... То был круг верных товарищей, готовых на любые испытания.
В эту семью и вошла Людмила Пригон. Пока жила на нелегальном положении, но в гостиной у Елены Николаевны появлялась и была полноправной участницей вечерних встреч.
Елена Николаевна молча усаживалась в кресло с потертой спинкой. Рядом садилась Екатерина Владимировна Гладкова, будто тень следующая за доктором. Где Михайлова, там и Гладкова. Только в операционную ее не пускали. Но зато спросят: "А где Катерина?" - и из-за дверей тотчас слышится голос: "Я тут, Елена Николаевна".
В гостиной царило молчание. Оно имело свой смысл. Молчит кастелянша Надежда Кузьминична, - значит, в ее хозяйстве порядок; помалкивает операционная сестра Анна Герасимовна - тревожиться за инструмент и специальное белье не стоит. Так молча отчитываются друг перед другом и все перед Еленой Николаевной.
Есть одна тема, которая вот уж сколько месяцев волнует всех, но решение еще не найдено.
Как связаться с Ялтинским партизанским отрядом? Все, что касается партизанской темы, даже мелочь, не минует гостиной.
Недавно Софья Андреевна рассказала:
- Партизаны побили летчиков, к нам раненые попали, жуть что говорят про партизан. Мол, они пачками спускаются с гор.
А сегодня снова сведения. Только за неделю шесть раз дали о себе знать партизаны. Там машину разбили, в другом месте немецкую связь оборвали, в третьем взорвали склад горючего.
- Они рядом с нами, и мы должны их найти! - сказала Михайлова. - Мы нужны им, наши медикаменты дороже золота. - Она подозвала к себе Усеинова: - Нафе, что же ты молчишь?
- Я был в горах, следы видел, шел по ним, а потом патруль немецкий помешал.
- Нафе, на тебя вся надежда. Я же старая, пойми!
Попрощались. Елена Николаевна задержала Пригон.
- Чайком побалуемся, Люда!
Сидели за столом. Елена Николаевна любила крепкую заварку. Полную ложку сыпала в стакан. Вода густела до черноты. "Аромат!" - говорила аппетитно.
Сели поближе к кафельной печи, к теплу.
- Ты мне расскажи о своих походах. Все расскажи.
Ничего не утаила, даже поход в Ново-Алексеевку.
Выслушала, сказала:
- Ты среди нас одна прошла фронт, понюхала пороху, кое-что повидала. Я стара. Надо найти партизан.
- Я готова, Елена Николаевна.
- Не спеши. Прежде тебя надо официально оформить врачом больницы. Ты должна свободно ходить по поселку.
- Это возможно? - обрадовалась Людмила Ивановна.
Через неделю немецкая биржа труда без вызова в Ялту оформила ее врачом кореизской больницы.
А Нафе часто напрашивается за дровами. Он умеет доставлять для пекарни самые жаркие поленья граба. Пекарь доволен: он, Спраговский, не хочет других дров. Все шоферы ленивы и пьяницы, один Нафе уважаемый человек.
Старосту только одно удивляет: почему Нафе в лесу так долго задерживается?
Сколько раз Нафе прятал машину в густом кизильнике и шел в лес на поиски партизанских троп! Но тропы засыпаны снегом, и нет на них ни единого человеческого следа. Нафе знает: куда успешнее было бы пересечь яйлу и на северных ее склонах искать то, что нужно. Но пересечь яйлу - рисковать слишком многим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});