Ну, и что это такое?!
Подделка – вот что это такое.
Копия!
Очень хорошая копия, просто шедевр.
Откуда она взялась-то?
И где… оригинал?!
Марк уныло вздохнул и отправился к Александре. Она главный хранитель, ей и решать. Вика проводила его тоскливым взглядом – опять пошел к Александре Евгеньевне! Вика, как и все в музее, знала про «великую любовь» Марка Шохина. Она все замечала: и как Марк смотрит на Александру, и как у него меняется голос при разговоре с этой… гражданкой Никаноровой.
Никанорова Александра Евгеньевна – господи, и не выговоришь! И что в ней такого, что Марк столько лет по ней сохнет? Совсем не красавица! Нет, конечно, в обаянии ей не откажешь: когда Александра начинала говорить, все слушали как зачарованные – так велика была магия ее негромкого, с чуть заметной хрипотцой, интеллигентного голоса. Никанорова была давно замужем. Вика сама видела ее знаменитого «Толика», когда тот заезжал за женой. Он был физик-теоретик и работал в соседнем наукограде, откуда Александра каждый день ездила на работу в Трубеж, что по местным меркам было подвигом: почти час на автобусе.
Вика знала, что, кроме Александры, у Шохина есть еще москвичка Лида, которая время от времени приезжает в Трубеж с ребенком. Вика однажды видела их вместе, и ее поразило странное ощущение: от Марка и Лиды, державших за руки маленького Илюшку, словно исходило сияние! Они прошли мимо, Марк кивнул Вике, ее обдало теплым и ласковым дуновением ветерка…
Вика долго смотрела им вслед. Мальчишка был копией Марка, а Лида… Да, ничего не скажешь, эффектная! И тоже высокая. Не то что эта бледная моль Александра. Разобраться во всем этом было решительно невозможно, поэтому Вике оставалось только вздыхать и краснеть, когда Марк на нее смотрел.
А Марк уже минут двадцать разговаривал с «гражданкой Никаноровой», но Саша все никак не могла уразуметь, что никто их Айвазовского с экспозиции не крал и копией не подменял.
– Саш, ну ты что! Ты работаешь уже… сколько?
– Почти десять лет.
– Ну? На твоей памяти что-нибудь было? И на моей не было! Почти пятнадцать лет картина спокойно висела на стене. И если бы не протечка, мы бы знать не знали, что это подделка.
– Подожди… Ты хочешь сказать, что сразу повесили подделку?
– Это я и хочу сказать!
– А где же тогда оригинал?!
– Хороший вопрос. Оригинал был у нас в реставрации, это точно. Работала с ним Тамара.
– А кто вешал картину в зал?
– Я.
– Ты?
– Ну да, я вообще все там вешал. И расставлял.
– Значит, получается, кто-то изготовил копию, пока картина была в реставрации, и подменил ее, забрав оригинал?
– Получается так.
Александра смотрела на него как-то странно – слишком внимательно и пристально. Марк поежился:
– Саш, что ты на меня так смотришь? Ты что? Ты думаешь, что я… что я как-то к этому причастен?!
– Ничего такого я не думаю. – Она отвернулась, но Шохин понял – именно это и подумала. Ему стало так горько, что он даже закрыл глаза на секунду.
– Тогда зачем я тебе все это рассказываю? Я мог спокойно перетянуть холст, опять законвертировать крафтом, и никто бы не узнал! Потом, знаешь, такую копию мне и сейчас не сделать. А вот Тамара – могла бы. И копию сделать, и подменить. А я повесил – оборот под крафтом, холста не видно, а на лицо я и не смотрел в той запарке. Да и посмотрел бы – толку-то! Копия – просто шедевр.
– А Тамара, говоришь, могла?
– Могла. Это такая странная личность. И не думаю, честно говоря, что она сделала это из-за денег.
– А зачем тогда?
– Это месть.
– Месть?
– Понимаешь, она была не в своем уме, хотя работала прекрасно. Ее с трудом терпели в музее, а когда старый директор умер, новый – наш нынешний – Тамару сразу уволил. Она много скандалила и, уходя, как говорят, даже прокляла музей, так что вполне могла вот так своеобразно отомстить. Мама говорила, что Тамара – великолепная художница, хотя и сумасшедшая.
– Но тогда получается, что Айвазовский вполне может лежать где-нибудь у нее под кроватью!
– Ну да, если она его не уничтожила. Хотя не думаю – рука бы не поднялась. Все-таки художник…
Марк с Александрой молча смотрели друг на друга. Выход из этой невероятной ситуации был только один – никому ничего не говорить, вернуть копию в зал, а самим искать оригинал. А если оригинал не найдется…
А если не найдется, так и скрывать до конца жизни, уничтожив реставрационный паспорт. В описи коллекции Барышникова ничего не сказано про холст, Александра специально посмотрела. И картина еще сто лет спокойно провисит в экспозиции.
– Может, все-таки заявить в милицию, а?
– И что? Взлома не было, кражи не было. Ничего не было. Состава преступления нет! Сами и подменили, скажут. И я – первый кандидат в преступники.
– Да кто на тебя подумает!
– Ты же так и подумала.
Александра промолчала.
– Ладно, я попробую найти личное дело Тамары, а то не помню, где она живет. Как жалко, что мамы нет – уж она-то все про Тамару знала.
Мамы нет.
И Лиды больше нет.
И Александры, похоже, тоже.
Как она могла? Как она могла усомниться в нем?! После всего, что у них было! И после всего, чего у них не было. Марку казалось – они с Сашей друзья, и он даже не думал, что после разрыва с Лидой кто-нибудь еще сможет причинить ему боль – куда уж больнее! Но предательство Александры…
Это была последняя капля.
Надо выпить, подумал он.
Первый раз Марк напился на поминках матери, потом – на девятый день, потом… Нет, он не напивался каждый день до беспамятства! Но за всю свою жизнь не пил столько, сколько в этот год. Спиртное никогда раньше его особенно не прельщало, однако сейчас ему требовалось погасить чем-то черный огонь тоски, который постоянно горел в душе. Марк был уверен, что контролирует себя: что такое стопка водки за ужином для такого молодого и здорового мужика, как он? Да тьфу! Стопка, полстакана, стакан…
Наутро он вставал как огурчик – никакого похмелья. Зато спал как убитый. Испугался он только тогда, когда проснулся на веранде – как попал туда, не помнил. Накануне они с Лидой первый раз поругались из-за Патрика: Марк был уверен, что Артемида уже давно спит с этим проклятым британцем! И лжет ему в глаза. Испугался, но пить не перестал. Просто не мог остановиться. Так все и покатилось. Он скрывал эту слабость от всех и от себя самого в первую очередь. Делал вид, что все еще сидит верхом, когда на самом-то деле его давно сшибло с седла – нога застряла в стремени, и бешено мчащийся конь волочил за собой его бессильное тело…