Читать интересную книгу Всё хорошо! - Татьяна Белкина

— Осталось двадцать секунд! Вы хотите услышать ответ или будете продолжать?

— Я вас слушаю…

— Удивительно! Обычно меня в этой школе никто не слушает. А вы и ваш класс в особенности! Я уже объяснял, что даю задание по мере освоения материала детьми на уроке. Разве я могу предугадать заранее, сколько они осилят? Может, мне давать заведомо невыполнимое задание ради вашего пособия? Вы, Мария Николаевна, первая жаловаться побежите! Ну, где же логика?

— Да, с логикой плохо.

Бесценные две минуты были потрачены зря, ну хоть отдышалась. Маша понеслась в класс, запнувшись больной ногой за дурацкий баул в гардеробе. Хозяин баула, симпатичный высокий мужчина с тревожными серыми, как вода в Фонтанке, глазами, виновато улыбнулся, сдвинув сумку и предупредительно поддержав за локоть. Маша отдернула руку, по которой точно разряд тока ударил. Звонок уже готовился разлиться по школе заводным серебряным плеском. Маша, не оглядываясь и не обращая внимания на боль в ноге, побежала по исторической мраморной лестнице мимо еще одного Александра — теперь Первого. Он невозмутимо и спокойно воспринимал свою непростую участь.

Шестиклассники были народом шумным, но веселым в отличие от тихого мрачного завуча, который недовольно посмотрел на часы, проходя мимо громогласного водоворота, протискивающегося в кабинет. Звонок еще затихал эхом в школьных коридорах, когда заверещал телефон. Игорь. Маша со вздохом отклонила вызов и выключила аппарат. Странная усталость и беспричинная грусть выползли из-под плинтуса и, торжествуя, устроились у нее в груди. Слава богу, сегодня по плану контрольная.

— У вас тридцать минут и десять заданий. Сначала все прочитайте, если что-то не понятно, вопросы задаем сейчас.

— Мария Николаевна!

— Да, Вадик?

— А можно спросить?

— Пожалуйста.

— Вот тут у вас в пятом вопросе — сколько рек в Санкт-Петербурге?

— И что тебе не понятно?

— А он считать не умеет.

— Точно!

— И писать тоже разучился!

Класс из двадцати трех мальчишек и семи девочек, доставшийся Маше от ушедшей в декрет учительницы, был в восторге от возможности оттянуть момент начала работы.

— Тише! Четвертаков, так в чем вопрос? — с опаской поинтересовалась классная руководительница.

— Я вот хотел уточнить, а Петр Первый умер?

Класс с готовностью захихикал.

— У нас нет времени на глупости. Да, умер. — Маша мечтала выйти в коридор и отправить Игорю эсэмэску.

— А Росси тоже умер?

Хихиканье перешло в довольный хохот.

— А еще вот этот, из второго задания про колонны на Дворцовом мосту? Монферран. Тоже умер?

— Кончай базар, ясно, все кони двинули, они же в древности жили, еще до Пушкина! — воодушевленно наводили порядок громогласные подопечные.

— И я про то же! Что? Не так, Мария Николаевна?

— Так, Четвертаков. — Маша сделала строгое лицо и подошла поближе к нарушителю спокойствия, надеясь вернуть урок в нужное русло. — Но ты-то жив и сейчас сядешь и будешь отвечать на вопросы.

— Можно, я договорю, пожалуйста? — обиженно выкрикнул Вадька.

— Только если по сути.

— Очень даже по сути. Вот, Мария Николаевна, все умерли, и даже Пушкин. Значит, и я умру! Так какая разница, сколько рек в Санкт-Петербурге?

Что-то уже совсем леденящее душу поперло из-под плинтуса. А может, это в окно постучал ледяной ветер со всех девяноста трех рек, стынущих в тумане и покорно ожидающих льда?

— Ты, Вадик, и прав, и не прав. Давай мы с тобой это после урока обсудим. А сейчас пишем контрольную.

Маша прошла по рядам, дети, осознав неизбежность, принялись за дело. Маша вернулась за стол. По карнизу гулял нахохленный белый голубь, намекая на ключевую роль духа в догматическом триединстве. Маша вытащила айфон, повертела в руках чудо техники и, так и не включив, положила аппарат обратно в сумку. Посмотрела на усердно пишущего Четвертакова. Странный мальчик. Почему-то вспомнились серые глаза симпатичного гражданина в гардеробе. Голубь стукнул клювом в окно, покрутил черной бусиной глаза и улетел в сторону Дворцового моста. Может, это была душа архитектора Анри Рикара, более известного, как Август Антонович Монферран, приглядывающая за своими творениями? Маша достала конверт с логотипом журнала «Жираф» и принялась читать задание.

