Небаба обеими руками перебирал фал, а флаг, поднимаясь все выше и выше над его головой, трепетал на утреннем ветерке. Небаба чувствовал биение своего сердца и щемящую тоску в груди. Вот поднимет он корабельный флаг, попрощается с командой — и нет больше для него корабля.
Как будто и подготовился, знал ведь, что придется прощаться, но до сих пор представлял себе это неясно, а вот сейчас разлука стала реальностью… Он окидывал взором бухту, корабли, и не было для него ничего более родного, чем все то, что лежало сейчас перед его глазами. Словно с родным домом навеки прощался.
После подъема флага прозвучала команда «вольно».
— Иван Сергеевич, — обратился Баглай к Небабе, — прошу вас стать перед строем.
И сам стал рядом и заговорил о боцмане, о его безукоризненной службе, о заслугах перед кораблем. Закончил он так:
— Мне очень жаль расставаться с вами, Иван Сергеевич, да и команда всегда будет помнить вас. Примите от нас на память подарок, чтобы не забывали вы о корабле… — Юрий вынул из кармана боцманскую дудку и повесил ее на грудь Небабы.
Солнце засияло на ее плоских боках, заструилось по длинной золотисто-медной цепочке.
«Ну вот, теперь уже все…» — с грустью подумал Небаба.
Но вдруг послышался голос Лубенца:
— Товарищ лейтенант, разрешите выйти из строя и на минутку спуститься в машинное отделение.
— Разрешаю.
Вскоре Лубенец был уже на палубе. В руках он держал макет корабля. Бронзовый корпус. Металлические мачты и рубки. Ходовой мостик. Шлюпки по бортам, закрепленные на шлюп-балках. Якорные лебедки. Даже якоря в клюзах. Все было сделано изящно и мастерски точно.
Лубенец протянул макет Небабе.
— От меня лично и от всей команды прошу вас принять этот скромный подарок. Чтобы никогда не забывали, на каком корабле плавали!
Небаба знал, что Лубенец мастерит копию их корабля, но ему и в голову не приходило, что это для него готовится такой драгоценный подарок!
В полдень Небаба сошел с корабля.
Все долго смотрели ему вслед, пока его стройная фигура не исчезла за воротами причала. И лишь тогда у кого-то вырвалось:
— Вот и нет нашего боцмана… Расходились с палубы медленно, молча. Корабль словно осиротел.
4
Долго готовился Юрий Баглай к этому разговору, хорошо понимая, что он неизбежен. Не выходили из памяти слова командира части Курганова, которые тот будто вскользь бросил о Солянике: «Мы из него хорошего боцмана сделаем — придет время, и вы поговорите с ним…»
И вот это время наступило.
Уже несколько недель Андрей Соляник исполняет обязанности боцмана. С делом справляется хорошо. Да, наверное, и привык к своему положению.
Была суббота, вторая половина дня. Те, кто получил увольнительные, сошли на берег. Соляник остался на корабле. Юрий наблюдал, как тщательно осматривал он матросов, идущих в увольнение. Подражая Небабе, даже носовые платки проверил. Кто-то из матросов попробовал было пошутить:
— И зачем тебе все это?
Но Соляник тут же рубанул под самый корень:
— Разговоры в строю! И запомнить: во время исполнения служебных обязанностей «ты» не существует!
Смешок в шеренге угас.
«Именно сейчас настал момент поговорить, — подумал Юрий. — На корабле никаких работ нет. Соляник свободен».
Он вызвал рассыльного:
— Пригласите ко мне старшину Соляника.
Баглай закурил и прошелся по каюте. В открытый иллюминатор светило солнце. Затянул иллюминатор шторой. Каюта наполнилась розовым полусветом.
В дверь постучали.
— Войдите, — сдерживая волнение, сказал Юрий. Андрей был в чисто выстиранной и наглаженной робе, красиво облегавшей его широкие крепкие плечи. Он остановился у порога в ожидании очередного распоряжения. Но Баглай показал рукой на кресло у стола.
— Садитесь. Мне с вами нужно поговорить.
Соляник сел. В его черных цыганских глазах на мгновение мелькнуло любопытство, но он умел владеть своими чувствами и не показывать того, что таилось в душе.
— Наш разговор будет для вас неожиданностью, — улыбнулся Баглай, не решаясь сразу же приступить к делу.
— Я вас слушаю, товарищ лейтенант.
Теперь Соляник уже не скрывал своего любопытства.
«И чего это я волнуюсь! — мысленно упрекнул себя Юрий. — Согласится — согласится, а нет, так нет… Пусть с ним сам Курганов разговаривает…»
И прямо спросил:
— Что бы вы сказали, если бы вам предложили стать боцманом корабля?
Глаза Соляника стали круглыми:
— Мне?!
