Читать интересную книгу Без суда и следствия - Ирина Лобусова

И вышел. В комнате остался один охранник, он встал у двери. Я поняла, что, кроме охраны моего супруга (это чтоб я не унесла его в сумке — глупая шутка, юмор висельницы), в его обязанности входило также дословное прослушивание нашего разговора. Я подошла к окну — в него были видны клочок неба и плиты двора. Мой страж щурился на свет. У меня пересохли губы. Чтобы не видеть физиономии охранника, вновь принялась смотреть в окно. В воздухе растворялись минуты. Я обернулась.

В проеме дверей стояла тень, оставшаяся от моего мужа. Сколько раз, представляя эту сцену, я мечтала, что подумаю, сделаю, что скажу. Может, брошусь на шею, расцелую и пообещаю любить, что бы ни произошло. Может… Может…

И вот стою, как дура, на фоне решеток окна и чувствую только, как трескаются пересохшие губы и в горле — сухость, в которой застревают слова. Тень моего мужа переступает порог комнаты под аккомпанемент вновь захлопнувшейся двери (господи, сколько будут захлопываться в душе моей эти двери!..) и говорит сухим, совершенно незнакомым мне голосом:

— Ну, здравствуй…

Я облизываюсь, как полная идиотка, со стороны так же глухо звучит мой голос:

— Здравствуй.

Мы садимся к столу. Это самое страшное, что делает тюрьма, превращая двух близких людей в чужих. Это не Андрей. Это тень. Неужели это все, что от него осталось? Сидящему передо мной мужчине лет сорок пять, не меньше (не двадцать восемь). Сетка густых морщин на темном лице, до неузнаваемости заострившиеся черты. Стрижен почти налысо, и больше нет черных вьющихся кудрей, в художественном беспорядке спускающихся ниже плеч. Нет озорного веселья в темных глазах — в них только застарелое, как ревматизм, страдание. Сутулые плечи, костлявые руки. Господи, он страшный! Просто страшный! Вдобавок тюремная одежда. Мне хочется кричать.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит он. Охранник внимательно слушает наш разговор. Мы сидим друг против друга, пытаясь спрятать собственные взгляды. Два полумертвых (или уже мертвых) человека. Мне хочется взять его руки в свои и прижаться к ним губами, прося прощения за свой наряд и за слой светлой помады на губах. Но в присутствии чужого человека я ни за что не смогла бы это сделать.

— Как твои дела? — Светский тон, но глаза говорят другое. На мгновение молнией мелькает детское «забери меня отсюда», а потом взгляд вновь гаснет.

— Ты болен? — Почему я спрашиваю об этом? Мое сердце подсказывает — так не может выглядеть здоровый человек.

— Нет! — Слишком резко, чтобы ему поверить. — Я слышал, ты ушла с телевидения. Нашла что-то лучшее?

— Я не работаю.

— Понимаю. Ждешь суда…

— Я наняла опытного адвоката. — Зачем я несу подобную чушь?..

— Куда думаешь устроиться, после суда, конечно?

— Не знаю.

Почему, за что мы сидим друг против друга словно чужие, почему совершенно противоположное пустым, заученным фразам говорят его глаза…

— Таня… ты… Ты прости, что я разбил твою жизнь… я… Видишь ли…

— Не смей!

— Суд через три дня.

— Я знаю.

— Постарайся начать новую жизнь. Потом.

— Что?

— Ну… выйди замуж.

— Андрей!

— Ты молодая, очень красивая, у тебя еще будет много шансов начать все сначала. Ты найдешь человека, с которым тебе повезет больше.

— Я просила — не смей.

— Ты сумеешь заново построить свое счастье. Я разбил твою жизнь. Обрек тебя на страдание. Из-за меня ты ушла с работы — не говори, я и так все понимаю. Я больше не буду камнем на твоем пути. Поэтому я очень хочу пожелать тебе счастья. В суде не будет возможности поговорить. Прости меня, если только ты сможешь. Лучше, если вообще не будешь вспоминать обо мне. Ведь обо мне тебе всегда будет неприятно думать. Забудь прошлое и живи будущим. Ты обязательно должна быть счастлива.

