за другой – хватала каждого зверька за шкирку, переворачивала вверх брюхом, ловко и быстро втыкала иглу в живот, чтобы не вызвать еще бÓльших страданий у уже и без того обреченных, зараженных Эболой мышей. После каждой инъекции она пересаживала мышь в чашу, чтобы отделить обработанных зверьков от еще не обработанных. Оставалась одна мышь. Может быть, она уже немного подустала. Случайности случаются. Именно из-за самой последней мыши начались проблемы. Сразу после инъекции она вдруг оттолкнула задней лапой иголку, и она воткнулась прямо в основание левого большого пальца Келли Уорфилд.
Рана – если рана вообще была – казалась всего лишь легкой царапиной.
– Поначалу я даже не думала, что иголка проколола перчатки, – сказала она. – Больно не было. Вообще.
Она спокойно и дисциплинированно убрала последнюю мышь в клетку, отложила шприц и сжала себе ладонь. Под перчатками появилась кровь.
– А это значило, что я все-таки укололась.
Мы сидели в ее столовой мягким сентябрьским днем, и она в подробностях описывала мне те события. Дом, в котором она жила вместе с мужем, армейским врачом, и маленьким сыном, был светлым, веселым и обжитым: детские игрушки на холодильнике, большой зеленый задний дворик, две собаки – метисы пуделя, а на кухонной стене висел огромный плакат с надписью: «Не входить без вентилируемого костюма». Сегодня на ней были красный пиджак и жемчужные серьги, а не синий винил.
Она вспомнила, как метались ее мысли: от немедленного «О боже, я это сделала» до трезвого понимания, что именно она сделала. Она не ввела себе живой вирус Эбола – или, если и ввела, то совсем небольшую дозу. В шприце не было вируса Эбола – только антитела, которые совершенно безвредны. Но игла побывала в десяти мышах, зараженных Эболой, прежде чем уколоть ее. Если кончик иглы подхватил хоть несколько частичек Эболы и принес их с собой, она, возможно, получила маленькую дозу. И она отлично знала, что даже маленькой дозы достаточно. Она быстро отсоединила желтый шланг и вышла из лаборатории BSL-4 через первые герметичные двери, которые вели в шлюз, оборудованный химическим душем. Она полила себя из душа, облив синий костюм противовирусным раствором.
Потом она прошла через вторую дверь, в раздевалку, известную как «Серая сторона». Она быстро, как только могла, сбросила сапоги, синий костюм и перчатки, оставшись только в медицинском костюме. По стационарному телефону она позвонила двум близким подругам, одной из которых была Диана Негли, начальник лаборатории BSL-4. Было уже время ужина, а то и позже, и Негли не взяла трубку дома, так что Уорфилд оставила ей пугающее, отчаянное сообщение на автоответчике, суть которого заключалась в следующем: несчастный случай, я укололась иголкой, пожалуйста, вернись на работу. Другая подруга, коллега по имени Лиза Хенсли, еще не ушла с работы; она ответила на звонок и сказала: «Отмывайся. Я уже спускаюсь». Уорфилд начала оттирать руки бетадином, потом промыла их водно-солевым раствором, потом снова начала оттирать – так лихорадочно, что расплескала воду по всему полу. Хенсли быстро пришла к ней на «Серую сторону» и сделала несколько срочных звонков, чтобы сообщить о ситуации другим людям, в том числе врачам из медицинского дивизиона, занимавшимся несчастными случаями; Уорфилд все это время продолжала отмываться бетадином. Минут через пять-десять, поняв, что она сделала с раной уже все, что могла, Уорфилд сняла медицинский костюм, приняла обычный душ с водой и мылом и оделась. Хенсли сделала то же самое. Но когда они попытались выйти с «Серой стороны», герметичная дверь не открылась. Электронный замок не реагировал на их ключи-карты. Уорфилд, под завязку накачанная адреналином, перепуганная, не желавшая терпеть ни секунды, вскрыла дверь с помощью ручного вспомогательного механизма. В здании тут же зазвучал сигнал тревоги.
Слухи быстро разошлись по институту, и в коридоре уже собралась небольшая толпа. Уорфилд, не обращая внимания на взгляды и вопросы, пошла прямиком в медицинский дивизион. Там ее отвели в маленькую комнатку, дежурный врач – гражданская женщина – допросила ее об обстоятельствах несчастного случая, а затем провела «медосмотр», ни разу, правда, ее даже не коснувшись.
– Она словно боялась, что я уже больна Эболой, – вспоминала Уорфилд.
Инкубационный период эболавируса измеряется днями, а не часами или минутами. Вирусу нужно как минимум два дня, а обычно – больше недели, чтобы обосноваться в организме, обильно размножиться, вызвать симптомы и сделать человека заразным. Но врач «с гражданки», похоже, не знала об этом – или ей было все равно.
– Она вела себя так, словно я прокаженная.
Врач отправилась на совещание с коллегами. После этого глава медицинского дивизиона отвел Уорфилд в свой кабинет, посадил ее в кресло и мягко сообщил следующий рекомендуемый шаг: ее посадят в «Тюрягу».
«Тюряга» в USAMRIID – это медицинский изолятор, предназначенный для ухода за больным, заразившимся любыми опасными патогенами, а также для защиты других от распространения этой инфекции. Она состоит из двух палат, похожих на больничные; палаты размещены за герметичными дверьми и еще одним химическим душем. С утра в день нашего разговора, получив для меня разрешение на экскурсию по USAMRIID, Уорфилд сводила меня в «Тюрягу», описав ее достоинства с язвительной гордостью. Снаружи – большая главная дверь с надписью «Изолятор. Посторонним вход воспрещен». Эта комната, расположенная где-то в глубине лабиринта коридоров USAMRIID, носит номер 537. Все остальные люди – медики, ухаживающие за пациентом, и верные, храбрые друзья – должны сначала пройти через дверь поменьше в раздевалку, где на стеллажах лежат стопки сложенных хирургических костюмов, а потом через герметичную стальную дверь – в шлюз с душем. По ту сторону душевой кабинки – еще одна стальная дверь. Две герметичные двери никогда не открываются одновременно. Пока у пациента нет никаких симптомов инфекции, к нему в «Тюрягу» пускают посетителей, одетых в хирургический костюм, халат, маску и перчатки. Если заражение у пациента подтверждается, то палата превращается в активную зону BSL-4, в которой врачи и медсестры (все, больше никаких посетителей) обязаны носить синие защитные костюмы. После посещения медики тщательно отмываются в душе и оставляют хирургические костюмы в мешке для стерилизации в автоклаве.
Уорфилд вела меня за собой. Нам разрешили пройти через душевую в уличной одежде, потому что в изоляторе никого не было. Когда она захлопнула за собой первую стальную дверь, запустив процесс герметизации, я услышал шипение, и мои уши сразу ощутили изменения.
Она попала в эту палату примерно в полдень 12 февраля 2004 года, на следующий день после несчастного случая, предварительно написав завещание и медицинские указания (пожелания о принятии медицинских решений до