Я сказал:
— Ваша светлость, примерно десятого октября…
— Хватит, довольно. Я уже слышал о вас. Вон с вашим мерзким контрактом! Министерство внутренних дел не ведает снабжением армии.
Я ушел. Но я ожесточился душой. Я поклялся, что буду преследовать их как тень. Я буду осквернять своим нечистым присутствием все министерства одно за другим, пока контракт на говядину не будет оплачен. Я получу с них что следует или же с честью паду, как пали мои предшественники.
Я атаковал министерство связи. Я устроил подкоп под министерство сельского хозяйства. Я напал из засады на спикера Палаты представителей. Все они, как один, утверждали, что не имеют касательства к воинским поставкам говядины. Тогда я перешел в наступление на директора Бюро по оформлению патентов.
Я сказал:
— Ваше превосходительство, примерно десятого…
— О пламя преисподней! Вы уже добрались и до нас! Но мы не имеем решительно никакого отношения к говяжьим контрактам для армии, дорогой сэр.
— Пусть так, но кто-то заплатит мне за эту говядину! Послушайте, если мне не уплатят немедленно, я конфискую ваше Бюро вместе со всем имуществом.
— Послушайте, дорогой сэр…
— Не желаю никаких объяснений. Я считаю, что Патентное бюро отвечает за этот контракт. Можете не соглашаться, как угодно, а деньги на бочку!
Излагать дальнейший ход нашей беседы было бы затруднительно. Мы перешли к рукопашной. Победило Бюро. Но и я извлек для себя некую пользу. Я узнал там, что мне нужно пойти в Казначейство. Прождав два с половиной часа, я попал на прием к первому лорду нашего Казначейства. Я сказал:
— Благороднейший и досточтимый синьор, примерно десятого октября тысяча восемьсот шестьдесят первого года Джон Уилсон Маккензи…
— Можете не продолжать, сэр. Я слышал о вас. Обратитесь к первому ревизору.
Так я и сделал. Первый ревизор направил меня ко второму, второй ревизор — к третьему, а третий адресовал меня к первому контролеру Подотдела говядины. Я счел это добрым признаком. Тот проверил все свои книги, но не нашел ничего о говяжьем контракте. Я обратился ко второму контролеру Подотдела говядины. Он проверил бумаги, но опять без успеха. Это меня раззадорило. За неделю я добрался до шестого говяжьего контролера. Вторую неделю я посвятил Отделу претензий. На третью неделю, рассчитавшись с Отделом пропавших контрактов, я вступил в Подотдел посмертных расчетов и прикончил его за три дня. Оставалась последняя крепость — отдел Всякой Всячины. Я атаковал начальника Всячины, точнее его канцелярию, сам начальник отсутствовал. Шестнадцать очаровательных юных девиц вносили реестровые записи во входящие книги, семь обворожительных юношей давали им руководящие указания. Юные девицы улыбались молодым людям, те улыбались девицам, и дело шло весело, как свадебный перезвон. Два-три клерка, углубившись в газеты, окинули было меня недоброжелательным взглядом, но затем вернулись к газетам и никто во всей Всячине не обращал на меня никакого внимания. С того первого дня, когда я переступил порог канцелярии Говяжьих контрактов, и вплоть до минуты, когда я захлопнул дверь Подотдела посмертных расчетов, я успел досконально узнать, что такое любезность младшего помощника четвертого клерка. Я так понаторел в этом деле, что мог почти не качаясь стоять на одной ноге, пока клерк не поднимет на меня любознательный взгляд — ну, может быть, раз или два сменив уставшую ногу.
Здесь я сменил уставшую ногу ровно четыре раза. Потом я сказал одному из клерков, читавших газету:
— Эй, голодранец, где великий султан?
— Что такое, сэр? О ком речь? Если вы имеете в виду начальника Всячины, то его нет.
— Посетит он сегодня гарем?
Молодой человек окинул меня негодующим взглядом и уткнулся в газетный лист. Я был спокоен. Я изучил этих клерков. Важно только одно, чтобы он покончил со своими газетами раньше, чем принесут пачку свежих, нью-йоркских. Оставалось всего две газеты. Просмотрев их, он сладко зевнул и спросил, что мне надобно.
— Почтеннейший несмышленыш, примерно…
— Вы человек с говяжьим контрактом? Давайте сюда бумаги.
