Читать интересную книгу "Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин"

вся эта возня с минами. В основном, конечно, работали с немецкими минами. Так получилось, что у нас накопился большой запас в Кронштадте больших германских мин БГ-4. Очень короткое время я работал на минном складе в Таллине. Моя работа состояла в том, что, когда наши корабли уходили из Таллина, я, как минер, набирал себе команду, с ней мы ехали на склад, получали мины, привозили их на борт своего судна, а потом по дороге делали минные постановки. Вот такие-то дела! Кто-то, может, подорвался и погиб на моей мине. Но точно этого нельзя было проверить.

Какие вы, моряки, несли в те годы потери?

Ну какие у нас были потери? Когда нас торпедировала финская лодка и переломила надвое наш корабль «Снег», сколько у нас было потерь? Хорошо, что хоть это произошло в последних числах августа. Я не сказал бы, что вода была холодная.

Ваше отношение к советской власти?

Ну как сказать? Я — коммунист, Членом коммунистической партии остаюсь до сих пор. А всю ту антисоветскую музыку, которую слышно в последнее время, не принимаю. Ведь я вступил в партию еще в 1941 году. Война началась в июне, а уже осенью в городе Кронштадте я вошел в ряды ВКП (б). Но я, видишь ли, был известным во флоте человеком. Меня, по сути дела, во время войны уже считали флотским классиком.

Трофеи брали?

Лично я их, по-моему, не брал.

Кого из Ваших сослуживцев по кораблю можете вспомнить?

Да они все или померли, или убиты, или потонули.

Что можете сказать об особистах?

Особый отдел у нас существовал. А чего Вас этот вопрос так интересует?

Ну, знаете, сейчас столько мифов об этом появилось…

Ну вот у нас особистом был Дука — мужик с хохлацкой фамилией. Мы с ним как-то сразу сошлись. Прекрасный был парень. Этот человек являлся представителем вот этого самого отдела.

Страх испытывали на войне?

Страх испытываешь не во время самого боя, а когда уже лежишь на койке и вдруг дежурный дает всем отбой. Ты лежишь под одеялом и корежишься. Вот тогда, как говорится, что-то испытываешь. А так на то, чтобы об этом думать в непосредственной боевой обстановке, просто не находилось времени. Каждый старался вести себя так, чтобы его не сочли за труса. Мало ли что, а вдруг командир увидит?

Война Вам снилась?

Конечно, бывало и такое, что снилась и война.

Как Вас награждали во время войны?

Да у меня весь пиджак ими увешан: как с одной, так и с другой стороны. В основном, конечно, награды давали после войны. Во время войны я получил только три медали — «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда» и «За победу над Германией». А уже после войны пошло так, что как ни день 9 мая, так какая-нибудь награда. На спине только еще я не вешал наград (смеется).

Сто грамм выдавали?

За тралением нам давали: с этим все было нормально, как и положено.

Было ли такое, что фронтовики после войны спивались?

Да что нам об этом сейчас думать и говорить? Зачем ворошить старое?

После войны Вы поступили в Литературный институт имени Горького на знаменитый курс 1946–1951 годов. Как вы туда поступили? Кто из известных писателей с Вами учился, с кем приятельствовали?

Рекомендацию для поступления в институт мне дал Павел Антокольский. Мы с ним впервые встречались еще в войну в Ленинграде. Они часто ездили туда, так как Ленинград считался в чем-то даже посильнее фронта. И когда мы с ним познакомились, я попросил его о том, чтобы он дал мне эту самую рекомендацию для поступления в институт. Он мне дал рекомендацию. У него, кстати говоря, сын погиб на фронте. Позже, когда я стал студентом Литин-ститута, в этот институт пришел и он. «У меня будешь?» — спросил он меня. Я ответил: «Конечно!». И в самом начале занимался в его семинаре. А потом, когда я понял, чему конкретно он нас учит, я решил, что это не моя дорога и ушел на семинар к знаменитому литературоведу Леониду Ивановичу Тимофееву. Он был профессором.

Отмечу, что в институт меня не с первого, а со второго раза зачислили. Еще когда я собирался демобилизоваться из рядов Военно-Морского Флота, мне сказали: «Ты же минер. А минеров не следует отпускать. Надо тралить Финский залив (его в то время так называли: суп с клецками), надо же его очистить хоть немного от мин. А ты первоклассный специалист, тем более по большим германским минам БГ-4. Нет!». В общем, не хотели меня отпускать с флота.

Михаил Матвеевич Годенко, 2000-е.

В институт меня приняли сразу, так как я являлся отличником. А отличников, насколько я знаю, и после войны принимали сразу и безо всяких. Но со мной получилась очень сложная ситуация. Директором нашего института был писатель Федор Гладков. Вызывает меня он к себе и спрашивает: «Ну как, матрос?». «Да, — говорю, — все прекрасно». «А почему ты не явился на вступительные экзамены?». «На кой они мне? Я отличник, с отличием до войны еще окончил школу». «А где твой аттестат отличника?». «Где-то на середине между Таллином и Кронштадтом, — сказал я. — Наш корабль потонул, а вместе с ним моя сумка со всеми документами. Тогда я хотел себе костюмчик приобрести. Ну и купил задешево роскошный костюм. Там они лучше, чем мы, жили. Это — в Эстонии. Ну и все потонуло».

«А оправдание?». После этого я сразу же послал запрос в свой Беловодский район, в среднюю школу, в которой учился. Мне прислали документ, где указывалось, что-та-кой-то Михаил Матвеевич Годенко кончил школу на отлично. После этого меня и зачислили без экзаменов в институт.

Сейчас со всего нашего курса осталось всего три человека: я, Юра Бондарев и Володя Бушин. У меня, между прочим, были очень дружеские отношения с Юрой Бондаревым. Сейчас он болеет. И это дело тянется не меньше, чем полгода. У него не так давно, говорят, что-то серьезное обнаружили. Когда в последний раз я ему звонил, жена его не подозвала ко мне, а на мой вопрос, что с ним, сказала: «Все в порядке, за ним следят». Володя Бушин вообще мой сосед по дому отдыха «Писатель», только живет чуть поодаль от меня, на горке. Какое-то время назад он тоже что-то болел. Но он по своему складу больше критик,