Помощь от Терентия Поташова прекратилась, и Кирилл потребовал от матери Дарьи выплаты долга. Призвали попа Иннокентия, который подтвердил, что она сама ставила кресты... Мать Дарьи этого не отрицала, но выплатить долг ей было нечем.
Тогда к ней снова начала ходить жена Гришки Гореликова. Она сулила матери Дарьи всяческое благополучие, если девушку отдадут за Кирилла. Как-то она обронила: «Сказывают, что покойный спровадил Семена на таком судне, какое и до Новой Земли не дойдет, потонет». Это услышала Дарья и не могла после этого найти себе места. А ее мать довели до такого состояния, что она вынуждена была дать согласие.
Едва Дарья стала невестой Кирилла, жена Гришки начала носить в их дом подарки жениха, — нужно было скрасить бедность будущей жены «лучшего промышленника».
Мать не сразу сказала дочери о своем согласии. Когда она это сделала, обе проплакали всю ночь. Дарье не к кому было обратиться за помощью — даже Фаддеича, крестного Семена, в Волостке не было.
Свадьбу Кирилл требовал справить как можно скорее. Но свадьбу в Волостке играли не менее двух недель, и не «лучшему промышленнику» было идти вразрез с обычаями. Задержка злила жениха; по Волостке пошел такой пьяный разгул, что к ночи люди боялись выходить из домов.
Для Дарьи начались трудные дни: ее неволили выйти замуж за человека, который был ей противен, а любимый ее жених находился далеко в Студеном море и мог погибнуть. Дарья вначале как будто покорилась матери, но в ней с каждым днем крепла решимость, что женой Кирилла она не станет.
Мать хотела поскорее выдать Дарью замуж. Она видела, как девушке тяжело. Обвенчают Дарью с Кириллом, забудет она о Семене и свыкнется с замужеством, — так было с ней самой.
В свадьбе принимала участие чуть ли не вся Волостка: свадьбы всегда были большим событием, а сейчас женился «лучший промышленник». Определили посаженных отцов, дружек жениха, праворучицу и леворучицу невесты; тысяцкого, который становился «хозяином свадьбы», послали на Кунопачий плес за колдуном. В обязанность колдуна входило оберегать жениха и невесту «от порчи».
Невеста, если даже она выходила по своей воле, должна была всю свадьбу проплакать. Чувства свои невеста выражала в песнях-плачах, и не было такой девушки, которая бы их не знала. Но, как мать ее ни уговаривала, Дарья плакать на виду у людей наотрез отказалась. Тогда из Унежмы привезли причитальщицу. Старуха эта славилась своим искусством по всему поморскому берегу.
Начали со «сватовства». Родичи жениха подошли к дому невесты и, когда их спросили, зачем они пришли, ответили, как полагалось:
— Пришли за добрым делом, за сватовством. У нас есть князь молодой Кирилл, сын Терентьев, у вас княгиня молодая Дарья, дочь Андреева. Так нельзя ли их в одно место свесть да новый род завесть?
Сватов пустили в дом. Об угощении позаботилась жена Гришки Гореликова. Выпили, закусили, поговорили сначала о том, хорошо ли ловится рыба, потом перешли к делу. Мать Дарьи встала, поклонилась и поблагодарила за то, что «не обошли ее дочь». Так полагалось отвечать при согласии, и она быстро входила в роль.
Явился жених в сопровождении дружек, у которых через плечо были завязаны расшитые полотенца. Вывели невесту с двумя подругами — праворучицей и леворучицей. На Дарье парчовая шубейка, обшитая горностаевым мехом, и высокая головная повязка из такой же парчи, богато украшенная беломорским жемчугом. Повязку эту в песнях называли «девьей красотой». Голову и плечи невесты покрывала шелковая шаль. Праворучица и леворучица были одеты как и невеста, только без шали. Все эти вещи хранились у женщин Волостки, и их передавали из поколения в поколение — даже жадные монахи не осмелились их отобрать.
Мать Дарьи смотрела на свою дочь и думала: какая она красивая и гордая и как ей сейчас, должно быть, тяжело... Она помнила свою свадьбу, когда ее тоже выдавали против воли.
Вскоре состоялось и «рукобитье». Сватов, родичей жениха и невесты усадили за стол. Снова вывели разодетую Дарью с подругами, поставили рядом с женихом. Затеплили лампадки и начали креститься. Затем жених приподнял край шали и поцеловал первый раз невесту.
Дарья едва устояла на ногах. Все присутствующие схватились за руки, подтягивая край своего рукава до пальцев, накладывали рука на руку и трясли руками, пока кто-либо не разбивал их снизу. Точно так же делали на ярмарке, когда покупали лошадь или корову.
