Американский психоаналитик Эрик Фромм писал: «Не должны ли мы ожидать, что, будучи лишены воздействий внешнего мира, мы временно возвращаемся к примитивному, животному, неразумному состоянию сознания? В пользу такого допущения можно привести много аргументов, и многие из исследователей состояния сновидения, начиная от Платона и кончая Фрейдом, придерживались той точки зрения, что подобное возвращение, регрессия — это главная и существенная черта всякого сновидения». Фромм указывает далее, что иногда во сне на нас нисходят озарения, которых не бывает в состоянии бодрствования. Но я думаю, что озарения эти всегда имеют интуитивный характер — они представляют собою распознавание образов. «Животный» аспект наших сновидений может быть понят как деятельность старых отделов мозга — Р-комплекса и лимбической системы, озаряемая порой интуитивными прозрениями новой коры правого полушария. И то и другое происходит потому, что в обоих случаях подавляющая функция левого полушария практически выключена. Эти правополушарные озарения Фромм называет забытым языком и вполне убедительно показывает, что они представляют собой общий источник происхождения сновидений, сказок и мифов.
Во время сна мы каким-то образом знаем, что малая часть нас спокойно следит за происходящим, как будто где-то в уголке сна живет своего рода наблюдатель. Именно эта «наблюдательная» часть нашего сознания временами — порой в самый страшный момент ночного кошмара — говорит нам: «Это всего лишь сон». И именно «наблюдатель» оценивает драматическое единство и искусство построения сюжета сна. Однако большую часть времени «наблюдатель» хранит абсолютное молчание. Люди, применяющие психоделические средства, например марихуану или ЛСД, обычно ощущают присутствие такого «наблюдателя». Употребление ЛСД может привести к тяжелым последствиям, и несколько человек говорили мне, что вся разница между разумностью и безумием в этом случае полностью определяется присутствием «наблюдателя» — маленькой молчаливой части бодрствующего сознания.
Один человек рассказывал мне, что, находясь под действием марихуаны, он ясно ощущал присутствие подобного молчаливого «наблюдателя» и в то же время всю несуразность такого присутствия. «Наблюдатель» отстранение, но с интересом следил за калейдоскопом образов сновидения, вызванных действием марихуаны, и порой позволял себе критические замечания. «Кто ты?» — молча спросил его мой информант. «А кто спрашивает?» — последовал ответ совершенно в духе дзен-буддистских канонов или суфиистских притчей. Я хотел бы высказать предположение, что «наблюдатель» — маленькая часть критических способностей левого полушария, активнее действующая под влиянием психоделических средств, чем во время сновидений, но в какой-то мере присутствующая и там и тут. Однако на старый вопрос «Кто есть тот, кто спрашивает?» по-прежнему нет ответа. Быть может, правильный ответ таков: это еще одна составляющая часть левого полушария коры головного мозга.
У людей и шимпанзе была обнаружена некоторая асимметрия височных долей левого и правого полушарий — определенная часть левой доли развита значительно сильнее, чем правой. Наши дети рождаются с этой асимметрией (она возникает уже на двадцать девятой неделе беременности), что указывает на сильное генетическое предрасположение к тому, чтобы речью управляла височная доля именно левого полушария. (Тем не менее дети с поражениями левой височной доли способны в первые два года своей жизни с успехом развить все речевые функции в соответствующем месте правого полушария. В более позднем возрасте такое замещение невозможно.) Латерализация функций обнаруживается также в поведении маленьких детей. Им легче воспринимать словесный материал через правое ухо, а несловесный — через левое, что верно также и для взрослых. Сходным образом младенцы в среднем чаще смотрят на предметы справа от себя, чем на такие же предметы слева, а чтобы вызвать их ответную реакцию, необходим более громкий звук слева, чем справа. Хотя ни в устройстве мозга, ни в поведении обезьян не было точно установлено асимметрии подобного рода, результаты, полученные Дьюсоном (см. с. 127), позволяют предположить, что какая-то латерализация существует и у высших приматов; но нет никаких данных, говорящих об анатомической асимметрии височных долей коры головного мозга, скажем, у макак-резусов. Можно предположить, что лингвистическими способностями шимпанзе заведует, как и у людей, левая височная доля коры головного мозга.
