Читать интересную книгу Уровень опасности - Игорь Симонов

Дорога эта привела Ахмеда через год в Москву на встречу с Дмитрием, и они, два бывших однокурсника, по двадцать три года каждому, сидели в одном из немногочисленных тогда хороших, то есть валютных, ресторанов и обсуждали не пустяковый совсем вопрос, тянувший на сто тысяч баксов – очень не малые по тем временам деньги.

– И твой интерес тут какой? – уже наученный опытом, спросил Дмитрий, подцепляя нежный кусок семужки, чтобы отправить его в рот следом за обжигающе холодной шведской водкой.

– Нет моего интереса, Дима. Мой интерес – дело делать, – наставительно ответил Ахмед, и оба они подумали одно и то же: «Каким ты был, таким остался». Никакой не было радости сидеть за одним столом, но знать они не знали, сколько раз еще придется.

– Значит, не пьешь больше? – спросил Дмитрий, чтобы сменить тему. Неприятность сидения за одним столом вполне перекрывалась обещанными деньгами, тем более что и процент отдавать не надо было.

– Не пью, – спокойно ответил Ахмед.

Дмитрий хотел спросить, почему, но не стал. Что в нем было развито безмерно, так это чувство опасности. Не красный, не оранжевый и не желтый даже, а какого-то болотного цвета сигнал загорался на периферии сознания – другой бы и не заметил, а у него все: двери, окна закрывались, и включалась немедленно противопожарная и всякая другая сигнализация.

– Ну да, может, и правильно, тогда за твое здоровье и за успех нашего дела.

– Спасибо, – Ахмед смотрел насмешливо, ну да и хрен с ним, всегда был таким.

С тех пор и повелось. Ахмеда выбрали в местный парламент, назревала заваруха, но это понимали и об этом думали только те, кто стоял совсем близко, потому что столько всего в ту пору творилось, что одну заваруху от другой, малую от большой бывало что и день не отделял. Все смешалось.

А уже когда началось в 94-м и первые танки гореть стали вместе с пацанами восемнадцатилетними и на сотни, а потом и на тысячи счет пошел, вдруг спохватились – как-де такое упустить-то могли? Так и упустили, выходит, что столько всего кругом. Виноваты, недоглядели.

Ахмед воевал с первого дня, больших чинов не заслужил, но среди своих, а потом и чужих известность имел. Командир был смелый, жесткий, умный – откуда что взялось? Или это в крови у них у всех – воевать? Только что не все умные. Поначалу жесткости особой за ним не замечалось. Но… накрыло бомбой дом, и вся семья – мать, брат, сестра – в одной воронке. И все. Умный, жесткий, смелый – осталось при нем, а цена жизни человеческой с нулем сравнялась. Через месяц он уже был с Басаевым в Буденновске. Увидел Дмитрий по телевизору знаменитые эти кадры: сидят в автобусе бородатые, злые, наглые, и вдруг… да неужели? Записал на видео, когда опять показывали – а показывали десять раз на дню, – неужто он? Вроде все на одно лицо, а если присмотреться… Стал созваниваться с сокурсниками, кто говорит – он, кто – не он. Так бы и спорили еще неизвестно сколько, но тут позвонил Дмитрию из учреждения родственник по дядиной линии и попросил встретиться. Учреждение это совсем разваливалось и десятой части прежней силы не имело – можно было и послать. Но только зачем? Никогда не пропускай никакие звонки – отвечай на все. Да, неприятно, время отнимает, от говна рот полоскать долго приходится, но кто обещал, что будет легко? Так что можно сказать, что Ахмед в автобусе, а еще раньше бомба неточная, а еще… так вот все это и привело постепенно Дмитрия Сергеевича к его нынешним вершинам, и понятно было всем, что это еще не конец пути.

А по-другому посмотреть, так и без всякого Ахмеда Дмитрий Сергеевич пришел бы туда же, потому что по природе своей был он человеком государственным. Государственный человек в России – особый человек, он, может быть, и рождается по-особенному – ну из материнского чрева, конечно, выходит и мужчиной зачат – это как у всех, но есть мнение, что от рождения знак на нем такой – государственный человек, – потому что государство свое любит. Не страну, не Родину, а именно государство. И двести, и триста лет назад любил, и пятьдесят лет назад любил, и сейчас любит. То есть само устройство государства в этой любви не так уж и важно. А вот важно – люби государство, и воздастся тебе сторицей. Даже в слабом, нарождающемся государстве всегда есть что поделить – пайки, путевки, квартиры, так что уж про нынешнее говорить. Тут делить не переделить – среди государственных людей, к которым Дмитрий Сергеевич принадлежал от рождения.

