и в проклятия, – начала перечислять сестрица.
– Ну, я верю, что есть что-то такое необъяснимое, – ответила, сдерживая себя всеми силами. Не спрашивают меня, я и лезть не буду.
Коля продолжал хмуриться, весь разговор ему, видно, не нравился.
– А ты пошла бы к гадалке свою судьбу узнавать? – продолжала пытать меня Юля.
– Вот еще, что могу, то сама делаю, – ответила я ей.
Батюшка усмехнулся.
– Не поняла я тебя, – решила уточнить брюнетка.
Я прикусила губу и не знала, говорить ей или нет. Они на меня вдвоем смотрели внимательно.
– Не поняла и не надо, – махнула я рукой.
– Ну-ка, сказала «а», говори и «б», – она не отставала. – Ты гадать умеешь, что ли?
– Ну, умею, только для себя, – насупилась я.
– Ой, а мне погадаешь, – обрадовалась она.
– Нет, карт нету, да и трезвой надо быть, а я уже выпила.
– Да чего ты там выпила. Сейчас мы Толика за твоими картами пошлем, – начала уговаривать Юля.
Братец ее скорчил недовольную физиономию.
– Слушай, а может, ты так видишь, что со мной? Ну, бывают такие, я по телеку видела, глаза закатывают, трястись начинают, прямо как Толян, ну и правду всю выдают, – девушку явно куда-то несло.
Только я собралась ей сказать, что в таком состоянии, да на ночь ничего не скажу, как на кухне что-то грохнуло. Мы с Колей ринулись смотреть, что же там упало. На полу валялась побитая посуда, рухнул навесной шкафчик.
– Не говори ей ничего, – попросил батюшка.
– Я и не знаю ничего, – ответила я, и стала собирать осколки.
– Знаешь, я же по глазам вижу, – он слегка подергивался. – Ей и так плохо, а то я ее совсем не успокою.
Он вцепился в мою руку и потянул меня к себе. Облачко над его головой заволновалось и из него стали появляться тонкие нити, которые направились в мою сторону. Честно говоря, меня это напугало, и я отпрянула назад.
– И что это вы тут, голубки, делаете? Бросили меня одну, – зашла Юля с бокалом в руках.
– Осколки собираем, – ответил Николай.
– Ого, вся посуда побита. Из чего завтра есть будем? – посмотрела брюнетка на пол. – Помогать вам не буду, а то упаду.
Она уселась прямо на стол и принялась болтать ногами. Николай посмотрел на нее, поморщился, но промолчал. Юля допила вино.
– Агнета, пошли со мной в зал, а он пусть тут все убирает, мы гости, а он хозяин. Пойдем еще выпьем. Ты вот ничего не ела. Я пиццу привезла с грибами, у него же пост. Он кусочек съел и больше не стал, а мне не лезет. Идем, – сестра Николая потянула меня за руку, ее нити зашевелились, но ко мне не полезли.
Мы ушли с кухни, и Юля опять шлепнулась на диван. Я забрала свой стакан, а она налила себе новую порцию вина.
– Ты брату очень нравишься, – шепнула она.
– Угу, – ответила я.
– Вот он только жениться не может, – она на меня посмотрела, пытаясь уловить на моем лице реакцию.
– Он и все остальное не может, ему не положено по долгу службы, – ответила я.
– Так вы еще не? – она скорчила характерную гримасу.
– Нет, – этот разговор мне не нравился.
– А вы с мужем венчанные? – решила перевести разговор в другое русло.
– Не-а, зачем? Я же не такая, как наш Николай, – его имя она намеренно растянула.
– Ну как же, будешь относиться к роду мужа, и никакие проклятия родительского рода тебя не тронут, – ответила я и прикусила язык.
– Ты думаешь, на мне проклятие лежит? – зацепилась она за эту мысль.
– Не знаю, – я отвела глаза.
Тут в комнату зашел Николай, из порезанной руки текла кровь. Его потряхивало, глаза закатились, того гляди упадет и начнет биться в припадке. Что-то сегодня крови много и увечий, то участковый порезался, то вот теперь батюшка.
– Агнета, промой ему рану, я крови боюсь, – поморщилась Юля и долила себе еще вина. Она явно сегодня собиралась надраться.
