Читать интересную книгу Друг из Рима. Есть, молиться и любить в Риме - Лука Спагетти

Именно в этот момент Дебора, воззвавшая к вниманию присутствующих, пригласила нас отдать дань традиции этого праздника, то есть каждый из присутствующих по очереди должен выразить собственную благодарность. Джулиана, которую я до сих пор ни разу не слышал говорящей на публике, взяла слово первой. При всеобщем полном молчании она поблагодарила меня, именно меня за то, что я так поддержал ее в чрезвычайно трудный момент ее жизни. Искренность, с которой Джулиана произнесла эти слова, заразила всех прочих, и каждый по очереди, от Сары и Джулии до Деборы, с такой же непосредственной живостью высказал свою собственную благодарность.

Все присутствующие за столом были чрезвычайно тронуты, а я – больше всех. Джулиана крепко сжимала мою руку, в то время как Лиз с другой стороны стола, несмотря на слезы, с улыбкой обнимала меня.

Иногда в жизни случаются необъяснимые ситуации, моменты, которые, бог знает по какому таинственному стечению обстоятельств, оказываются особыми. И возможность осознать и постичь их именно в тот момент, когда это происходит, – редкое счастье. В тот вечер я пережил несколько самых наполненных эмоциями часов моей жизни и прочувствовал каждую из этих секунд всем сердцем, вкушая в полной мере глубокое счастье. Я утверждаю, что при наличии небольшой доли оптимизма даже самая рядовая грудка индюшки может творить чудеса.

После ужина, как и после каждого ужина в Веллетри, появились гитары. Присутствовали три пятых «Квартета Джона Хорса», и я не мог не выразить свою радость: мы играли и пели все, от Нейла Янга до Джексона Брауна, из репертуара «America», «Bee Gees», «Битлов» и, конечно же, Джеймса Тейлора. Вечер завершился моей попыткой спеть дуэтом с Лиз «Sweet Baby James», только я, вместо того чтобы «вернуться спать в каньон», немного позже выехал на дорогу в направлении Рима, с тремя полусонными женщинами в салоне автомобиля, сердцем, скачущим от радости, и занимающейся зарей.

Два с половиной месяца с того момента, когда Лиз появилась в моей жизни, пролетели так, что я их и не заметил. Город начал подготовку к Рождеству, и, хотя у меня не было никакого желания признавать это, до отъезда моей приятельницы оставалось совсем немного.

Поэтому я старался воспользоваться каждым моментом, чтобы повидать ее: от стакана пива в баре, посещения вместе футбольной игры до наших пантагрюэлевских ужинов. Но дни летели неумолимо, и я ощущал все большую меланхолию. Кроме того, я чувствовал себя несколько одураченным: в жизни мне редко доводилось встретить человека, столь родственного мне, с которым у меня возникло бы такое естественное и немедленное единение и установилась такая истинная и прочная привязанность; жизнь преподнесла мне прекрасный подарок, еще одну приятельницу, а теперь лишала меня ее.

Я хотел упросить Лиз остаться еще на непродолжительное время, но, конечно же, не мог вмешиваться в ее планы: это было бы слишком эгоистично с моей стороны. Для нее – святое дело навестить своих родных на Рождество, а затем вновь отбыть, на этот раз прямым ходом в Индию. Кроме того, с отчаянием задавал я себе вопрос, как она сможет писать мне из ашрама? Будет ли у нее время между молитвами и духовными ритуалами, чтобы найти хорошее интернет-кафе, подобное тем, которые она любила посещать в Риме?

За два дня до отъезда я проводил ее домой после прощального ужина в Анцио с Джулианой. Перед тем как глубокой ночью прибыть к месту назначения, мы остановились на мосту через Тибр, с которого Лиз бросила прощальное письмо городу Риму. Листок плавно опустился на воду, нарушив отражение звезд, которое волшебным образом тут же восстановилось. Осмотревшись вокруг, я обратился с мольбой к моему родному Риму сделать так, чтобы он показался ей во всем своем великолепии: красивым, романтичным, немного распутным, соблазняющим, искушающим, как это свойственно только ему одному, и задержал Лиз еще на несколько дней. Я глядел на Рим и наблюдал, как Лиз смотрит на Рим, и меня переполняло желание, чтобы время остановилось.

Но время не останавливается. Оно зовет, и ты должен идти вперед.

Этим вечером я осознал, чего я больше всего опасался, я боялся, что никогда больше не увижу ее. Я думал, что для Лиз покинуть Рим означало просто перевернуть страницу в своей жизни: город и его обитатели выполнили свое предназначение, возвратили ей немного радости, но теперь естественный ход событий манил новым опытом, новыми знакомствами. Возможно, американцы, проживающие в такой огромной стране, более привычны по сравнению с нами, итальянцами, находиться вдали от дорогих своему сердцу существ и говорить людям «прощай». А пока Лиз готовилась пережить новые приключения, я оставался на месте. Да, со своей Джулианой, своей музыкой, своей командой «Лацио» и своими вечеринками с друзьями. Но одним другом будет меньше.

