кассирша, жёстко подставив меня. Я замечаю, как взгляд Светы скользит по мне снизу-вверх и обратно.
— Да, — неуеренно отвечаю я, повернувшись к продавщице. Та хмыкает, подхватывает первую бутылку, пропикивает её и сразу берёт вторую, которую тоже пропикивает.
— Сто сорок восемь рублей.
Грабёж, блин. Но я всё же достаю две мятые купюры из кармана, которые кидаю в монетницу. А сразу после этого рысью бросаюсь на выход.
— А сдачу? — орёт тётка мне вслед. Я отрицательно машу рукой на бегу.
Двери передо мной разъезжаются, я выпрыгиваю из супермаркета под безжалостный тропический ливень. Дождь успевает окатить мою башку, и я делаю широкий шаг назад, залезая под крышу здания. Вот непруха.
Не то чтобы я дождя боюсь. Я, вообще-то, ничего не боюсь. Суть в другом. Я оглядываюсь назад и замечаю Светку, что стоит сейчас у кассы, утрамбовывая продукты в мешок. У неё-то с собой даже зонта нет.
Метнувшись обратно в магазин, я нагоняю одну из сотрудниц и спрашиваю:
— У вас есть зонты?
— Конечно, — отвечает та, — до конца и налево, рядом с хозтоварами.
Туда я и направляюсь. Взглядом сканирую ценники. Нахожу самый дешманский. Триста восемьдесят рублей — жаба душит, если я ей говорю, что беру для себя, а если для Светы, то жабы никакой и нет, как будто…
Схватившись за зонтик, я вместе с ним и своим пакетом, в котором гремит пиво, несусь на кассу. Женщина, что меланхолично пилит ногти, не сразу обращает на меня внимание.
— Что, сигареты забыли? — спрашивает она, когда нехотя переводит взгляд на меня.
— Не курю, — гордо сообщаю ей и протягиваю зонт.
Она приподнимает бровь, типа не верит, но всё-таки пробивает мою покупку. Я всё это время поглядываю на большие стеклянные двери, чтобы не упустить Светку из виду. Кое-как наскребя нужную сумму, я все деньги бросаю в ту же монетницу.
— И ещё два рубля я там оставил за пиво вам, — говорю, не дожидаясь, когда кассирша всё посчитает. Сам двигаю на выход.
Странное волнение подгоняет меня, и я чутка заплетаюсь в собственных ногах. Двери снова раздвигаются передо мной, слышится шум дождя.
Я протягиваю зонт, и Света медленно поворачивается назад. Сперва она замечает меня, а уже потом зонт.
— Ты что-то хотела? — спрашивает она и взмахивает рукой, убирая прядь волос себе за ухо. Я так подлипаю на этом жесте, что даже теряю дар речи. — Лер? Ау, — она проводит ладонью перед моим лицом. Я с трудом смаргиваю наваждение и буквально пихаю в неё зонт.
— Возьми, — отвечаю, — дождь… типа, промокнешь, заболеешь, вот.
Она странно гладит на зонт. Блин, ну, зонт как зонт. Не прада и не габана, но всё же. Я спешу добавить:
— Это мой зонт, если чё. Но мне дождь не страшен! У меня иммунитет, как у быка.
— Смешно слышать нечто подобное от человека с сотрясением, — я замечаю, как приподнимется уголок её губы. Бесконечно холодный взгляд Светланы Павловны смягчается, когда она заглядывает мне в глаза. Я опять забываю, как комбинировать буквы в слова. — Меня дождь тоже не пугает, — тихо произносит она и касается пальцем торчащей бирки на зонте. Я запоздало осознаю, что пизданул лишнего. — Вообще-то, я его даже люблю.
— Кого «его»? — чеканю я.
От чужого признания у меня аж в груди заныло.
— Дождь.
— А, дождь, — я киваю башкой как заведённый. — Дождь — это хорошо, да… ага.
Вообще-то, я не фанат дождя. В Муторае он радиоактивный, как и снег. Лучше всего — сухое лето, но с сухим летом в Муторае беда. Да и лето там длится меньше месяца, в лучшем случае.
— Слушаешь продижди? — Вытащив из чехла один наушник, Света протягивает его мне.
Продиджи я не слушаю и вряд ли вообще знаю, что это такое. Но чтобы не выглядеть как совсем отсталый, утвердительно киваю. Тогда Света протягивает руку, и один наушник оказывается у меня в ухе. Ещё через секунду включается музыка. — Пошли, — говорит, — проводишь до остановки.
— Я и до дома могу, — пытаюсь убедить её, когда открываю зонт и поднимаю его. Света тут же подходит ближе, и я задираю руку с зонтом максимально высоко.
Она молча двигает вперёд, а я спешу за ней. В правом ухе у меня играет электронный мотивчик, и гремящие бутылки позвякивают в пакете, точно так же, как это делает барабанящий по верхушке зонта дождь и моё ошалевшее сердце. Мне нужна скорая?
Глава 10. Фанат Меган Фокс
Спорт — это сила. Спорт — это жизнь. Спорт — это хуйня собачья, но только первые несколько недель, особенно если до этого ты ничего тяжелее баклажки с водой не поднимал, и дальше, чем за пивом, не бегал.Но я наконец-то схожу с мёртвой точки. Тело у Леры тощее, мышцы дряблые, но в нём чувствуется воля к жизни.
Несколько недель я, не покладая рук, усиленно тренировался. Делал по несколько подходов тех и этих упражнений трижды в день, хорошо ел, много спал. В конце концов, мои труды начали окупаться.Теперь, когда я встаю по утрам, чувствую лёгкость, бодрость. Наконец-то я — тот самый живчик, которого все, я надеюсь, ещё помнят в Муторае.Закинувшись горстью орехов и творогом, я быстро умываюсь, одеваюсь в свой спортивный костюм, и выхожу из дома.Бегать мне нравится, но чуть меньше, чем всё остальное в тренировках. Зато во время бега я в любой момент мог наткнуться на Светку. Лукавить не стану — это основная причина моих утренних забегов. Правда сегодня со Светой я не пересёкся.Мимо гребут только пожилые бабки да деды, которым даже в Москве куда-то надо, на уроки нехотя плетётся школота, с долгими широкими зевками переходя дорогу, и совсем молодые родители, выгуливающие своих спиногрызов в навороченные крутых колясках.У меня в детстве вряд ли имелась такая. Вряд ли у меня вообще имелась коляска, а даже если и имелась, то наверняка попала в нашу семью через многолетнее наследство, от взрастивших своих пиздюков дядь и тёть. Я хорошо помню своё детство. Отец не мог позволить себе долгие унылые прогулки по парку (да и гулять в Муторае негде, честно сказать). Ему нужно было кормить семью, вечно думать: откуда взять бабки, у кого занять, как бы отдать старый долг попозже,