— А теперь запомни раз и навсегда! — Мой голос сорвался на крик, и постепенно я совершенно забыла об охраннике и что нахожусь в тюрьме. — Слушай и запоминай! Я не потерплю, чтобы ты нес подобный бред! Я не желаю слушать эту чушь и не желаю, чтобы ты произносил подобное в моем присутствии. Прекрати быть идиотом и пойми наконец, что я буду бороться за тебя до конца. Мы не виделись с того самого дня — твоего ареста, но знай, что ни минуты, ни секунды я не прекращала этой борьбы, не переставая думала о тебе и просто не заслужила таких слов! Я сделаю все, что в моих силах. Я наняла одного из самых лучших адвокатов. Он уже много для нас сделал. И сейчас я пришла, чтобы тебе это сказать. Не следует терять надежды. Адвокат сделает все, чтобы снизить срок. И я буду тебя ждать, сколько бы ни прошло лет. Десять, пятнадцать — не имеет значения. Я хочу сказать, чтобы ты держался. Знай, каждую секунду суток я думаю о тебе. Я ушла с телевидения, чтобы иметь побольше времени в этой борьбе. Как только все выяснится, я обязательно туда вернусь. Я всегда сумею заработать себе на жизнь, об этом можешь не беспокоиться. Знай: какой бы ты ни был, что бы ты ни думал и ни слышал, я всегда хотя бы мысленно буду рядом с тобой. Перед судом — ты знаешь, остается только три дня, — ты увидишься с адвокатом. Все закончится хорошо. Не теряй надежды. Помни: я всегда буду тебя ждать. И я люблю тебя. Ты понял?

— Спасибо…

Мне показалось, что он раскусил мою ложь про телевидение и про десять-пятнадцать лет тоже. Я увидела, как заблестели в его глазах слезы. От выражения его глаз я словно спустилась на землю, больно сжалось сердце.

Больше мы не сказали друг другу ни слова. Я не хотела понимать, чувствовать, знать, что в этот теплый сентябрьский день я навсегда прощаюсь с ним, что уже сказаны самые последние слова из тех, которые мы должны были друг другу сказать… Я не хотела верить, осознавать, что это — всё и больше никогда я не скажу ему ни одного слова, никогда не увижу его… Я потянулась через стол, сжала его ладонь своими руками и так не отпускала — до самого конца. Потом появилась серая личность с охранником, сообщив, что свидание закончено.

— Ты держись, слышишь? — сказала я, запоминая до мельчайших подробностей его облик.

Возле дверей он обернулся и прошептал так тихо, что его расслышала я одна:

— Пожалуйста, помни — я очень-очень тебя люблю…

И переступил через порог. А я зажала руками рот, чтобы не закричать, и, застыв словно каменный образ горя, молча смотрела, как захлопываются двери тюрьмы за человеком, которого я люблю. Молча стою и смотрю ему вслед — любимому человеку, уходящему в вечность. В вечность и небо — оттуда не возвращаются.

Я шла домой по оживленному, залитому солнцем городу, мимо веселых и озабоченных, счастливых и грустных, куда-то спешащих людей, и каждый проспект этого города жил своей жизнью. Я шла, не различая оттенка осени и человеческих лиц. А солнце заливало улицы потоками ослепительного огня…

Утром 13 сентября я проснулась и поняла, что у меня больше нет денег. Обычно такое открытие всегда вызывает глубокий шок. Особенно у людей, совершенно к нему не подготовившихся. Но претендующие на звание нормальных заранее беспокоятся о своих финансовых делах. Я же вообще не думала об этом несколько недель, продолжая тратить то, что у меня осталось. Но утром, после единственного свидания с Андреем, я проснулась и поняла, что больше нет денег… Чтобы одолжить хоть немного, я была вынуждена позвонить Юле.

— Ты не могла бы одолжить мне немного денег?

— Сколько?

Назвала сумму.

— Таня, у меня нет ни копейки. Я бы с радостью отдала тебе все, но у меня действительно нет.

В ее голосе звучала искренность (или тонкая актерская игра). Так или иначе — смысл слов был ясен.

— Юля, что же мне делать?

— Подожди немного. — Она куда-то отошла от телефона, потом вернулась, — Таня, Сергей Леонидович может дать тебе эту сумму только с одним условием…

— Каким?

— Взамен ты подашь в суд заявление о разводе с Андреем.

— Не поняла.

— Сергей Леонидович и мать сказали, что дадут тебе любую сумму (конечно, в пределах разумного), если ты подашь на развод. Понимаешь, они хотят твердых гарантий, что ты разведешься и уедешь. Они хотят, чтобы ты вернулась.

— Кто тебе это сказал?

— Мать, Сергей Леонидович. Они здесь, рядом со мной. Хочешь, я дам матери трубку?

— Знаешь, Юля, я больше никогда тебе не позвоню.

— Таня, но у меня действительно нет денег! Ты же знаешь, чтобы тебе помочь, я отдала бы все! Ну подожди несколько дней…

— Нет, не нужно. Я как-нибудь достану сама.

— Танечка, только не клади трубку. Я не хотела передавать тебе их слова, я знаю, что ты его любишь. Но я подумала, что у них есть деньги и они бы могли…

— Извини, я спешу.

Повесила трубку. После этого я продала на книжном рынке несколько ценных книг. С унижениями — книги не хотели брать. Я получила гроши, но уверенность, что этих грошей хватит хотя бы на хлеб, придала мне сил.