на автозаправке. И проспал не по своей воле — кто-то его усыпил.
И наверняка пока он спал, саму Анну Ильиничну куда-то возили. Ведь в синем «Ниссане» Рахмуллы ее не было.
А возили ее в машине «Скорой помощи»…
Но вот куда, и самое главное — зачем? И по своей воле старуха ездила на странной «Скорой» или же ее похитили? Но отчего же потом она ничего никому не сказала? А что, если… если она тоже ничего не помнила…
Вернувшись в город, Ксения поставила машину на стоянку возле гостиницы, но не вернулась в свой номер.
Ей опять была нужна помощь связного, поэтому она достала из бардачка голубую джинсовую панаму, нахлобучила ее на голову, вылезла из машины и отправилась в центр города.
На вокзальной площади она купила мороженое, подошла к газетному лотку, перелистала детектив в яркой глянцевой обложке, купила журнал для садоводов. Тут рядом с ней остановилась старушка в кокетливой розовой шляпке, с большой кошачьей переноской в руке. Кто сидел в переноске, не было видно, но кто-то большой и тяжелый, потому что старушка с явным трудом тащила ее. Поставив переноску на землю, старушка вздохнула, вытерла лоб тыльной стороной руки и проговорила гнусавым простуженным голосом:
— Девушка, у вас совесть есть?
— Что, простите? — удивленно переспросила Ксения.
— Совесть. Слово такое. В мое время оно было в ходу, но современная молодежь уже не знает, что это такое.
— Почему же вы считаете, что у меня нет совести? — обиделась Ксения за всю современную молодежь и за себя в частности.
— Потому что вы видите, как старый человек надрывается, но у вас и мысли нет предложить ему помощь!
— Да я вас только что увидела! Когда я могла вам что-нибудь предложить? Но, если на то пошло, я готова вам помочь. Куда вам нужно отнести этого кота? — И Ксения подняла переноску.
Переноска была и правда очень тяжелая.
— У вас там кто — мейкун, что ли?
— Кто? — воскликнула старушка, как будто Ксения нанесла ей смертельное оскорбление.
Из переноски тоже донеслось возмущенное рычание.
— Ах, у вас там собака!
— Да, собака! Не аксолотль же… а еще упаковка корма — по дороге купила, очень удачная цена, по акции. А идти нужно вон туда, в сквер, к памятнику…
— Повторяетесь, — проговорила Ксения, догадавшись, что перед ней связной. — Второй раз в одном и том же месте беседовать опасно. Хотя маскировка у вас, конечно, отличная. Но зачем вы Гастона запихнули в переноску? Вряд ли ему там удобно!
— Чтобы не слишком бросался в глаза. Он, знаете ли, такой приметный, такой запоминающийся… а что ему неудобно — можете не волноваться. Он у меня очень дисциплинированный, а для дела и не на такое способен. Настоящий профессионал!
Из переноски донеслось довольное ворчание.
Они вошли в сквер возле памятника неизвестному герою славного прошлого, сели на скамейку. Ксения поставила переноску на скамейку, заглянула в нее:
— Привет, Гастон! Как поживаешь?
Гастон в ответ негромко тявкнул.
«Старушка» достала пакетик с хлебными крошками, посыпала горсточку на дорожку и умильно залепетала:
— Гули-гули-гули!
На дорожку тотчас с шумным хлопаньем крыльев десантировалась эскадрилья голубей.
— А что это вы всегда голубей кормите? — заинтересовалась Ксения.
— А вы разве не знаете, что голубиное воркование мешает прослушке? Голуби воркуют на такой частоте, что заглушают человеческую речь. Итак, что вам нужно на этот раз? — осведомилась «старушка», не поворачивая головы.
— Вы садоводством интересуетесь? — спросила Ксения.
— Не особо.
— Но все же прочтите этот журнал. — Ксения положила на скамейку рядом со связным журнал, купленный на площади. — Особенно обратите внимание на статью о декапетировании тюльпанов. Это на двенадцатой странице.
Именно в этом месте Ксения незаметно вложила в журнал копию фотографии машины «Скорой помощи», которая в роковой день подъезжала к автозаправке.
— Мне нужно узнать все о том, что там изображено… кроме того, мне нужен список медицинских учреждений, расположенных к западу от города в пределах часа езды.
— Любых медицинских учреждений?
— В первую очередь стационаров, куда можно привезти человека без сознания, не вызывая подозрений.
Связной молчал.
Ксения повернулась к нему — но рядом с ней на скамейке никого не было. Исчезла и старушка, и переноска с Гастоном, и журнал для садоводов-любителей. И голуби тоже улетели, только последний недотепа подбирал оставшиеся крошки. Потом и он улетел.
На следующее утро на одиннадцать часов было назначено оглашение завещания Анны Ильиничны Голубевой. Сделать это любезно разрешила хозяйка гостиницы в номере покойной, тем более что завещание хранилось там же в сейфе.
Григорий вошел в гостиную.
У него появилось чувство, которое французы называют дежавю — будто все это уже было, что он уже переживал когда-то прежде настоящий момент.
Ну да, десять дней назад, в день смерти тети Ани, он точно так же вошел в эту комнату и так же, как сегодня, увидел, что вся родня уже в сборе. Даже расселись все так же, как в тот день — Михаил с Эльвирой слева, у окна, рядом с ними — неповторимые сестрички Таня и Маня, Роман Андреевич в своем бессменном костюме — в дальнем углу, демонстрирует свою отдельную от остальных жизненную позицию. Василиса сегодня была одна, ах да, ее полоумную мамашу разбил инсульт, она в больнице, и врачи говорят, что вряд ли восстановится, возраст все-таки.
Все это мимо Григория прошло, ему со своей покойницей забот хватало.
Значит, один персонаж выбыл, зато другой прибавился — недалеко от двери сидела Ксения, их новообретенная родственница.
Григорию она казалась симпатичной, во всяком случае, приятно выделялась из их милой семейки, из их родственного гадючника. Да и какие они все родственники? Седьмая вода на киселе… Вот он — единственный родной племянник тети Ани. Правда, еще Михаил…
Но Мишка в последнее время выглядит как будто пыльным мешком из-за угла стукнутый, страдает, видно, из-за жены-изменщицы. И что он в ней, интересно, нашел? Гнал бы в шею… не может. Правду говорят — любовь зла…
Все милые родственнички, кроме Ксении, как и прошлый раз, хоть и находятся в одной комнате, усиленно делают вид, что не замечают друг друга. Но, в отличие от прошлого раза, когда в комнате появился Григорий, все взгляды устремились на него. И в этих взглядах читались самые разные чувства — от откровенной, грубой зависти до приниженной угодливости и желания подольститься. Знают, знают шакалы, кто все теткино получит, кто выйдет из этой комнаты богатым человеком.
Эльвира презрительно фыркнула на своего невнятного мужа и состроила Григорию глазки, невзначай поправив короткую не