Читать интересную книгу Комедия неудачников - Тонино Бенаквиста

— Неисповедимы пути Господни, не так ли? Подумайте над нашим предложением. Хотя… остается ли у вас еще время на отказ?

Нет. Конечно, нет. И он знает это так же хорошо, как и я сам.

— И учтите, что, приняв это предложение, вы всецело подпадаете под наше покровительство. Не думаю, чтобы хоть кто-то дерзнул подвергнуть его сомнению.

Прежде чем уехать, он добавил:

— А пока не заботьтесь ни о чем. Я заеду за вами часов около одиннадцати. И мы вместе отправимся на церемонию, не так ли?

Он опустил свое стекло, и машина беззвучно исчезла.

Вокруг меня недобрые лица. Удивленные и молчаливые.

Меня сейчас вполне могли бы линчевать. С полной безнаказанностью.

Но никто не осмелился даже подойти ко мне ближе чем на десять метров.

Я почувствовал, что окружен неким магнетическим полем.

Бьянка все это видела. Потом на какой-то миг она пропала из окна.

И я услышал, как открылась дверь ее дома.

*

— А я тебе говорю, мы забыли задвижку.

— Все закрыто, и задвижка, и замок, на два оборота. Я уже проверила, Антонио. Лучше попытайся уснуть, а то скоро рассветет.

— Как тут уснешь… У тебя есть транксен? Который вообще час?.. Или валиум. Да, это тоже было бы неплохо… А может, у тебя теместа найдется? Одна-две таблетки. Пожалуйста…

— У меня ничего такого нет. Могу сделать тебе отвар…

— Отвар! Ты что, смеешься? Эти твои ставни… они же совсем гнилые. От них никакого проку. А выпить у тебя что-нибудь есть? Граппа там или… уж не знаю что.

— Вино, может быть?

— Вино… Я уже слышать не могу об этом б… вине. Я хочу… хочу… как будет «блевать» по-итальянски? Ну, блевать, вы что тут, в Италии, не блюете никогда? Слушай, я уверен, на задвижку не закрыто. Иногда бываешь так уверен, что сделал что-то, так уверен, что забываешь… А который час?

*

— Проснись, Антонио. Пора на мессу.

Виноградник… Надо добраться до виноградника…

— Бьянка… который час?..

— Почти одиннадцать. Ты заснул всего пару часов назад.

Да… припоминаю. Солнце стоит уже высоко. Мои веки никак не открываются. Надо добраться до виноградника… Банкир прав. Без его покровительства я погибну. Он все возьмет в свои руки, а я… я смогу вернуться в Париж…

— Машина внизу уже ждет?

— Да. Большая.

Я заметил в ее голосе некоторое беспокойство, и вдруг мои глаза открылись сами собой.

— «Мерседес»?

— Нет. «Кадиллак».

— О…

— А вон еще один. Ищет, где бы встать.

Я бросаюсь на Бьянку и трясу ее изо всех сил. Она вскрикивает.

— Хочешь, чтобы я загнулся тут, что ли?

— Антонио, ты… сходишь с ума!

Она вдруг разражается рыданиями и влепляет мне пощечину. Я выглядываю наружу через занавески. Они уже тут как тут. Поджидают меня. «Мерседес» не приехал.

— Помоги мне, Бьянка.

Она вытирает слезы уголком фартука. С трудом успокаивает свое дыхание и задумывается на мгновение.

— Тебе и вправду надо выйти отсюда?

— Да…

— Во дворе… там есть мопед… моего отца. Он еще в порядке. Я его часто одалживаю, когда просят.

— И что дальше?

— Я выйду первая, чтобы их на секунду отвлечь, а ты в это время уедешь. Но потом я смогу только молиться за тебя, Антонио…

*

Пять минут спустя мы уже во дворе, рядом с воротами. Драндулет заводится с полоборота.

— Что ты собираешься им сказать? Только учти, эти не из телика, а настоящие.

Я сажусь на мопед верхом, жду еще немного, потом резко вылетаю на улицу и несусь по ней не оборачиваясь. Какая-то машина едва успевает от меня увернуться.

Драндулет промахивает Via Nazionale в три рывка акселератора. Я лечу не оборачиваясь назад, прохожие вопят, солнце слепит глаза.

Только не оборачиваться.

Дорога сужается, я уже на окраине городка.

Съезжаю с асфальта и поворачиваю на мощенный булыжником проселок.

Впереди, метрах в ста, какие-то животные, пастух поднимает руки вверх, чтобы предупредить меня. Я притормаживаю на миг и оборачиваюсь. «Кадиллаки» следуют за мной по пятам. Я пытаюсь обогнуть стадо, сворачиваю слишком быстро…

…и с воплем налетаю на дерево.

Я оглушен, но мне удается встать на ноги, хоть и согнувшись пополам. Боль в лодыжке заставляет взвыть. Пастух несется на меня, крича и размахивая палкой.

Я устремляюсь в лес. Сзади раздаются два выстрела. Бегу куда глаза глядят, продираясь сквозь кусты, ветки хлещут по лицу. Из-за боли в ноге у меня вырываются хриплые стоны, которые я пытаюсь приглушить, чтобы те, сзади, не услыхали.

