И все же, казалось, графиня понемногу оживает от прикосновения моих рук, вздрагивавших всякий раз, когда они касались ее руки; она поднимала голову и встряхивала ею, подобно дереву, стряхивающему со своих листьев утреннюю росу; ее бледное лицо слегка порозовело, глаза засверкали, и стало ясно, что из этой искры может разгореться огонь. Я видел, как статуя постепенно превращается в женщину и по мраморному телу упорно разливается горячая кровь.
Когда кадриль закончилась, графиня стала танцевать со мной, а не напротив меня, как было решено.
Она сама взяла меня за руку, не ожидая приглашения и явно стараясь обращаться со мной как с хорошим знакомым или даже другом.
Но судя по тому, как трепетала ее рука, дрожал ее голос, блуждал ее взгляд, было нетрудно заметить, что я для нее скорее чужой, чем друг.
Я не смел надеяться, что Эдмея меня полюбила, но был уверен, что она уже опасается меня.
Я понимал, что, танцуя с ней, лучше молчать, чем беседовать о всяческих пустяках.
Поэтому во время кадрили мы перекинулись всего несколькими фразами. Тому, кто услышал бы нас в этот миг, было бы нелегко вникнуть в смысл наших речей.
У нас уже возник свой тайный язык, и мы могли говорить на нем в присутствии посторонних, не опасаясь, что нас поймут.
После танца я проводил графиню на место.
— Итак, вы собираетесь удалиться в одиннадцать — стало быть, через час? — спросил я.
— Да, — сказала она.
— Вас ждет экипаж?
— Нет. Мы всего лишь в пятистах шагах от усадьбы, и у меня есть накидка. К тому же я не могла приехать в карете на свадьбу бедной крестьянки.
— Я вижу, сколько же деликатности в вашем сердце. Но как же вы вернетесь домой?
— Я попрошу Грасьена проводить меня.
— А если бы вас проводил я, вы сочли бы это очень неприличным?
Эдмея посмотрела на меня и сказала:
— Нет, мне очень хорошо с вами.
— Но другим это не понравилось бы, не так ли?
— Возможно.
— Кто-нибудь еще мог бы сопровождать нас.
— Кто же?
— Жозефина, ваша кормилица, хранительница усадьбы Жювиньи.
— Вы правы.
— Значит, я могу вас проводить домой?
— Да.
— Благодарю. Мне хочется сказать вам так много, но я боюсь, что забуду все слова, когда окажусь с вами наедине.
— Говорите или молчите, — произнесла графиня с улыбкой, — молчание друга не менее приятно, чем его слова.
— Однако для этого надо понимать молчание не хуже слов.
— Порой молчание красноречивее слов, и оттого оно временами даже более опасно.
— Чтобы согласиться с этим воззрением, следует допустить, что между людьми существуют магнетические токи.
— Они действительно существуют, — сказала графиня.
— Вы так полагаете?
— Я в этом уверена.
— А если бы я попросил вас это обосновать?
— Я бы предоставила вам одно доказательство, которое, вероятно, должна была бы сохранить в тайне.
— Что же это за доказательство?
— Вчера, когда вы вошли в церковь, я стояла на коленях и молилась.
— О! Я узнал вас сразу же, как только увидел.
— А я заранее знала, что вы придете.
— Знали, что я приду?
— Вы являлись мне, но не совсем отчетливо, словно в полумраке.
— И все же, увидев меня в церкви телесным зрением, вы вздрогнули, как будто не ожидали моего появления.
— Временами мои скрытые способности меня пугают. Если бы я родилась в Шотландии, там считалось бы, что я наделена ясновидением.
— Стало быть, вы верите своему первому чувству?
— Пожалуй. С первого взгляда я испытываю к людям симпатию или антипатию.
— Неужели первоначальное впечатление никогда не меняется?
— Мне еще ни разу не доводилось признать свою ошибку. Более того, я предчувствую, какое влияние должен оказать тот или иной человек на мою жизнь: благотворное или роковое.
— Это божественный дар; таким образом, вы можете не наживать врагов и окружать себя друзьями.
Графиня покачала головой:
— Женщина в нашем обществе скована столь жесткими рамками, что ей самой нелегко и доставить себе радость, и избежать несчастья.
— Могу ли я надеяться, что ваши предчувствия отнесли меня к разряду тех, кто призван оказать на вашу жизнь благотворное влияние?
— Я чувствую, что однажды вы окажете мне большую услугу, но пока не знаю какую.
— Не могли бы вы уточнить?
Графиня напрягла свою волю, и на миг ей удалось сосредоточиться.
— Я вижу воду, огонь, железо… нет, ничего подобного… — пробормотала она, — и все же мне кажется, что вам суждено спасти меня от смерти.
— Дай-то Боже! — вскричал я с таким пылом, что Эдмея улыбнулась и приложила палец к губам, призывая меня говорить не так громко и страстно.
— Теперь кругом ночь, темно… я ничего не вижу, — продолжала она, — по-моему, я нахожусь в каком-то подвале или склепе.
Затем графиня произнесла с улыбкой:
— Если бы я заснула, мне удалось бы увидеть больше.
— Вы видите вещие сны? — спросил я.
— Да, в юности я была подлинной сомнамбулой — по крайней мере, так утверждала моя мачеха. Десятки раз я придумывала во сне необыкновенные узоры или превосходные рисунки, но объяснить это могла только работой сновидения, о чем у меня не сохранялось никаких воспоминаний.
— Мне хочется испробовать на себе, — сказал я, — могу ли я оказать на вас какое-нибудь воздействие.
— Даже не пытайтесь, — ответила Эдмея, — я прошу вас.
— Никогда?
— Только если я сама попрошу вас об этом.
— Могу ли я надеяться, что вы когда-нибудь прибегнете к моей помощи?
— Возможно, но дайте мне честное слово, что вы никогда тайком не воспользуетесь признанием, которое я вам только что сделала, и не обратите его против меня.
— Никогда, клянусь честью.
Графиня протянула мне руку.
Когда часы пробили половину одиннадцатого, Эдмея встала.
— Уже? — воскликнул я.
— Вы здесь единственный человек, с кем мне приятно разговаривать, но я не могу говорить с вами бесконечно, поэтому мне лучше вернуться домой.
— Когда мы расстанемся, буду ли я еще какое-то время присутствовать в ваших мыслях?
— Если я скажу вам «нет», вы мне все равно не поверите. Мысль — это самый стойкий металл на свете: разлука ей не вредит и расстояния против нее бессильны. Она простирается за горизонт и уходит в бесконечность, легко преодолевает горы, реки и моря. Оставьте кусочек своей мысли в моей руке и совершите кругосветное путешествие в восточном направлении — вернувшись с западной стороны, вы сможете соединить кончик мысли, оставшийся у вас, с тем, что сохранит моя рука.