Соня была на уроке в музыкальной школе имени Ляховицкой (к своему стыду, Маша ничего не знала про эту даму). Чтобы не терять времени, надо пробежать по магазинам, зайти в аптеку, оплатить квитанцию в Сбербанке и, по возможности, записаться на маникюр. Планомерно осуществляя задуманное, Маша вспомнила про так и не включенный телефон. И тут же пожалела об этом. Проснувшись, он долго блажил эсэмэсным надрывом, сообщая о выигрыше очередного «БМВ» и «вольво», потом поздравлял с подключенной ненужной услугой, приглашал купить просроченную помаду и в довершение всего имел наглость потребовать денег. Маша в сердцах собралась уже было его утихомирить, но тут позвонил Игорь (в шесть утра по нью-йоркскому времени) и долго объяснял ей, что такое часовые пояса и семейные ценности. Потом позвонила мама с душераздирающей историей про то, как выпущенная Соней из стеклянного болота красноухая черепаха Василиса забралась под платяной шкаф, где ее обнаружил скотч-терьер Гавриил и теперь сторожит, не скрывая своих дурных намерений. Маша была проинформирована, что если она немедленно не избавит их с отцом от этих невоспитанных животных, то ее бедных родителей ожидают неминуемые судороги, понос и смерть. Маша обещала ускориться. И конечно, когда подошла очередь к кассе, позвонил завуч и ледяным тоном напомнил о завтрашней учебе классных руководителей. Мария Николаевна уверила начальника в своей готовности и глубокой заинтересованности. О маникюре не могло быть и речи. Пулей вылетев из аптеки, Маша понеслась через дорогу, благо пробка на Садовой никогда не кончается, и можно, лавируя между рядами, солидно сократить путь, не прибегая к помощи бесполезных светофоров. Машины сигналили, водители, утомившиеся от «Эльдорадио», посылали ей кто воздушный поцелуй, а кто — откровенный мат. Женщины за рулем оставались индифферентны. Почему-то в последнее время мат стал более частым явлением. Маша было задумалась об опасном приросте агрессии в душах соотечественников, но тут ее взгляд упал на собственное отражение в зеркальной витрине магазина, она даже остановилась на пару секунд. А может, причина не в соотечественниках, а в ней самой? Зеркало всегда было ее другом. Даже если все было как-то не очень, достаточно было подмигнуть своему длинноногому стройному отражению, и дела шли на лад. Сейчас на нее смотрела усталая промокшая тетка средних лет с обвисшими неаккуратными рыжими космами, в одежде, которая была в моде два сезона назад, с пакетом собачьего корма в качестве аксессуара. Отчаянно заболела нога. Снова зазвонил телефон. Соня уже вышла из школы и смешно подпрыгивала у железной двери бывшего доходного дома Томилина (обычно приводимого в учебниках как пример северного модерна в архитектуре), за которой когда-то располагалось Русское торгово-промышленное общество взаимного кредита, а теперь музыкальная школа.

«Похоже, кредит, выданный молодостью, уже исчерпан», — подумала Маша без особого сожаления и устремилась навстречу дочери.

По приходе домой Сонька отправилась спасать черепаху — кроме того, ей нужно было погулять с Гаврюшей. На скамейке сидела соседская кошка Клякса. Гаврюша кошек презирал и обычно был слишком занят чтением собачьих записок, но сегодня настроение у него было боевое, и Клякса едва успела вскочить на подоконник, уворачиваясь от клацающих зубов раззадоренного пса. Маша вернула контроль над ситуацией, пристегнув «рулетку». Клякса, потянувшись, подняла переднюю лапу и совершенно отчетливо покрутила ею у виска. Потом спрыгнула на сухой кусок асфальта под откосом и демонстративно перешла им дорогу. Маша суеверно повернула голову влево и сказала: «Тьфу-тьфу-тьфу!» — обдумывая стойкость языческих обрядов в сознании славян. Гаврик несся по Щербакову к Фонтанке, затем по-хозяйски вбегал во двор дома Толстого и сладострастно метил занюханный сквер. Вместо кошки здесь сидел подвыпивший дедок. Из окошка за его спиной доносились громкие голоса. Дедок погрозил кому-то пальцем и сказал, то ли обращаясь к Гавриилу, то ли сам к себе:

— И чего ругаются, дуры? Все им жизнь не нравится. — Гаврик понимающе рылся в куче жухлых листьев. — А что такое жизнь?

Вопрос вдруг взлетел в воздух и медленно стал кружить по периметру сквера, как гонимый ветром сухой лист. Дедок посмотрел на опустевшую бутылку, аккуратно поставил ее в урну и дал вразумительный ответ:

— Тысяча съеденных котлет.

Маша стояла с открытым ртом. Она хотела спросить дворового философа, откуда он знает точный текст почти забытого ныне романа писателя-символиста Алексея Михайловича Ремизова «Учитель музыки», но дедок исчез. Наверное, в подъезд зашел. А может, это он и был, постаревший, но бессмертный Корнетов, герой того самого романа?