Ограниченный набор криков, имеющих смысловое значение, которые издают обезьяны, контролируется, видимо, лимбической системой, во всяком случае весь вокальный репертуар беличьих обезьян и макак-резусов может быть вызван электрическим раздражением лимбической системы. Язык людей управляется неокортексом. Вначале звуковым языком управляла лимбическая система, затем ее место заняли височные доли неокортекса. Это соответствовало переходу от инстинктивного общения к обучению общению — существенному шагу в эволюции человека. Однако удивительная способность обезьян усваивать язык жестов, а также тот намек на латерализацию функций, который усматривается в мозге шимпанзе, позволяет предположить, что начало усвоения символического языка приматами — это не событие недавнего времени. Напротив, оно случилось много миллионов лет назад, чему свидетельство — зона Брока, обнаруженная у Человека умелого благодаря изучению отливок, изготовленных по ископаемым черепам.
Поражение той части новой коры обезьян, что у людей заведует речью, не приводит к разрушению инстинктивной вокализации, то есть выражению своих переживаний с помощью звуков. Отсюда следует, что человеческий язык базируется на существенно новой системе мозга, а не просто на работе механизма, заключенного в лимбической коре, который ответствен за крики и зовы. Некоторые специалисты по эволюции человека высказывали мнение, что усвоение языка произошло очень поздно — быть может, лишь в последние несколько десятков тысяч лет — и было связано с теми сложностями, что поставило перед людьми последнее оледенение. Но имеющиеся данные не согласуются с этой точкой зрения, более того, центры речи в человеческом мозге настолько сложно устроены, что очень трудно представить себе их столь быстрое развитие — всего за тысячу поколений, которые сменились с момента пика последнего оледенения.
Имеющиеся в нашем распоряжении данные показывают, что у далеких предков людей, живших десятки миллионов лет назад, новая кора головного мозга, левого и правого полушарий выполняла сходные функции, так что полушария дублировали друг друга. В дальнейшем прямохождение, использование орудий и развитие языка способствовали взаимному усовершенствованию — например, любой прогресс в области языка приводит к улучшению ручных орудий, и наоборот. Представляется, что соответствующей эволюции мозга предшествовала специализация одного из двух полушарий в аналитическом мышлении.
Первоначальное включение резерва, то есть избыточности в конструкцию, между прочим, используется в вычислительной технике в особо ответственных случаях. Например, даже не зная нейроанатомии коры головного мозга, инженеры, создававшие бортовую память спускаемого на Марс аппарата «Викинг», установили на нем два совершенно одинаковых компьютера с совершенно одинаковыми программами. Но вследствие сложности их конструкции разница между двумя компьютерами вскоре дала о себе знать. Перед посадкой на Марс оба бортовых компьютера подверглись испытанию на разумность, которым руководила большая ЭВМ с Земли. Тот из бортовых компьютеров, который хуже справился с задачей, был выключен. Быть может, эволюция человека проходила сходным образом и наши высоко пенимые способности к рациональному и аналитическому мышлению локализованы в «другом» мозге — в том, который не вполне справлялся с интуитивным мышлением. Эволюция часто использует подобную стратегию. Действительно, вот как она обычно увеличивает количество наследственной информации по мере роста сложности организмов: часть генетического материала удваивается, чтобы впоследствии возникла возможность постепенной специализации функций этого продублированного механизма.
Почти все без исключения человеческие языки заключают в себе некую направленность, известный уклон вправо. «Право» ассоциируется с законностью, с правильным поведением, высокими моральными устоями, твердостью и мужским началом; «лево» — со слабостью, трусостью, неопределенностью цели, злом и женским началом. По-английски, например, мы употребляем слова «rectitude» (правота), «rectife» (исправлять), «righteous» (справедливый), «right-hand man» (правая рука кого-либо, ближайший помощник), «dexterity» (привычка пользоваться правой рукой и в то же время сообразительность), «adroit» (ловкий, находчивый; происходит от французского «a droite» (что значит направо), «rights» (права) в выражении «права человека» и в фразе «в своем праве». Даже слово «ambidextrous», означающее «одинаково свободно владеющий обеими руками», в точном переводе значит все-таки «с двумя правыми руками».