Читать интересную книгу Моя мужская правда - Филип Рот

— Это моя жена.

— И, как мне кажется, ты все-таки поговорил с ней сегодня.

— Мне что, запрещено разговаривать с женой?

— Она опять позвонила, и ты взял трубку.

— Почему бы и нет? Да, мы с женой побеседовали кое о чем.

— Пеппи, ты идиот. Сделай милость, не тверди, словно попугай: «жена, жена, жена». Когда речь идет о Морин, это слово становится пустым набором звуков. Она манипулирует тобой. Ты влип, Пеп. Всего два дня назад у тебя был нервный срыв. Из-за нее. Я боюсь, что, продолжая в том же духе, ты вовсе сойдешь с круга.

— Сейчас я в полном порядке.

— Это она тебе сказала?

— Мо, прекрати. Я не тепличный цветок.

— Не только тепличный цветок, но еще и поц[87]. Чудо нашей оранжереи, спешите видеть! Слушай, ты же талантливый парень, это ясно всем и каждому. Позволь мне метафору. Питер Тернопол — сложная сверхчувствительная радиолокационная система. Тянет на миллион долларов. Морин угодила на своем истребителе четыреста восемьдесят девятой модели в самую середку радарной установки. И вся штуковина — вдребезги. До сих пор, как посмотрю, сплошные руины.

— Мне уже двадцать девять, Мо.

— Но ты смыслишь меньше пятнадцатилетних близнецов. Они, по крайней мере, стоят горой за высокие идеалы. А ты героически пытаешься идеализировать бессмысленную сучку, которую звать никак. К чему тебе это, Пеппи? Зачем из-за нее ломать жизнь? Оглянись! Кругом полно добрых, умных, молодых и красивых, и каждая счастлива была бы составить компанию мальчику с такой, как у тебя, bella figura[88]. Выбирай, Пеп, не теряйся!

Я представил (и не в первый раз за эту неделю) добрую, умную, молодую и красивую Карен Оукс, мою двадцатилетнюю студентку; о, берегись, девушка, Синяя Борода уже положил на тебя взгляд! Во время пятого на дню телефонного разговора с Морин (если я бросал трубку, она немедленно звонила снова) благоверная пообещала устроить публичный скандал по поводу «этой малолетней красотки с велосипедом и конским хвостом на башке, которым она вертит, как своим похотливым преподавателем литературы». — «Ты не посмеешь, Морин». — «Очень даже посмею, если ты тотчас не прилетишь ко мне». Что ж, я и без того уже собрался возвращаться. Плевал я на угрозы. Непредотвратимого не предотвратишь. И не месть звала меня назад. И никаких иллюзий на предмет семейного умиротворения тоже не существовало. Странное чувство: мне не терпелось проверить, может ли быть еще хуже, чем сейчас. И если может, то как разрешится лихо закрученный сюжет этой тягостной постановки. Ты можешь вообразить себе финал? Могу. Лес в окрестностях озера Мичиган. Истерическая разборка по поводу Карен. Питер заносит топор над безумной головой жены. Хрясть — и готово дело. Если, конечно, Морин не изловчится опередить меня, не зарежет во сне, как цыпленка, или не отравит. Но я буду бдителен. Я стану защищаться… Такие вот рисовались картины. Ничего более толкового я придумать не мог. Я жил внутри мелодрамы. Я жил в ночном кошмаре. Одним словом, я все еще жил с Морин.

Несмотря на протесты, Моррис отправился провожать меня. Мы вместе спустились в лифте, вместе сели в такси, вместе доехали до аэропорта Ла-Гуардиа; у кассы северо-западного направления он встал за моей спиной и купил себе билет до Мэдисона на тот же рейс, что и я, на соседнее место. «Ты и в постель с нами уляжешься?» — «Не хотелось бы. Боюсь, что сны будут дурными. Но, если твоя безопасность потребует, рискну».

И тут я снова сорвался. Впал в немыслимую неудержимую слезливость. Мы никуда не полетели; Моррис сдал билеты. В такси, по дороге на Манхэттен, я прорыдал брату несколько фраз об обстоятельствах моей женитьбы. «Господи, — ахнул он, — ты попался, как кур во щи. Любитель против профессионала. Нулевые шансы, мальчик». Я уткнулся мокрым лицом ему в грудь; Моррис обнимал меня за плечи.

— И ты хотел вернуться к ней! — простонал он.

— Я хотел убить ее.

— Ты? Ты хотел?

— Топором. Этими вот руками.

— И ты смог бы? Эй. мазохист-подкаблучник, смог бы?

— Да, — утвердительно клюнул я его в грудь, продолжая давиться слезами.

— У тебя разум дошкольника, Пеп. Ты можешь захотеть, но не можешь сделать. Так что лучше и не хоти лишнего.

— Почему?

— Потому, что жизнь нельзя обратить вспять. Потому, что ты уже окончил шестой класс, где учителя млели от твоего интеллекта. И дома тебя не ждут мамины гриббенес[89] с горбушкой черного хлеба. Тебя многому научили — но только не держать удар, Пеппи.

— А кого научили? — всхлипывая, спросил я.

— Ее — научили, как видим. Жаль, что она не передала тебе хоть малую толику своих познаний. Твоя благоверная даже по телефону может сделать то, что хочет.

