Поскольку экономика и государство являются инструментариями, от которых зависит соблюдение человеческих прав всех и каждого, то те их функции, которые необходимы для выполнения принципа справедливости, также принимают участие в его защите. Если какое-то другое право или привилегия может нарушить права, распространенные принципом справедливости на области экономических процессов и государственности, то оно непременно должно быть отменено в той части, где имеется нарушение.
Приведём известный пример принципа справедливости в естественном праве. Если взимание долга разрушает человеческую жизнь или как-то по-другому нарушает принцип справедливости, то это является веским основанием для отказа кредитору в возвращения денег, и если нет никаких перспектив по выплате долга или выполнению других условий кредитора, то его требования аннулируются в соответствии с естественным правом (т.н. доктрина Шейлока [8]).
Принцип справедливости, кратко описанный выше, прямо или косвенно определяет все вопросы общественной морали как в деятельности как правительства или частных организаций, так и индивидуумов. Груз ответственности за правильное применение этого принципа зависит от относительного положения в обществе этой организации или человека, которое необходимо учитывать при обсуждении вопроса справедливости [9]. Высшая ответственность лежит на правительстве.
Если бы кто-либо попытался доказать, будто подобный принцип справедливости лежит за границами принятых научных интересов политической экономии, то можно было бы легко показать, что подобные аргументы одновременно ложны и аморальны. Ведь принцип справедливости это лишь разновидность определения стоимости в физической экономике, или, точнее, доказательство правомерности этого определения (данного в нашей книге), которое по своей структуре является формой выражения принципа справедливости в области политической экономии.
Таким образом, правительство имеет моральное право и моральное обязательство формировать такой вид налоговой политики в обществе, который наилучшим образом соответствует принципу стоимости в физической экономии при условии, что такое решение соответствует и принципу справедливости, из которого вытекает определение стоимости.
Таким образом, мы рассмотрели все основные вопросы морально допустимых разновидностей монетарной теории. Любая теория, противоречащая этим положениям, является аморальной не только по намерениям, но, несомненно, и по последствиям ее использования в общественной практике. Этих иллюстраций вполне достаточно, чтобы четко и недвусмысленно оценить взгляды Юма, Адама Смита и Бентама, краткий обзор которых был уже частично дан в этой книге.
Усилия по оправданию глубоко аморальной доктрины общественной политики в Британии в наибольшей мере обязаны этим трем фигурам XVIII века. Эта доктрина, ориентированная на защиту подобной безнравственности, была разработана Юмом. Появилась она в его вольтерианском [10] труде «О человеческой природе» (1734) и затем была углублена в «Исследовании, касающемся человеческого понимания» (1748) [11] и «Исследовании, касающемся принципов морали» (1751). Под непосредственным влиянием нравственной доктрины Юма формировалась доктрина Адама Смита в «Теории нравственных чувств» (1759) и идеи «невидимой руки» в его «Богатстве народов» (1776), Главными работами Бентама (1748-1831) по вопросу политической экономии являются труды «В защиту ростовщичества» (1787) и «Введение в принципы нравственности и законодательства» (цитируемый по изданию 1789 г.). Суть доктрины политической экономии, представляемой этими тремя, а также другими, вполне можно отразить отрывком из «Теории нравственных чувств» А.Смита :
«Управление великой системой Вселенной... забота о всеобщем счастье всех разумных и чувственных созданий есть забота Бога, а не человека. Человеку уготована более смиренная участь, но значительно более подходящая к его немощи и узости его понимания, забота о его собственном счастье, о счастье его семьи, его друзей, его страны... Но поскольку мы наделены очень сильным желанием, направленным на эти цели, то медленным и неверным попыткам нашего разума было вверено найти должные способы их осуществления. Природа направила нас к большинству из этих целей при помощи первобытных и непосредственных инстинктов. Голод, жажда, страсть, объединяющая оба пола, любовь к удовольствию и страх боли побуждают нас использовать эти средства ради их самих, без всякого размышления об их направленности к тем благодетельным целям, которых Правитель Природы намеревается достичь с их помощью» [выделено автором][12]
Слепое послушание «первобытным и непосредственным» инстинктам, определенным с точки зрения принципа удовольствия-боли, совершенно однозначно относится к категории иррационалистического гедонизма, библейскому «первородному греху». Итак, доктрина, связанная с именами Юма, Смита и Бентама, является аморальной, и в своих приложениях к вопросам политической экономии (выполненным Юмом, Бентамом и др.) предписывает полную «свободу» подобного безнравственного поведения от любого вмешательства со стороны научного или естественного права. Вкратце: поступайте как изволите с теми, кто не может вам противиться, и избегайте неудовольствия со стороны тех, кому вы не в силах противиться. Эта доктрина, впоследствии развитая такими личностями Британской Ост-Индийской компании с центром в Хейлибери, как Томас Мальтус (1766-1834), Давид Рикардо (1772-1823), Джеймс Милль (1773-1836) и Джон Стюарт Милль (1806-1873), известна также как «британский философский рационализм XIX века» или «британский либерализм XIX века».