Именно тогда я торжественно пообещал самому себе, что буду всеми силами защищать это маленькое сокровище, случайно дарованное мне жизнью, и не позволю, чтобы мы забыли друг друга.

Когда я проснулся на следующее утро, сияющее солнце озаряло Рим. Это был один из столь обожаемых мною дней, безоблачных, с солнцем, согревающим тебя, и легким ветерком, который делает воздух пощипывающим.

Я решил, что в этот день, последний день пребывания Лиз в Риме, я не пойду на работу. Не для того, чтобы провести его с ней; было бы справедливо, чтобы она делала в этот день, что ей вздумается, шла туда, куда направит ее зов сердца, без всякого вмешательства. Стояла середина декабря, и мне самому надлежало пройтись по своим собственным делам, выполнить то, что я всегда откладываю напоследок, включая покупку рождественских подарков. С тайной надеждой случайно встретить ее.

Эта надежда не оправдалась. Единственным спутником, сопровождавшим меня, была моя меланхолия: такой прекрасный день, но окрашенный горечью из-за отъезда подруги, которую я, возможно, больше никогда не увижу.

У меня дома находился ее самый большой чемодан, который я загрузил в багажник предыдущим вечером, чтобы сэкономить время на следующий день, когда повезу ее в аэропорт. Купив для нее несколько подарков во время моего праздношатания по Риму, я вложил их прямо в чемодан, вместе с письмом. Я не хотел сделать расставание слишком печальным и сугубо официальным и предпочел, чтобы она обнаружила мои сюрпризы и мое послание только когда окажется дома.

И вот завтрашний день настал. Оба мы, как обычно, заранее встретились очень рано утром, в обговоренном месте на набережной Тибра, я – с ее чемоданом в багажнике, она – с тележкой.

Каждый метр продвижения был секундой, вычитаемой из времени пребывания в ее обществе, и тем утром дорога из Рима во Фьюмичино[111] внезапно оказалась невероятно мало загруженной транспортом: за всю мою жизнь у меня никогда не уходило так мало времени, чтобы доехать до аэропорта!

Лиз была опечалена, но с радостью возвращалась домой, и все это, вместе взятое, то, что она была рядом со мной и вполне довольна, создавало мне хорошее настроение.

У стойки регистрации уже змеей извивалась длиннющая очередь пассажиров, вылетающих в Нью-Йорк. Мы дождались очереди Лиз, и только тогда наступил момент прощания. Мы дали друг другу тысячи обещаний поддерживать связь любым возможным способом и тысячи пожеланий на будущее. А затем обещания и пожелания уступили место крепкому объятию, которое значило намного больше, нежели тысячи слов.

Лиз прошла контроль, а я все продолжал следить за ней издалека. Затем с комком в горле пустился в обратный путь. Когда я сидел в машине по пути в Рим, мне пришла в голову мысль послушать «One More Day»[112] в исполнении группы «Diamond Rio» только для того, чтобы посвятить ее Лиз, хотя ее и не было со мной. Я хотел сказать ей, чтобы она осталась еще на один день, уверенный в том, что посредством неизвестно какого телепатического канала это сообщение придет к ней. Но, включив стереопроигрыватель, я сообразил, что там был установлен другой диск: хорошо знакомый аккорд ударил меня будто кулаком в живот, опередив на несколько секунд очень высокий и почти страдающий голос Рэнди Мейснера, который затянул «Take It to the Limit». Опять полились слова: «Вечер был на исходе, яркие цвета перешли в синеватые оттенки… но, ведь ты знаешь, я всегда был мечтателем…»

Я разразился самым настоящим плачем. Слезы текли у меня по лицу, затуманивая дорогу.

«Ты можешь проводить все свое время, зарабатывая деньги, ты можешь проводить все свое время, занимаясь любовью, но когда завтра все это разлетится как дым, останешься ли ты все еще моей?»

«Take It to the Limit» кончилась, я прослушал ее еще раз с начала и пел во весь голос, заливаясь слезами. И я слушал ее вновь и вновь в последующие дни, каждый раз, когда вспоминал Лиз.

Рождество было практически у ворот, сопровождаемое песней «White Flag» Дайдо, в которой по странному совпадению припев кончался словом «сдаваться», и именно на исходе сочельника я вдруг осознал, что ни разу не проинформировал Патрика о своей дружбе с Лиз. Я сообщил ему о первой встрече, о том, что мы понравились друг другу, но мне так и не представилась возможность сказать ему хоть одно слово о том особом сродстве, которое связало нас.