На площадке я был в безопасности, тем не менее подсознательно все больше закрадывалась тревога, приходилось внушать себе: это результат одиночества и усталости, ничего больше…
Платформу вокруг центрального колодца бороздили глубокие рытвины, так что она походила на край ледника. Крупные блоки грозно нависали над пустотой. Но выбора не было: чтобы вкусить чарующего зрелища, приходилось склоняться над бездной.
Полежав немного, я успокоился: платформа была гораздо надежнее, чем казалась на первый взгляд. Вот в нескольких шагах торчит керн, который мы уложили пять лет назад. Если за столько времени с ним ничего не случилось, вряд ли он рухнет именно сегодня.
Озеро жило своей таинственной жизнью: слышались вздохи, истерические вскрики, натужные хрипы; периоды безумств сменялись затишьем. То в одном, то в другом месте в толще огненной жидкости рождались течения, вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее они начинали кружить черные обломки панциря. Но стремнинам редко когда удавалось разметать целиком всю корку; чаще всего, выписав несколько арабесок, потоки упирались в берег и исчезали под нависающими выступами базальта, сверкнув на прощание золотой россыпью.
Порой вздымались бурлящие фонтаны, словно бог Вулкан под землей подбрасывал топлива. Иногда рядом вскипали два-три очага, и лава принималась клокотать полосой в сто метров. Скорость потоков возрастала до максимума, а температура на поверхности приближалась к 1100 °C, если судить по яичному цвету расплава.
Потом все вдруг стихало. Казалось, стремнины затаились до новой вспышки, цвет становился вишнево-красным, потом переходил в гранатовый, в темно-пурпурный, и через несколько секунд на поверхности нарастала черная гибкая корка. Периоды затишья растягивались на полчаса. Редкие красные сполохи пробегали по панцирю, озеро погружалось в дрему.
Первыми просыпались маленькие фонтанчики, окропляя алыми брызгами почерневший кратер. Во время вспышек из колодца подымался такой мощный султан, что в багровом отсвете я явственно видел в нем включения серных газов. Теперь понятно, почему, когда смотришь на Ньирагонго из Гомы, а в светлую ночь даже из Букаву (сто километров по прямой), временами кажется, что вулкан поджигает небо.
Конец затишья угадывался, когда озеро начинало медленно ворочаться в своем ложе; по застывшей поверхности сетью морщин разбегались тоненькие кракелюры. Взяв за ориентир маленький мысик на противоположном берегу, я заметил, что волосяные трещинки смещаются вместе с остальной поверхностью, как при подвижке пакового льда в полярном море. Только море здесь состояло из расплавленной породы, а базальтовый лед был хрупок до крайности…
Вначале мне казалось, что главное течение выходит из восточного угла полумесяца, как будто именно там античный бог раздувал свой горн. Но позже я обратил внимание, что поток движется и в обратном направлении; он вливался в туннель под нависшим сводом, в котором зияли три отдушины. Когда дым не застилал их, сквозь эти окна был виден поток расплава.
Проклятая непредусмотрительность: цветная пленка осталась наверху со всем снаряжением! Я захватил лишь блокнот и камеру с черно-белой пленкой. «Хорошо бы остаться здесь еще на одну ночь», – подумалось мне. Но кто знает, не явится ли завтра к кратеру неконтрабандный караван в сопровождении парковых сторожей, которые порушат все наши планы?
Уже несколько часов я лежал над жерлом; лицо опаляло жаркое дыхание озера, а спину и ноги пробирала холодная ночная сырость. Кровавый отсвет не хуже лампы позволял делать записи. Но к трем часам ночи усталость начала одолевать, в затылке сильно ломило, и в один из периодов затишья я задремал… Прикосновение холодного камня к подбородку вырвало меня из сна. Что и говорить, кратер – не самое подходящее место для ночлега.
Я стал выискивать местечко поудобнее. Голод и жажда давали себя знать все острее. Пищи не было никакой, но кое-где в углублениях оставалась после сезона дождей влага. Я прижимался губами к крохотным лужицам, посверкивавшим в сполохах вулкана, и втягивал воду. Она отдавала серой, но пить было можно. Хуже, что углубления были крохотными, к тому же большую часть влаги успел всосать пористый пепел, покрывающий все в этом замкнутом мирке. Его колючие хрустящие кусочки и составляли мой ужин.
Пронизывала сырость. Меня уже бил озноб. Я решил лечь в том месте, где из щели в платформе выходил фумарол. Еще во время первого спуска я обратил внимание, что фумаролы в основном состояли из водяного пара; температура была вполне терпимой. Я выбрал дымящуюся щель шириной в четыре-пять дюймов и улегся на нее. Тепло окутало ноги и спину, я вытянулся на каменной постели, как на самом мягком ложе, и заснул.
Увы, блаженство продлилось недолго… Порыв ветра отогнал теплый пар, и тут же в меня вонзились сотни ледяных иголок; одежда разбухла от пара, и я лязгал зубами в кратере вулкана!
Когда ветер успокоился, мягкое тепло снова начало клонить в сон. Но тут же очередной порыв ветра вернул меня к грустной действительности. А немного погодя густом туман прервал последнюю нить, связывавшую меня с внешним миром – миром черного, усыпанного звездами неба. Бодрствовать стало просто невыносимо.
Время тянулось томительно медленно. Меня буквально бросало то в жар, то в холод. Кратер затянуло грязновато-ватное облако. Лежа на своей трещине, я не ждал помощи ниоткуда: товарищи не могли спуститься при нулевой видимости. Порывы ветра нагоняли на меня удушливый серный дым, и тогда я чувствовал себя совсем заброшенным, дрожа от холода, кашляя и плача горькими слезами в двух шагах от адского котла!
Часов около девяти странные звуки заставили меня встрепенуться: над головой послышались голоса.
Их не могло принести сверху: звук едва долетал оттуда, и то если орать во все горло во время затишья. Неужели кто-то отважился лезть по стене! Я навострил уши, не решаясь еще окликнуть, и уловил характерный звук скатывающихся камней. Никаких сомнений – кто-то шел в связке вниз. Я был одновременно взволнован и растерян: подумать только, ребята решились из-за меня спускаться в кратер, невзирая на лондонский туман. Вскочив на ноги, я окликнул их. Сочный голос Тормоза ответил:
– Эгей! Здесь не видать ничего!..
По направлению голоса я понял, что они одолели уже полпути. Значит, еще час, нескончаемый час, прежде чем они ступят на дно…
Это был Луи в связке с бельгийцем Леоном Бергером. Словно рождественские деды-морозы, они извлекли из своих пухлых рюкзаков сухую одежду, надувной матрас, спальный мешок, термосы с кофе, еду…
Мне было неловко. О, как хотелось мне высказать им свою благодарность! Но что ответить товарищам, кроме «Спасибо тебе, старик!». Хотя ради этого они спускались по совершенно незнакомой стене, полной смертельных ловушек, практически вслепую. В Альпах на такое решаются только опытнейшие горноспасатели.