— Именно вам.
— Но ведь я же… Я же настроился на демобилизацию!
— Вот об этом-то и речь… А не подумаете ли вы о том, чтобы перестроиться на сверхсрочную службу?
Разговор получался каким-то сухим, казенным. Юрий это почувствовал и схватился за довод, который вдруг пришел ему в голову:
— Я с вами говорю не только от своего имени, но и от имени командира части капитана второго ранга Курганова.
Лицо Соляника вспыхнуло. Бывший боцман Небаба уже разговаривал с ним об этом. Тогда он отделался шутливой болтовней да прибаутками. А с командиром корабля так не поговоришь. Да еще если и в самом деле он предлагает от имени командира части!
Решил отрубить сразу:
— Не смогу я, товарищ лейтенант, служить сверхсрочную.
— Почему не сможете?
— Ну… сами знаете… С дисциплиной у меня не в порядке. На гауптвахте сидел…
Юрий Баглай растерялся, он почувствовал себя виноватым.
— Сидел… Всякое случается… Но я ведь знаю вас и другим. Все знают на корабле. Отличный моряк. Дело в руках горит. Команда вас уважает. Верю, что и боцманом хорошим будете. А дисциплина… Мы вместе с вами будем бороться за высокую дисциплину на корабле.
Андрей Соляник некоторое время сидел молча, что-то трудно обдумывал, над переносицей у него задрожали две морщинки.
— Товарищ лейтенант, вы знаете, какая у меня профессия там?
— Знаю. Монтажник-высотник… Очень ценная профессия, ничего не скажешь.
— Ну так вот, прочитайте… Только вчера получил… Оттуда…
Соляник достал из кармана конверт, протянул Баглаю.
Юрий развернул письмо. Под ним стояло несколько подписей. Товарищи-монтажники писали Андрею, что не забыли своего бригадира и что ждут его на новостройке.
А работы — работы непочатый край! И новый обогатительный комбинат закладывается, и новая гигантская, самая большая в Европе, шахта, и новый горняцкий поселок с высотными домами!
"Только ты, Андрей, задерживайся там долго, — читал командир корабля, — мы тебя снова поставим своим бригадиром. С тобой хорошо было: если уж работать, так работать. А может быть, ты женился, пришвартовался к какой-нибудь морячке? Ты и морячку свою сюда вези. Мы ее тут переквалифицируем. А если нет у тебя морячки, то и не надо, у нас есть такие горнячки — взглянешь и зашатает тебя, как при десятибалльном черноморском шторме… Мы прочитали в газетах приказ о демобилизации. Получается, что и ты под этот приказ подходишь. Вот и решили написать тебе все вместе, чтобы возвращался в свою бригаду, потому, что и начальник о тебе каждый раз спрашивает…»
Дальше Юрий не читал. Письмо будто выбило почву из-под ног. После него не о чем говорить с Соляником. Уедет. Ясное дело, уедет. И, уже ни на что не надеясь, спросил:
— У вас родители в Кривом Роге?
— У меня нет родителей. Погибли во время войны. Отец моряком был на Балтике, капитан-лейтенант… Мать — врач… Я их едва помню… как в тумане…
— А братья, сестры?
— Никого у меня нет, один я. Рос в детдоме… Там и специальность получил. После войны, сами знаете, строители очень нужны были… Вот нас, почти всех ребят, и научили строительному делу, к тому же еще и высотником стал. А я — только благодарен. В высотники не всех берут. Здоровье нужно иметь и… талант, что ли…
— Да, да, конечно, — машинально согласился Баглай, а сам подумал: «Так вот ты кто, Андрей Соляник! Вот ты какой со всей своей вроде и несложной биографией… Правду сказал замполит Вербенко: «Не с себя начинай, а с людей, с подчиненных!» Наверняка он знает все о Солянике. А я не знал».
Он поднялся, заходил по каюте.
Соляник, напряженный, собранный, исподтишка следил за ним. Что еще скажет командир? Будет просто замечательно, если на этом разговор закончится. Но Юрий Баглай снова сел в кресло напротив.
— Вы уже ответили на это письмо?
— Еще нет…
«Ага! Значит, раздумывает, колеблется… Разговор заканчивать нельзя…»
— Конечно, такое письмо и меня не оставило бы равнодушным, тем более вас. Но хочу, чтобы вы меня поняли. Не мне лично и не Курганову нужно, чтобы вы остались на корабле, а всему флоту. Флот состоит из таких, как мы с вами. Вы уйдете, я уйду, а кто останется? Да и о себе скажу: я был бы рад служить с вами… Не всякому предлагают сверхсрочную службу, и тем более не каждому — быть боцманом на корабле. Это же честь… Да еще если тебя повышают в звании…