Суть британского либерализма лучше всего проследить на его наиболее явных, наиболее самоочевидных проявлениях в британской колониальной политике в Индии, поскольку Джеймс Милль вполне сознательно связывал теорию британского либерализма и ее применение на практике [13]. В основном под влиянием именно этой доктрины Карл Маркс (1818-1883), работавший под контролем таких британских агентов, как Фридрих Энгельс (1820-1895) и Давид Уркхарт [14], разработал свою доктрину «классовой борьбы».
Вопрос, как его понимали Маркс и другие, состоит в том чтобы понять, что же означает бентамовское «высшее счастье для максимального числа людей» в сознательном применении либеральной доктрины на практике. В этой связи нельзя пропустить «Паноптикум» [15] Бентама, поскольку в этой книге представлено практическое применение доктрины либерализма, в том виде, в каком он сам ее предложил. Историческими предшественниками этой доктрины либерализма были труды Аристотеля (384-322 г.до н.э.) «Никомахова этика» и «Политика», а также исторические прецеденты римское имперское право и «олигархическая модель» персидской имперской политической доктрины державы Ахеменидов. На основе этого последнего классического прецедента [16] направление, в которое попадает британский либерализм XIX века, можно определить как олигархия, или «олигархическая модель».
На первый взгляд, марксово понимание британского либерализма было не лишено правильности. Вроде бы «высшее всеобщее счастье» должно трактоваться как «весь британский правящий класс» особенно британский «истеблишмент», чьим центром на протяжении рассматриваемого периода была Британская Ост-Индийская компания и Баринг Бразерс Банк [17]. Тем не менее, рассматривая этот вопрос более глубоко, мы должны признать, что предполагаемое Бентамом «счастье» для всех людей имеет условием, необходимость принятия нами положения, по которому расы и социальные классы внутри рас имеют биологически определенное различие в нуждах «первобытных и непосредственных» инстинктов, а также то, что эти нужды в каждом случае возникают из практики Британской Ост-Индийской компании и ее спутников по отношению к каждой расе и классу внутри расы. Это было сутью и практической политикой персидской империи, Римской империи, их предшественников Ассирийской и Вавилонской, империй, а также Оттоманской, Австро-Венгерской, Российской и Британской империй после них. Это также было практической политикой одной из швейцарских провинций, которую для приличия называли Французской империей, а так же швейцарско-габсбургианской стряпни под названием Бельгийская империя. Это же является характерной чертой Голландской империи (Ост-Индийской компании), и т.д. и т.п. Все это версии доктрины, известной сегодня как «культурный релятивизм». Каждой расе или классу внутри нее приписаны определенные виды потребностей, совсем не обязательно такие же, как и другим классам и расам. Обычно при разработке подобной доктрины использовались интерпретации имевшихся «обычаев», и особенностей религиозных убеждений, отобранных для подобных исследований. В конечном счете, отношение Маркса к обычаям и религиозным убеждениям британского либерализма в общем плане является точным. Суть его состоит в навязывании произвольной воли класса хозяев, представляющего правящую расу, расам и классам (или кастам), которым предопределено быть под управлением класса хозяев доминирующей расы. Это главный принцип, на котором основана разработанная («культурно-релятивистская») догма британского либерализма 19-го века.