тентом из непромокаемой ткани. Казалось, она развалится, стоит мне хотя бы дунуть в ее сторону.
– Не нужно глядеть на нее с таким отвращением, – произнесла жена Лорана. – Она движется. И сдается мне, что в твоем положении не стоит привередничать.
– Ты права.
Повозка действительно двигалась, причем довольно резво, а неуклюжие колеса даже смягчали толчки, когда наш экипаж подпрыгивал на выбоинах. Я убедил Лорана сделать крюк и подъехать туда, где упал фуникулер моих преследователей.
На месте крушения уже собралась толпа. Лоран неохотно согласился подождать меня. Протиснувшись поближе к фуникулеру, я увидел среди обломков кабины мертвого Уэверли. Его грудь была пробита бамбуковой палкой, которыми часто пользуются в Мульче, – казалось, что он попал капкан из тех, что я когда-то ставил в джунглях на Рейвича. Лицо Уэверли было залито кровью – я не узнал бы его, если бы не заполненный алой гущей кратер на месте глаза. Очевидно, монокуляр был имплантатом.
– Кто это сделал? – спросил я.
– Уже сперли, – процедила сквозь редкие зубы сутулая женщина, стоявшая рядом. Наверное, не расслышала моего вопроса. – Хорошая была стекляшка. Немалые денежки ребята получат.
Я подавил жгучее желание выяснить, кто эти таинственные мародеры.
Возвращаясь к трехколеснику Лорана, я не мог избавиться от чувства, что какая-то частица моей совести вырвана с мясом – не менее грубо, чем монокуляр из глазницы Уэверли.
– И что же вы у него забрали? – произнес Лоран, когда я вскарабкался на сиденье трехколесника.
– По-вашему, я возвращался ради трофея?
Он пожал плечами, словно ему было все равно. Но когда мы поехали дальше, я вынужден был спросить у себя: может быть, я действительно хотел что-то найти?
Дорога до вокзала Гранд-Сентрал заняла час. Мне показалось, что бо́льшую часть времени мы петляли, стремясь избежать опасных или непроходимых районов Мульчи. Возможно, проезжали в каких-нибудь трех-четырех километрах от места, где на меня напали люди Уэверли. Как бы то ни было, я не увидел ни одного примеченного ранее ориентира. Впрочем, с другой точки они могли выглядеть совершенно иначе… Чувство ориентации в пространстве, внушавшее мне некоторую уверенность, – когда карта Города только-только начала возникать у меня в голове – исчезло, как глупый сон. Разумеется, оно бы вернулось, если бы я уделил этому достаточно времени. Не сегодня завтра и вряд ли в ближайшие недели, но вернулось бы. Однако я не собирался застревать здесь надолго.
Наконец мы прибыли на Гранд-Сентрал. Казалось, что с тех пор, как я отчаянно пытался избавиться от Квирренбаха, прошло не больше секунды. Судя по косым лучам, пробивавшимся сквозь Москитную Сетку, еще даже не наступил полдень. Однако под крышей вокзала царил полумрак. Я поблагодарил Лорана за помощь и предложил угостить завтраком – это вдобавок к уже уплаченной сумме. Но он отказался, не желая покидать кабину своего трехколесника. В защитных очках и надвинутой на уши мягкой фетровой шляпе, он выглядел совсем человеком, но в кафе эта иллюзия развеялась бы моментально. Похоже, свиньи не пользовались в Мульче всеобщей любовью и многие районы были для них запретны.
Мы обменялись рукопожатиями – копытца не помешали, – и он уехал обратно.
Глава двадцать четвертая
Первым пунктом моей программы стало посещение палатки перекупщика, где я продал ружье Зебры, – увы, за сумму, ничтожную по сравнению с его настоящей стоимостью. Однако сокрушаться по этому поводу не стоило. Сейчас меня интересовали не столько наличные, сколько возможность избавиться от вещи, по которой меня можно опознать. Само собой, торговец поинтересовался, не краденая ли она, но в его глазах не было ни капли любопытства. Ружье слишком привлекало внимание – прежде всего своими размерами, – а потому для охоты на Рейвича не годилось. Пожалуй, оно бы не вызвало изумленных взглядов разве что на фестивале любителей тяжелой артиллерии.
К моей радости, мадам Доминика по-прежнему предлагала свои услуги. На этот раз меня не пришлось тащить к ней силой. Я бодро вошел в палатку, ощущая, как карманы сюртука оттягивает комплект аккумуляторов для ружья, которые я забыл продать.
– Она пока не работать, – произнес юный Том, тот самый паренек, что заманил сюда нас с Квирренбахом.
Выудив несколько банкнот, я припечатал их ладонью к столу, и глаза у Тома сделались пошире, чем стекла его защитных очков.
– Уже работать, – сказал я и прошел во внутреннее помещение.
Там было темно, но через пару секунд я начал различать окружающие предметы – словно кто-то включил тусклый серый фонарь. Доминика спала на своей операционной кушетке, ее могучие телеса были полуприкрыты одеянием, которому следовало родиться на свет парашютом.
– Проснитесь, – негромко произнес я. – У вас клиент.
Ее глаза медленно расширились, как трещинки в разбухающем пироге.
– В чем дело, где ваша учтивость? – Она отреагировала мгновенно, но сонный голос не выражал ни малейшей тревоги. – Сюда так просто нельзя.
– Ваш помощник уже сменил гнев на милость. – Я выудил очередную банкноту и помахал у Доминики перед носом. – А вы что скажете?
– Не знаю, я ничего не вижу. А что у вас с глазами? Почему они… такие?
– С глазами у меня все в порядке.
Признаться, сам я так не считал. Лоран тоже говорил что-то про мои глаза. Способность видеть в темноте я обнаружил у себя еще раньше.
Отбросив эти мысли, довольно неприятные кстати, я возобновил наступление:
– Мне от вас нужна одна профессиональная услуга и ответы на несколько вопросов. Согласитесь, это не слишком много.
Мадам Доминика соскользнула с кушетки, переместив нижнюю часть своей необъятной туши в сбрую, подвешенную к штативу. Приняв в себя ее телеса, приспособление зашипело, стравливая избыточное давление, и Доминика отчалила от постели с грацией речной баржи.
– Что за услуга и что за вопросы?
– Мне нужно удалить имплантат. Затем я попрошу кое-что рассказать о своем приятеле.
– Может, и я захочу порасспросить о вашем приятеле.
Я не понял, что она имела в виду, но выяснить не успел. В палатке вспыхнул свет, явив моему взору размещенные вокруг кушетки инструменты. Теперь я увидел на них тусклые разводы засохшей крови – всю гамму оттенков ржавчины.
– Это стоит немало. Покажите имплантат.