Читать интересную книгу Провинциальная муза - Оноре Бальзак

— Скажу тебе, как регент кардиналу Дюбуа: «Хватит с меня этих пинков!» — приглушенно воскликнул Лусто.

— О дряхлый юноша, — ответил Бисиу, — ты чувствуешь нож хирурга в своей ране… Ты уже выдохся, не так ли? Ну, а чего ты достиг в годы молодого пыла, под гнетом нужды? Ты не в первых рядах, у тебя нет и тысячи франков. Вот твое положение в цифрах. Сможешь ли ты, на склоне своих дней, содержать пером семью, если твоя жена — честная женщина и не умеет, как лоретка, извлекать тысячефранковые билеты из заповедных глубин мужского кармана? Ты опускаешься в «нижний трюм» общественной сцены… Это только денежная сторона. Рассмотрим сторону политическую. Мы маневрируем в эпоху по существу буржуазную, когда честь, добродетель, нежные чувства, талант, знание — словом, гений, — состоят в том, чтобы платить по векселям, не делать долгов и успешно обделывать свои делишки. Будьте солидны, будьте благопристойны, имейте жену и детей, платите за квартиру, платите налоги, выполняйте свои гражданские обязанности, будьте похожи на всех вам подобных — и вы добьетесь всего, даже станете министром. И у тебя на это есть надежда, ты ведь не какой-нибудь Монморанси! Ты мог бы удовлетворить всем условиям, необходимым, чтобы стать политическим деятелем, ты умел бы творить все пакости, которых требует это ремесло, даже играть в посредственность, — это вышло бы у тебя почти натурально. И ради женщины, которая, истощив твои последние интеллектуальные и физические силы, оставит тебя с носом, как только минует срок ее вечным страстям, — через три, пять или семь лет, — ты вдруг показываешь спину святому семейству с улицы Ломбар, своей политической карьере, тридцати тысячам франков дохода, почетному положению… Так ли должен кончать человек, утративший иллюзии?.. Завел бы шашни с актрисой — я понимаю: дело серьезное и нужное. Но жить с замужней женщиной!.. Это значит явно лезть на рожон! Зачем глотать яд порока, не вкушая его сладости?

— Молчи, говорю тебе! Я люблю госпожу де ла Бодрэ и предпочитаю ее всем сокровищам мира, всякому видному положению… На минуту я мог поддаться честолюбивому порыву… но все это бледнеет перед счастьем быть отцом.

— Ах, тебя соблазняет отцовство? Но, несчастный, ведь мы отцы только детям от наших законных жен! Что такое малыш, не носящий нашего имени? Всего только последняя глава романа! У тебя отнимут твое дитя! Мы за десять лет перевидали двадцать водевилей на этот сюжет… Общество, милый мой, рано или поздно даст себя почувствовать: почитай «Адольфа»! О боже! Я вижу вас в недалеком будущем, когда вы хорошо узнаете друг друга, вижу вас несчастными, жалкими, без положения, без денег, грызущими друг друга, словно члены акционерного общества, которых надул директор. Ваш директор — это счастье.

— Ни слова больше, Бисиу.

— А я только начинаю. Слушай, дорогой. Последнее время много нападали на брак; но, не говоря уже о том, что брак — это единственный способ обеспечить наследование, он искупает все свои неприятные стороны, предоставляя красивым холостякам без гроша за душой возможность разбогатеть в два месяца! Поэтому нет холостяка, который рано или поздно не раскаялся бы, что по собственной вине прозевал невесту с тридцатью тысячами франков дохода…

— Ты просто не хочешь меня понять! — раздраженно крикнул Лусто. — Пошел вон… Она там…

— Прости! Но зачем ты не сказал этого сразу?.. Ты человек взрослый… она тоже, — добавил он тише, но достаточно громко, чтобы его услышала Дина. — Она заставит тебя здорово поплатиться за свое счастье…

— Пусть это безумие, но я его совершу… Прощай!

— Человек за бортом! Спасайте! — крикнул Бисиу.

— Чтоб черт побрал друзей, считающих себя вправе читать наставления! — сказал Лусто, открывая дверь в комнату, где сидела в кресле подавленная горем г-жа де ла Бодрэ, утирая слезы вышитым платочком.

— Зачем я сюда приехала! — простонала она. — О боже мой! За что?.. Этьен, я не такая провинциалка, как вы думаете… Вы мной играете.

— Ангел мой, — ответил Лусто, подняв Дину с кресла и полумертвую отводя в гостиную, — мы оба заплатили своим будущим — жертва за жертву. Пока любовь удерживала меня в Сансере, мне здесь подыскали невесту; но я сопротивлялся… что говорить, я был очень несчастлив.

— О, я уезжаю! — крикнула Дина, вскочив, как безумная, и подбегая к двери.

— Ты останешься, моя Дидина, все кончено! Подумай! Разве дешево достается мне это богатство? Разве не должен я жениться на белобрысой дылде с красным носом, дочке нотариуса, и получить в придачу тещу, которая по части ханжества даст сто очков вперед госпоже Пьедефер!..

В гостиную влетела Памела и шепнула на ухо Лусто:

— Госпожа Шонтц!..

Лусто поднялся и, оставив Дину на диване, вышел из комнаты.

— Все кончено, котик, — сказала ему лоретка. — Кардо не хочет ссориться с женой из-за тебя. Ханжа закатила ему такую сцену… первый сорт! Словом, нынешний старший письмоводитель, который два года был помощником прежнего, берет девицу и контору.

— Мерзавец! — вскричал Лусто. — Как это он за два часа решился?..