— Ты думаешь?

По дороге из аэропорта я ощущал себя инопланетянином, прилетевшим, скажем, с Марса и только что вышедшим из своей летающей тарелки: все чужое, незнакомое, кругом какие-то монстры, которым монстром кажешься ты, и нет общего языка.

Во второй половине дня я вошел в кабинет доктора Шпильфогеля; Мо, сопровождавший меня теперь повсюду, остался сидеть в приемной: широко расставив ноги и упершись руками в колени, он внимательно смотрел по сторонам, словно телохранитель важной персоны. На самом деле брат просто боялся, что я, улизнув от него, снова отправлюсь в аэропорт. На следующие сутки прилетела Морин. Бдительный Мо не допустил ее до меня, вообще дальше дверей не пустил. Миссис Тернопол вернулась в Мэдисон, забрала из квартиры свои вещи, снова ринулась на Восточное побережье, поселилась в гостинице на Бродвее и заявила, что не тронется с места до тех пор, пока я не отклеюсь от братановых штанов. Пора вернуться к супружеской жизни. А если нет, ей не остается ничего другого, как обратиться в суд, раз уж мы ее к этому принуждаем. Когда раздался телефонный звонок, Морриса рядом не было. Я поднял трубку, хоть он и просил меня этого не делать. Морин охарактеризовала моего брата как похитителя мужей, а доктора Шпильфогеля обозвала мошенником.

— У него даже лицензии нет, Питер, я все разузнала. В Европе была, а здесь он не получил квалификационного подтверждения. Твой Шпильфогель не имеет связи ни с одним официальным психоаналитическим учреждением — не удивительно, что он подбивает пациента бросить жену!

— Ложь, Морин, ложь, никто меня ни на что не подбивает.

— Кто лжет, так это ты! Предатель! Я тебя кормлю и обстирываю, а ты обманываешь меня со своей студенточкой! Я — на кухне, а вы… У меня за спиной!!

— А ты сама, Морин? Ты — без греха?

— Никто из нас не без греха. Но твоему ненасытному донжуанству оправдания нет. Эти двое, братец и Шпильфогель, настраивают тебя против меня, а ты слушаешь разинув рот. А сам трахаешь студенток направо и налево!

— Это как?

— Это омерзительно! Я же сама поймала тебя за руку с той девчонкой! У которой конский хвост на башке!

— Так вот что называется «направо и налево!» А как называется твой чертов сдвиг, из-за которого тебе везде только одно видится? Ты сама лучше всех настроишь против себя кого угодно!

— Я? Что я такого сказала? Когда?

— Всегда!

— Зачем же ты на мне женился, если я такая гнусная тварь? Чтобы поматросить и бросить — знай, мол, наших?

— Я женился, потому что у меня не оставалось другого выбора.

— Вот новость-то! А мне помнится, ты сказал: «Будь моей женой, Морин». Разве нет? Сделал мне предложение.

— После того, как ты пообещала покончить собой, если я его не сделаю.

— Ты всерьез?

— Что «всерьез»?

— Всерьез поверил, что кто-то может пойти на самоубийство из-за тебя? Самовлюбленный осел! Университетский Нарцисс! Ты и впрямь считаешь себя центром вселенной?

— Сдается, ты так считаешь. Иначе на кой черт я тебе сдался?

— Господи, — вздохнула она, — Господи Иисусе, да слышал ли ты когда-нибудь про любовь?

СЬЮЗЕН: 1963-1966

Прошел уже почти год с тех пор, как я решил не жениться на Сьюзен Макколл и положил конец нашему долгому роману. Раньше о браке речи вообще не шло, так как Морин не желала давать мне развода ни под каким видом. Ее не устраивали ни семейное законодательство штата Нью-Йорк, ни мексиканский брачный кодекс, ни другие законоуложения. Но одним солнечным утром (всего лишь год, ничем не примечательный год минул с того дня) Морин стала трупом, а я вдовцом, свободным от всех обязательств, добровольно возложенных на себя в 1959-м вопреки собственному желанию, но в полном соответствии с моими тогдашними понятиями о порядочности. Теперь я мог жениться вторично — была бы охота.

Сьюзен тоже имела опыт семейной жизни, окончившийся точно так же — смертью брачного партнера. Ее муж, насколько я понимаю, был правильным парнем из Принстона. Их странный союз, как и наш, оказался бездетным и еще менее продолжительным. В сложившихся обстоятельствах Сьюзен стремилась вновь создать семью и стать наконец матерью — «пока еще не поздно». Ей уже перевалило за тридцать, и вероятность произвести на свет не вполне полноценное потомство ее пугала; насколько сильно, я узнал, нечаянно наткнувшись на стопку медицинских книг, купленных, вероятно, у букиниста с Четвертой авеню. Картонная коробка со специальной литературой стояла на полу стенного шкафа, куда я однажды утром сунулся в поисках банки кофе; Сьюзен в это время была у своего психотерапевта. Сначала я подумал, что миссис Макколл хранит эти книги со школы — мало ли, чему их там учили. Но, посмотрев внимательней, обнаружил, что «Основы наследственности человека» Амрама Шейнфилда и «Наследственность» Эшли Монтегю вышли из печати уже после того, как молодая вдова переехала в Нью-Йорк.