Девушки пели песню, ругая свата:
Сватушка лукавый, вилявый —Он змей семиглавый,Враль редкозубый…
Подошел черед плакать невесте, и старуха-причитальщица завела:
Ох, темнечушко-тошнехонько,Отворочу лицо белоеОт большого угла, от переднего,От огничка палючего,Отворочу лицо белоеОт стола от дубового,От гостей всех желанных…
Дарью увели. Когда к ней пришла мать, девушка бросилась ей на шею и заплакала уже по-настоящему. Мать уговаривала ее потерпеть еще немного: станет она женой «лучшего промышленника» — и кончится их тяжелая жизнь. Дарья ничего ей не ответила: она уже знала, что женой Кирилла не станет.
Были еще разные обряды, пока не подошел вечер «девишника». В горницу набилось особенно много девушек, все были разодеты. Девушки пели, а невеста сидела между печкой и стеной, в «кути», покрытая шалью.
Когда приходило ее время плакать, старуха-причитальщица выводила:
Уж я сяду, лебедь белая,На бересчату светлу лавочку,Ко кошевчату окошечку…
Затем подхватывали девушки:
Что ты, что ты, сине море,Стоишь да не всколышешься,Что ты, что ты, березонька,Стоишь да не шатаешься…
Невеста должна была благодарить, и причитальщица заводила:
Вам спасибо, белы лебеди,На унывных, славных песенках…
В тот же вечер происходило «расплетание косы». Причитальщица начала:
Во сегодняшнее да утро раннееЯ спала да высыпалася,Я ждала да дожидалася,Я петушья воспеваньицаИ кукушья кукованьица...
Девушки сняли с невесты шаль, развязали парчовую повязку и, ухватившись за косу, начали ее расплетать. Ленты они поделили между собой «на счастье». С этого времени и до того, как после венчания наденут бабий повойник, невеста должна ходить простоволосой — только венчаться будет в «красоте».
Пока расплетали косу, причитальщица выводила:
Ох, темнечушко-тошнехонько,Не пристала мне девья красота,Мне повязка красна золота,Мне присадка скатна жемчуга.Без природной трубчатой косы,Без украшевной девьей красоты…
И вот наступил день венчания. С утра в доме жениха накрыли богатый стол. Когда выпили и поели, посаженный отец благословил жениха «идти за невестой», и свадебный поезд жениха отправился.
Перед домом невесты завели разговор.
— Что вы за такие люди? — спросили родичи невесты.
— Мы люди божьи да государевы, а еще Соловецкого монастыря люди, — ответили родичи жениха.
— А что вам от нас надобно?
— Мы пришли со своим князем молодым, Кириллом, за вашей княгиней молодой, Дарьей; отдайте ее нам.
— Наша княгиня молодая белой лебедью обернулась и улетела в тихие заводи, там ее и ищите.
— У нашего князя молодого есть стрелочки-охотнички; подстрелили они лебедь белую в правое крыло, и упала она в этот дом, — должна быть теперь здесь!
— Наша княгиня молодая обернулась красной лисицей и в темные леса ушла, — ищите ее там.
— У нашего князя есть собачки остроухие, лисицу в этот дом загнали, — должна быть теперь здесь!
— Наша княгиня молодая обернулась щукой и ушла под воду — имайте ее там.
— У нашего князя молодого есть промышленники-рыболовы, закинули сети, им попалась щука, которая хвостом плеснула и в этот дом ушла — подайте ее нам!..
Жених начал выказывать признаки нетерпения, и переговоры закончились. Вывели покрытую шалью невесту. Свадебный поезд во главе с тысяцким, за которым шли жених с невестой и колдун, растянулся по: Волостке.
Кирилл старался гордо выпячивать грудь: никаких не было больше сомнений, что Дарья станет его женой.
А девушки пели:
Как пошла река быстрая,От Москвы пошла до Вологды,До города, до Архангельского...Уж как наша-то Волостка,Волостка Нюхотская,На горе стоит да на высокой,У нас восход красна солнышка,У нас заход светла месяца,У нас девушки-прядеюшки,Молодые парни у нас работнички...Тут к нам приехал добрый молодец,Добрый молодец Кирилл,Кирилл, свет Терентьевич...— Да ты долго будешь ездити,Доколе будешь коня томити?..— Я дотоле буду ездити,Дотоле буду коня томити,Пока взамуж не возьму,Пока женой не назовуЯ Дарью, свет Андреевну…
Сели в карбасы, чтобы переправиться через реку, — там на высоком берегу и стояла церковь.