— Бога ради, извините мою неловкость! Вот, возьмите, пожалуйста. Давайте пройдем в кабинет — не беседовать же нам в коридоре.
Он галантно подал ей руку, чтобы помочь подняться. В его голосе было столько теплоты, а улыбка казалась такой искренней и располагающей! Анна и оглянуться не успела, как оказалась в просторном и светлом помещении с белыми стенами и строгой офисной мебелью. Анна где-то слышала, что в кабинете психоаналитика обязательно стоит кушетка, на которую должен ложиться пациент, но здесь не было ничего похожего. Только кресло, в котором она сидела сейчас — большое, удобное кожаное кресло. На стенах висели какие-то дипломы в рамочках. Анна по близорукости не могла прочитать, да и написано вроде бы не по-русски, но все же… Бумаги внушали ей уважение. Видно, что человек серьезный, а не шарлатан какой-нибудь!
Она чувствовала себя очень неуверенно, не знала, с чего начать разговор. Просто спросить дорогу и уйти ей почему-то показалось неприличным. К тому же она так устала! Ноги просто гудят. Посидеть бы здесь немного, отдохнуть…
Молчание затянулось, но толстячок, казалось, не ощущал никакой неловкости. Он перекладывал какие-то бумаги в папке и, казалось, почти не обращал на нее внимания. Наконец, закончив свою работу, он поставил папку на полочку, сложил руки перед собой и посмотрел на нее.
— Итак, давайте знакомиться. Меня зовут Шарль де Виль.
— Анна… — она сглотнула комок в горле, — Анна Райдель.
— Очень приятно, Анна! — Он улыбнулся, как будто был несказанно счастлив, что ее зовут именно так, а не иначе. — Я рад, что вы сумели зайти. Знаете, иногда это бывает совсем непросто — прийти к кому-то за помощью. Даже для такого шага нужно немалое мужество! Особенно здесь, в России. Люди почему-то боятся обращаться к специалистам, предпочитают оставаться один на один со своими проблемами — и делать вид, что их не существует вовсе.
Он все говорил и говорил, будто упиваясь собственным красноречием. Но Анну это вовсе не раздражало, наоборот, внушало уважение и симпатию — надо же, как человек увлечен своим делом! Слушать его было приятно, но Анна все же решила уточнить на всякий случай:
— Вы психоаналитик?
Шарль де Виль осекся на полуслове. Анна почувствовала себя неловко — в самом деле, перебивать некрасиво! Но он вроде бы совсем не обиделся, только задумался ненадолго и неопределенно пожал плечами:
— Давайте не будем привязываться к терминам. Скажем так — я помогаю людям решать их проблемы. Впрочем, вы правы — я чересчур увлекся. Итак, я вас внимательно слушаю.
Он вынул из ящика стола толстый блокнот в черной кожаной обложке, положил его перед собой и приготовился записывать.
Анна смутилась еще больше и забормотала, не поднимая глаз и нервно теребя ремешок сумочки:
— Простите, пожалуйста… Я вообще-то только узнать хотела… — Наконец, она собралась с духом и выпалила: — Сейчас у меня сложно с деньгами. Спасибо, конечно, но боюсь, я не смогу вам платить.
Шарль де Виль удивленно поднял брови:
— А кто говорит о деньгах? По крайней мере — сейчас? Я просто хочу понять сначала, что с вами происходит. Потом — чем я могу помочь вам. И только потом мы поговорим о прочих условиях.
— Но… А если я не смогу? У вас ведь, наверное, почасовая оплата…
— Анна, — он посмотрел на нее с легкой укоризной, — я не таксист и не гувернантка, чтобы брать деньги за каждый час работы. У меня есть свои принципы. Главное — это результат! Давайте договоримся так — сначала мы просто побеседуем. Расскажите как вы живете? Чем занимаетесь? И что с вами происходит такого, что привело вас сюда?
Анна вздохнула. Она не знала, с чего начать, и вся эта затея казалась ей сейчас такой глупой! Ну, зачем она только пришла сюда? На что рассчитывала? А теперь куда денешься, раз сама эту кашу заварила! Она набрала в грудь побольше воздуха и начала говорить:
— Я работаю учительницей музыки…
— Простите, где? В музыкальной школе?
— Нет, частным образом. Хожу на дом к ученикам. Деньги, конечно, небольшие, но это лучше, чем ничего. Но дело даже не в этом…
— А в чем же? Что вас по-настоящему беспокоит?
— Понимаете, у меня не получилось ничего, о чем я мечтала когда-то. Я не знаю, как дальше жить… То есть можно так, как теперь, но очень не хочется, а изменить я уже ничего не могу.
Анна сама от себя не ожидала таких слов, но вот сказала — и сразу поняла, что так оно и есть на самом деле.
— Почему? Как это случилось?
Он смотрел ей прямо в глаза, и под его настойчивым, вопрошающим взглядом Анна начала постепенно вспоминать всю свою жизнь, с самого детства. В том числе и то, что долгие годы она пыталась забыть — да, видно, так и не смогла.
Родилась Анечка в обеспеченной и благополучной семье. Она была поздним ребенком, и родители просто надышаться не могли на долгожданную дочку. Она росла, ходила в школу, занималась музыкой, потом поступила в консерваторию… Детство и юность ее были вполне счастливыми. Анечка знала, конечно, что ее родители — евреи, но в семье как-то не принято было придавать этому факту особенное значение.
Десять лет назад, в разгар перестройки, многое стало меняться в стране. Тотальный контроль государства за жизнью своих граждан несколько ослабел, люди стали ходить на митинги, открывать первые кооперативы, выезжать за границу, а некоторые — даже менять место жительства, не опасаясь репрессий. И даже бабушка Анны, восьмидесятилетняя Нехама Иосифовна, все чаще и чаще стала говорить, что умереть она хочет на исторической родине, в Израиле, где всегда тепло и кругом одни евреи. Мама и папа сначала смеялись, потом стали задумываться, а потом, когда на улицах начали появляться бритоголовые молодчики, затянутые в черную кожу, а на книжных развалах стали открыто продавать «Майн кампф», они твердо решили — едем!
Проблема была только с квартирой. Просторные, любовно обустроенные трехкомнатные хоромы в самом центре было жалко «за так» отдавать государству. Потому на семейном совете решили — Аня пока останется в Москве.
В тот год она заканчивала консерваторию. Анна просто бредила музыкой и готова была часами сидеть за инструментом. Огромный старинный беккеровский рояль заменил ей и друзей, и детские игры, и шалости, и первые влюбленности. Изо всех сил правильная в двадцать два года, девочка из хорошей еврейской семьи, в делах житейских Анна была наивна и непрактична, как трехлетний ребенок — ведь до сих пор за нее все решали мама с папой. Они же и заботились о том, чтобы в холодильнике всегда были продукты, а в кошельке — деньги. Сама Анечка как-то не задумывалась об этом. Проводив родителей в Шереметьево, она проплакала всю ночь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});