Он взял у меня бумаги и стал рыться в своей Всякой Всячине. Затем этот клерк совершил открытие, равное открытию Северо-Западного прохода[70]: он обнаружил затерянную запись о говяжьем контракте! Так вот он подводный камень, на котором терпели крушение все, кто предшествовал мне и не добрался до цели! Я был глубоко потрясен. В то же время я ликовал — ура, я остался в живых! Прерывающимся голосом я сказал молодому клерку:
— Дайте сюда документ. Я улажу все сам с правительством.
Он холодно отстранил меня и сказал, что имеются кое-какие формальности.
— Где теперь Джон Уилсон Маккензи? — спросил он меня.
— Мертв.
— Скончался?
— Убит.
— При каких обстоятельствах?
— Ему размозжили голову томагавком.
— Кто размозжил ему голову томагавком?
— Индеец, понятное дело. Уж не думаете ли вы, что это сделал директор воскресной школы?
— Нет, не думаю. Значит, индеец?
— Я уже это сказал.
— Как звали индейца?
— Как звали индейца? Я не знаю, как его звали.
— Придется узнать. Скажите, видел ли кто, как индейцы размозжили Маккензи голову томагавком?
— Не знаю.
— Вы лично присутствовали?
— Нет, это легко угадать по состоянию моего черепа.
— Почему же вы так уверены, что Маккензи скончался?
— Потому что как только его убили, он сразу стал мертвым, а будучи мертвым, оставался мертвым и далее. Смею вас в этом заверить.
— Нужны доказательства. Индеец при вас?
— Нет, понятное дело.
— Придется его привезти. Томагавк не при вас?
— Томагавк?! Боже милостивый!!
— Томагавк придется представить. И индейца и томагавк. Если с помощью этих улик вам удастся удостоверить кончину Маккензи, вы получите право толкнуть ваше дело в Комиссии по претензиям — с тем чтобы ваши потомки до своей неизбежной кончины успели получить что им следует. Впрочем, сперва надлежит доказать кончину Маккензи. Далее замечу, что наше правительство не станет оплачивать вам ни перевозку говядины, ни путешествия столь горячо оплакиваемого вами Маккензи. Допускаю, что вам заплатят за ту бочку говядины, которая досталась солдатам, да и то лишь в том случае, если вы добьетесь специального ассигнования в Конгрессе. За съеденные индейцами двадцать девять бочек говядины правительство платить вам не будет.
— Выходит, мне следует только сто долларов, да и то без гарантии! После всех странствий Маккензи с говядиной по Европе, Азии и Америке! После всех жертв, страданий и перевозок! После избиения невинных младенцев, пытавшихся взыскать деньги по этому счету! Скажите, молодой человек, почему первый контролер Подотдела говядины не сказал мне об этом сразу?
— Он не мог знать, насколько обоснованна ваша претензия.
— Ну, а почему молчал второй контролер, почему молчал третий? Почему молчали все отделы и подотделы?
— Никто из них не мог ничего сказать вам наверняка. Дела у нас ведутся в согласии с установленным порядком. Вы познакомились теперь с нашим порядком и выяснили то, что хотели выяснить. Это — прекрасный порядок, единственно возможный порядок. Дело вершится постепенно, без спешки, но зато сулит верный результат.
— Да, верная гибель! Так погибли мои предшественники, так погибну и я! Я вижу, молодой человек, что вы влюблены без памяти в это прелестное существо с голубыми глазами и стальным пером за ухом. Я читаю страсть в ваших взорах. Вы хотите жениться на ней, но у вас мало денег. Вот, держите, я дарю вам свой говяжий контракт. Венчайтесь и будьте счастливы! Да благословит вас всевышний, дети мои!
Вот и все, что я знаю о великом говяжьем контракте, который вызвал в свое время столько толков и шума.
Клерк, которому я подарил контракт, скончался. Больше я ничего не слыхал ни о контракте, ни о его последующих владельцах. Могу сказать лишь одно: если человек наделен долголетием и готов всю жизнь тащить на буксире свое дело через министерство околичностей, может статься, что ему повезет, — и тогда, ценою бессчетных трудов и усилий, он выяснит перед смертью то, что узнал бы уже в первый день своих хлопот, если бы пришел не в министерство околичностей, а в обыкновенную торговую контору.
ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ ДЕЛА ДЖОРДЖА ФИШЕРА, НЫНЕ ПОКОЙНОГО
На этот раз я выступаю в роли историка. Не сочтите мой рассказ игрой необузданного воображения, подобно «Великому говяжьему контракту Джона Уилсона Маккензи»[71]; перед вами фактическое изложение дела, которым Конгресс Соединенных Штатов занимался, с известными перерывами, ни много ни мало — полстолетия.