Ей нужно было торопиться. Сегодня Серж и Элен пригласили ее с Филиппом на ужин в ресторан. Так что сначала душ, потом непременно часок полежать. Нигде не задерживаясь, Санди поехала домой. Она предвкушала те полтора часа, что пролежит, любуясь своим садиком. Потом приведет себя в порядок. Раньше она всегда нервничала, выбирая платье, стараясь выглядеть как можно лучше. Но после Флоренции в ней появилась какая-то счастливая небрежность — она перестала сомневаться в себе, почувствовала, что непременно будет хороша, если только пожелает, если глаза ее зажгутся вдохновенным огоньком.
Не успела она войти, как зазвонил телефон.
— Привет, Ди! — раздался голос Филиппа. — Как себя чувствуешь? Какие новости?
— Чувствую себя прекрасно. Новостей никаких. Во сколько ты за мной заедешь?
— А у меня новость. Только что выяснилось, что меня приглашают на премьерный показ нашего фильма. Сама понимаешь, отказаться я не могу, для меня это крайне важно. Извинись перед Элен и Сержем, ужинайте без меня. Целую, после показа приеду. Пока!
— Пока!
Санди отправилась в душ смывать огорчение. Хотя за месяц, что они прожили с Филиппом, она успела привыкнуть к подобным неожиданностям, привычка не сделала их слаще.
Честно говоря, Санди не узнавала своего возлюбленного. Скованный немногословный Филипп остался в прошлом. Новый стал постоянным участником всевозможных богемных и околобогемных сборищ, завсегдатаем круглых столов, охочим до опросов и анкет. Он принимал любое приглашение и, получив очередное, знакомился, налаживал связи, стремился стать своим человеком где угодно — в редакции, на радио, на студии. Он вдруг проникся любовью к спорту, курсировал из клуба в клуб.
— Погоди! Скоро я доберусь и до «Монд», — обещал он Санди завоевать одну из самых солидных и престижных газет, — у меня уже есть там знакомый журналист. Мы с ним вместе играем в теннис.
— Зачем тебе это нужно? — недоумевала Санди. — С одним ты играешь в теннис, с другим ходишь на скачки, с третьим играешь в бридж по средам. По-моему, для письменного стола у тебя не остается ни секунды.
— Ты как малый ребенок, Ди! Как ты не понимаешь, что мне необходимы связи! Я был круглым идиотом, когда держался в стороне от богемных тусовок. Теперь меня уже многие знают. И, вот увидишь, скоро будет знать весь
Париж. Я хочу, чтобы на каждую мою книгу была пресса.
— Круглым идиотом ты стал сейчас, — в сердцах отвечала Санди, — для того чтобы была пресса, нужны книги. А ты написал два романа и успокоился.
— Вовсе я не успокоился! Второй мой роман выйдет, и вот увидишь, какой будет успех!
Филипп пренебрежительно смотрел на Санди, повязывал новый галстук и отправлялся на очередное мероприятие, заседание, вечер, встречу.
Весь полученный в издательстве гонорар он пустил на обновление своего гардероба, заменив свитера, джинсы, спортивные куртки и грубые башмаки элегантными костюмами, рубашками, пальто и туфлями, сшитыми на заказ.
Санди больше не находила валяющихся повсюду скомканных водолазок. С новых костюмов Филипп сдувал пылинки и собственноручно аккуратно вешал в шкаф. Одевался он теперь броско, говорил громко, самоуверенно откидывая голову назад и пренебрежительно щурясь.
Зарвался, вздыхая, думала Санди, но ничего не могла поделать.
— Вот увидишь, — самодовольно цедил Филипп, — скоро у меня будут брать интервью. Скоро моим мнением будет интересоваться весь Париж. Вчера мы разговорились с одним журналистом, и он нашел, что я весьма оригинально мыслю.
— Что ты такое несешь, Филипп? — изумлялась Санди. — Я просто ушам своим не верю. Неужели ты серьезно?
— Ты снова хочешь задавить меня комплексами? — тут же начинал злиться Филипп. — Я тебе этого не позволю! Ты не парижанка и поэтому хочешь, чтобы и я оставался жалким провинциалом! Тебе претят мои успехи! Не знал, что ты так ревнива и завистлива!
— Филипп, опомнись! О чем ты?! Совсем недавно ты был не провинциалом и не парижанином, а человеком, талантливым писателем! А теперь превращаешься в хлыща, и мне это противно!
— А мне противно твое занудство, — огрызался Филипп и уходил на очередную встречу.
Глядя на надутого от осознания собственной значимости завсегдатая светских мероприятий — уж кто-кто, а Санди знала им цену, посещая их по долгу службы! — она с тоской вспоминала о летнем влюбленном Филиппе, пусть влюбленном не в нее, но с живым, озаренным лицом.
Еще год назад Филипп со страстью охотился за приглянувшейся ему женщиной, обладание которой казалось ему неземным счастьем. Но скоро он выяснил, что женщины вполне достижимы, а жизнь с ними не такой уж подарок. Теперь с той же страстью он гнался за славой. Будучи человеком неглупым, Филипп понял, что слава это результат работы определенного общественного механизма, и теперь осваивал этот механизм, как осваивают вождение автомобиля. Он считал, что пока написал достаточно, чтобы механизм заработал, и делал все, чтобы прибавить обороты.
— У нас может прожить только знаменитый писатель, — говорил Филипп, пытаясь убедить Санди в своей правоте. — Ко мне будут совершенно по-другому относиться, если статьи обо мне будут появляться в самых читаемых журналах. Будет пресса, непременно будет и литературная премия. Премия повысит мои гонорарные ставки. Я смогу спокойно писать и достойно жить. Для этого стоит повертеться.
Да, если хочешь денег, думала Санди, если ты уверен, что талант тебе дан для того, чтобы их зарабатывать. Ты заработаешь их, Филипп, целую кучу! Слава будет приносить тебе деньги, а на деньги ты будешь покупать себе славу. Но писатель — это совсем другое. Он вынашивает свои произведения, как женщина детей, он рождает их на свет, потому что не может не родить. Его детища и есть его жизнь. К его произведениям люди приникают как к животворному источнику. Я это поняла в Италии, и поняла правильно!
Но внутренние монологи оставались монологами, а жизнь шла своим чередом. Санди все чаще ловила себя на том, что неторопливо беседует с Полем. Совсем с ума сошла! — пугалась она, но нисколько не сомневалась, что и Поль точно так же делится с ней впечатлениями и неожиданными находками. Санди удивлялась, что не замечает разлуки, не скучает, потому что они словно и не разлучались.
Побеседовав некоторое время с Полем, Санди вновь пришла в хорошее расположение духа. Она огорчилась не потому, что Филиппа не будет за ужином, а потому что он все глубже и глубже увязает в суете, которая рано или поздно опустошит его и выбросит никчемным обломком на берег житейского моря.
Встреча с друзьями радовала ее. Санди с удовольствием оделась и, взглянув на себя в зеркало, улыбнулась жизнерадостной и полной сил женщине, которая смотрела на нее,
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});