Я потащила батюшку на кухню, сунула его руку под струю холодной воды. Намочила ему виски, вид у него был не очень. Замотала ладонь остатками бинта. Он сидел бледный и улыбался.
– Какая ты красивая, Агнета, – прошептал он и попытался меня приобнять.
Его нити потянули свои лапки ко мне.
– У вас, видно, батюшка, от потери крови рассудок помутился, – отпрянула я от него.
– Ну его, этот рассудок, в баню и все обязательства тоже туда же. Я же тебе нравлюсь, Агнета? – он потянул ко мне руки.
– Руки прочь от Красной армии, я, между прочим, еще замужем, – увернулась я. – И вообще сначала разберитесь вот с этим, – показала я на его голову, – А потом уже приставайте.
Заявила и быстро ухромала в зал. В комнате вовсю храпела Юлька.
– Ладно, мне домой пора, – направилась в коридор одеваться.
Николай стоял в коридоре, в руках у него была моя куртка.
– Я отвезу тебя, – он тяжело дышал.
Помог надеть куртку, схватил сзади за плечи и уткнулся в мой затылок.
– Коля, ты не понимаешь, ты моложе меня, ты священнослужитель, тебе не положено иметь никаких связей. И вообще на вас с сестрой проклятие висит, – говорила я сбивчиво и пыталась вывернуться из цепких рук батюшки.
– Хорошо, я тебя понял, – отпустил он меня. – Ты просто боишься осуждения, проклятие еще какое-то придумала. Конечно, мы с тобой мало знакомы, а я как дурак набросился на тебя. Наверно, подумала, что я маньяк какой-то. Ты прости меня, не хотел тебя напугать. На меня как нашло что-то, – в его голосе слышались горечь и сожаление.
– Мне домой нужно, у меня там Катюшка одна. Завтра рано вставать, в город собиралась поехать, – я вышла во двор.
Он молча завел мотоцикл. Уселась позади него. Мы понеслись по спящему поселку. Остановились около моего дома.
– Спокойной ночи, Агнета. Не держи на меня зла, – попросил Николай.
– Спокойной ночи, батюшка. Про проклятие я не шутила и не врала, – посмотрела прямо ему в глаза.
– Я знаю. Приятных снов, – пожелал он и рванул в сторону своего дома.
Тяжело на душе и тоскливо.
Не лезь
Утро туманное, утро седое. Проснулась с таким настроением, что аж самой от себя грустно. Нога опухла невероятно, надо было ее не затягивать, а холодное приложить, голова моя садовая – тут помню, а тут не помню. Кто же придумал вставать в такую рань? Собиралась к маман ехать, да ну нафиг, я потом после такой поездки вообще ходить не смогу. Завернулась в одеяло, как в кокон, я гусеничка, я буду спать, и провалилась в сон. Вырвал из благостного сна звонок телефона.
– Ну, ты где? – услышала я голос маман.
Глянула на циферблат висящих на стене часов – пятнадцать минут десятого.
– Дома, сплю, – ответила, зевая.
– А я уже встала, жду тебя, – голос явно был раздражен.
– Я тебя поздравляю. Я не приеду. Ногу вчера подвернула, она у меня опухла, невозможно на нее наступить, а за вторую ногу меня Маруська укусила, – что-то голос у меня больно радостный для таких грустных событий.
– А твой обормот тебя не захотел довезти? Как жаль, что ты не приедешь, я уже такой список написала. Мне есть нечего, книгу вчера читала, там героиня фасоль не любит, а я бы и фасоль сейчас поела, – в трубку полились рыдания.
– Я не могу, честно. Обормот не привезет, ибо он живет в другом месте, – ответила, потягиваясь и морщась от боли в ноге.
– Опять, что ли, загулял? Ну, ты потерпи, он скоро вернется, не уходи от него, – подбодрила меня маман.
– Хорошо, – я все ждала, когда же она выскажет слова жалости по поводу моего состояния.
– Ну, может быть, ты как-нибудь дойдешь до остановки? У меня голова кружится, я не могу себе ничего приготовить. Около плиты стоять надо, а я не могу, – опять слезы.
– Мам, ну ты же знаешь, от нас до остановки далеко, да и от автобуса до тебя целую остановку пешком шлепать. Свари себе бульон куриный, да на нем потом лапшу, яйца свари, картошку. Для этого около плиты стоять не надо, – пыталась