Эти сволочи вот-вот меня достанут…

Лес огромен. Если я смогу здесь заблудиться, может, те тоже меня потеряют… Понятия не имею, как отсюда пробраться к винограднику… Надо бы хоть на мгновение остановиться, осмотреться в этих джунглях… Нет, невозможно. Некогда.

Эти сволочи меня не получат.

*

Я долго бежал. Лодыжка пылала огнем, но боли я не чувствовал. Наконец я рухнул на землю в изнеможении.

И вновь стало тихо.

Я ждал. Пыхтя, как бык на бойне.

Потом я медленно поднял голову и тут, сквозь листву, вдалеке увидел это окно.

И мне пришли на память слова:

«…Видишь свет, там, за деревьями? Это мой дом. И вот что я хочу тебе сказать… Если тебе надо будет укрыться… ты можешь прийти когда угодно».

Это дом Манджини. И еще даже не понимая почему, у меня вырвался вздох облегчения.

*

Слезы выступили у меня на глазах, когда он открыл мне дверь. Какое-то время мы стояли лицом друг к другу, не зная, что сказать.

— Синьор Польсинелли?

Он впустил меня в большую комнату, почти пустую, с огромным, метра три длиной, столом посредине. Я сажусь, пьяный от усталости, и начинаю растирать себе лодыжку. Манджини принимает непринужденный, почти развязный вид, словно не замечает, что я умираю от страха.

— Вот уже десятый раз со времени приезда я приглашаю его к себе, а он, надо же, является как раз сегодня… когда все так и суетятся вокруг его земель.

— Слишком даже суетятся. Все они хотят… — Я вовремя заткнулся, чуть не сделав признание. — Скажите, синьор Манджини, могу я передохнуть у вас минутку?.. Меня ищут… одни… в общем, слишком долго объяснять.

Он направляется к шкафу, достает свой карабин, заряжает и кладет перед собой на стол.

— Никто не сможет вас здесь найти. Разве что синьор сам сказал кому-нибудь, что заглянет к этому старому разбойнику Манджини?

— Нет, никто не знает.

С его ружьем, в его стенах и вместе с ним самим я сразу же почувствовал себя в безопасности.

— Слушайте… вы ведь не такой уж и старый, синьор Манджини?

— А сколько синьор даст мне?

— Шестьдесят.

— Спасибо. В следующем месяце мне исполнится семьдесят три.

И опять переходит на это вежливое обращение в третьем лице:

— А что синьор скажет о моем доме?

Он великолепен. Настоящая трехэтажная вилла посреди леса. Прекрасное убежище для отшельника, который выглядит моложе своих лет.

— Я построил его собственными руками в пятьдесят третьем. Совершенно один. Никто из округи не пришел помочь мне.

Он сказал это с гордостью, но в его тоне прозвучала давняя обида и еще какое-то гаденькое торжество, которых я от него совсем не ожидал.

— А все потому, что меня тут каждый ненавидит. Разве синьору ничего об этом не сказали?

Не понимаю, зачем он говорит мне это. Но, судя по тому, что жители Соры заставили вытерпеть меня самого, я вполне готов ему поверить.

— Но… мне показалось, что, наоборот… вас тут все так уважают, синьор Манджини…

— Молчание — это еще не уважение!

Я не прошу разъяснений. Единственное, чего я сейчас хочу, это задержаться как можно дольше в этом доме, который так хорошо пахнет сухим камнем и вощеным деревом.

Мы беседуем, но я неожиданно уловил какой-то другой запах. Я чувствую, как он настойчиво распространяется вокруг, и начинаю шарить глазами по комнате в поисках его источника. Манджини не обращает на этот запах ровно никакого внимания, словно его нос уже давным-давно к нему привык. Зато мой то и дело вздрагивает и трепещет, пока тоже не привыкает к нему. Мало-помалу я даже перестаю его замечать. Хотя странный он все-таки, этот запах. Какая-то бесцветная помесь: что-то растительное, горячее и пресное одновременно. Не напоминает ничего такого, с чем я знаком. Но при этом кажется, что его составляющие, взятые порознь, всегда были мне известны.

— Ну вот, теперь пора и передохнуть немного. Синьор может снять свой жилет. Он, должно быть, проголодался из-за всей этой кутерьмы. Верно, синьор Польсинелли? Я сейчас как раз собираюсь сесть за стол. Синьор чувствует, как вкусно пахнет?

Выходит, это… еда так пахнет? Вот эта помойная вонь — запах его жратвы? Я мог вообразить все, что угодно, но только не это.

Испарения перепрелых отрубей, затхлый душок от давно не проветривавшегося гербария, кислый дым остывающих углей… это еще куда ни шло. Но… еда? То есть нечто такое, что варится с целью быть съеденным? Нет уж, увольте, это в корне разнится с тем, что творится на кухне у Бьянки, где любой мало-мальски различимый аромат тут же наводит на мысли о римских оргиях. И все же то, что варганит Манджини, не внушает мне полного отвращения.