— Господи, да очень просто! Этот шельмец знал секреты покойного и догадался о положении хозяина, поймав несколько слов во время его ссоры с госпожой Кардо. Нотариус надеется на твою порядочность и деликатность, потому что у них все уже улажено. Этот письмоводитель поведения безупречного, да еще взял повадку ходить к обедне. И такой отъявленный лицемер да чтоб не понравился мамаше? Кардо и ты останетесь друзьями. Он скоро будет директором огромного акционерного общества и может быть тебе полезен. Ах! Ты пробуждаешься от прекрасного сна!

— Я теряю деньги, жену и…

— Любовницу, — договорила г-жа Шонтц, улыбаясь, — потому что теперь ты больше, чем женат: ты станешь несносен, тебя будет тянуть домой, и ничего в тебе не будет нараспашку — ни в одежде, ни в поведении… К тому же мой Артур выделывает невесть что, я должна быть ему верна и порву с Малагой. Позволишь мне взглянуть на нее в замочную скважинку? — попросила лоретка. — «Красивей зверя нет в пустыне!» — воскликнула она. — Тебя провели! Надутая, сухая, плаксивая, не хватает только тюрбана, как у леди Дэдлей.

И лоретка умчалась.

— Что там еще?.. — спросила г-жа де ла Бодрэ, до слуха которой донеслось шуршание шелкового платья и женский шепот.

— Ангел мой, — воскликнул Лусто, — теперь мы соединены неразрывно! Мне сейчас принесли устный ответ на письмо, которое я при тебе писал и которым расстроил мой брак…

— Ты отказался от этой богатой партии?

— Да!

— О! Я буду тебе больше, чем жена, я отдам тебе жизнь, я хочу быть твоей рабой!.. — воскликнула бедная обманутая женщина. — Я не думала, что можно любить тебя еще сильней!.. Значит, я не случайное приключение в твоей жизни, я буду всей твоей жизнью?

— Да, моя красавица, моя благородная Дидина…

— Поклянись мне, — продолжала она, — что нас разлучит только смерть!..

Лусто захотелось приукрасить свою клятву самой обольстительной, вкрадчивой нежностью. И вот почему.

По пути от входной двери, где он получил прощальный поцелуй лоретки, в гостиную, где пластом лежала Муза, оглушенная таким количеством последовательных ударов, Лусто вспомнил о ненадежном здоровье маленького ла Бодрэ, о его деньгах, а также слова Бьяншона: «Это будет богатая вдова!» — и он сказал сам себе: «Во сто крат лучше иметь женой госпожу де ла Бодрэ, чем Фелиси!»

И сразу же он принял решение. Он с безупречным совершенством вновь разыграл комедию любви. Но его низкий расчет, его притворная бурная страсть имели самые досадные последствия. Дело в том, что по дороге из Сансера в Париж г-жа де ла Бодрэ мысленно пришла к заключению, что ей надо поселиться на отдельной квартире, поблизости от Лусто; но свидетельство любви, которое ей только что дал любовник, отказавшись от такого блестящего будущего, и в особенности безоблачное счастье первых дней этого незаконного супружества помешали ей заговорить о разлуке. Следующий день долженствовал быть да и был праздником, во время которого подобное предложение «ее ангелу» прозвучало бы ужасным диссонансом. Со своей стороны, Лусто, чтобы сильней привязать к себе Дину, держал ее в состоянии непрерывного опьянения, сделав их жизнь сплошным праздником. Эти-то обстоятельства и способствовали тому, что двое умных людей увязли в трясине, куда их привело безрассудное сожительство, которому, к несчастью, есть столько примеров в литературном мире Парижа.

Таким образом, программа провинциальной любви, которую так насмешливо набросала перед Лусто г-жа де ла Бодрэ, была полностью осуществлена; но ни он, ни она об этом не вспомнили. Страсть глуха и слепа от рождения.

Для г-жи де ла Бодрэ эта зима в Париже была тем же, чем был для нее октябрь в Сансере. Чтобы приобщить «свою жену» к парижской жизни, Этьен разнообразил этот новый медовый месяц посещением театров, где Дина соглашалась сидеть только в бенуаре. Первое время г-жа де ла Бодрэ сохраняла еще кое-какие следы провинциальной застенчивости, она опасалась, что ее увидят, она прятала свое счастье. Она говорила: «Ведь господин де Кланьи, господин Гравье способны за мной последовать!» Она боялась Сансера в Париже. Лусто, из самолюбия, развитого в нем до крайности, занялся образованием Дины; он повел ее к лучшим портнихам, он указал ей на нескольких молодых женщин, бывших тогда в моде, рекомендуя их как образцы, которым надо следовать. Поэтому провинциальная внешность г-жи де ла Бодрэ быстро изменилась. Лусто, встречаясь с друзьями, получал поздравления по поводу своей победы. Все это время он писал мало и сильно задолжал, хотя гордая Дина, потратившая на новые наряды все свои сбережения, думала, что не ввела своего возлюбленного ни в малейший расход. Через три месяца Дина совсем освоилась с Парижем, она упивалась Итальянской оперой, знала репертуар всех театров, знала актеров, газеты, модные словечки; она привыкла к постоянной суете парижской жизни, к этому стремительному потоку, в котором тонет всякое воспоминание. Она уже не вытягивала шею и не разевала рот, как статуя Удивления, перед непрерывными неожиданностями, которыми встречает Париж приезжих. Она научилась дышать воздухом этой остроумной, живой, плодотворной среды, где мыслящие люди чувствуют себя в родной стихии, с которой потом уже не могут расстаться.