В следующие два года пути их с Ахмедом пересекались лишь однажды – в 96-м, при подготовке мирного договора. Три года прошло, и было-то им всего по двадцать шесть, а как будто жизнь целая прожита. Дмитрию Сергеевичу, слава богу, в мятежную Ичкерию ехать не пришлось, главное-то здесь, в Москве, решалось. Ахмед был зол на всех и с трудом привыкал к цивильному костюму. Дмитрий Сергеевич еще больше округлился, оплыл – но над всем этим уже было не пошутить. Тут уже не сто тысяч на кону стояло, так что злость Ахмед мог в жопу себе засунуть. Старшие сказали – изволь выполнять, хотя по-любому с Дмитрием разговаривать ему было проще, чем с генералами в погонах. Разговаривать проще, а стрелять – все одно, да видно, время не пришло. Тогда, в 96-м, казалось Ахмеду, что еще придет.

А за десять лет столько всего понаворотилось, то ни мира, ни войны, то опять война, людей побили, денег наворовали – не счесть, хотя кто-то, кому полагается, может, и считал – одни людей, другие деньги. А туда же все и вернулось, с чего начиналось. В 2001-м Ахмед от дури этой устал и уехал за границу. В Пакистане жил, в Афгане воевал, больших людей близко узнал, и они его приняли, поделились откровениями высокими: мир на переломе, нет другого пути, кроме указанного Пророком, и каждый день приближает торжество Аллаха, и за это, не дрогнув сердцем, идут на смерть десятки почти что детей, взрываются, взлетая в небо или прямо в небе алюминиевыми, стальными, бетонными обломками, разрывая, дробя, разбрасывая на сотни метров вокруг куски человеческой плоти, ибо нет другого пути.

Ахмед тоже не видел другого пути, но и этот никуда не приводил, пока не сбылись пророчества и не завязла в пустыне одуревшая от жары стотысячная, начиненная гамбургерами и приборами ночного видения, мобильной связью, биотуалетами и самым точным оружием толпа неверных. Насыщенным кровью ветром подуло из пустыни – это был свежий ветер, и это была кровь неверных. Но вместе с нею десятикратно лилась кровь братьев и сестер, и чем жарче разгорался по миру пожар священной войны, тем больше сгорало в этом огне несчастных, не видевших за свою жизнь ничего, кроме войн, унижения, ни разу не поевших досыта и оттого попадавших прямо в рай. И столько смерти было каждый день, что мир перестал содрогаться. После бойни в Ливане Ахмед почувствовал, что не хочет больше видеть человеческую смерть, вдыхать запах обгоревшего человеческого тела, видеть носилки с отделенными от крошечного детского туловища конечностями, взрывы, женский крик, снова взрывы – где-то разбирают завалы, пытаясь отыскать живых, и снова крик. «Тебе нужен отдых, – сказали Ахмеду. – Аллах хочет видеть тебя сильным, ты великий воин, но и для великого воина есть мера, отпущенная Аллахом. Ты превысил эту меру». «Нет, – возразил Ахмед, смиренно склонив голову, – я прошу разрешить мне повторить 11 сентября. Я чувствую в себе силы, и я сделаю это, если будет на то воля Аллаха».

Три месяца Ахмед провел в Черногории, собирая из неровных кусочков рассыпавшуюся картину мира. Картина складывалась плохо, и вот однажды, проснувшись в гостиничном номере и включив ноутбук, Ахмед увидел в своей почте сообщение, которое его удивило и от которого, что странно, сильнее стало разгонять по жилам застоявшуюся последние месяцы кровь. Сообщение было от однокурсника:

«Не удивляйся, хотя все равно удивишься. Все знаю про тебя – иллюзий нет. Последний раз встречались в ресторане Марио – ты ел лобстера. Есть тема для разговора. Буду рад, если ответишь».

Ахмед ответил. Дмитрий предлагал встретиться. Неделю обсуждали, как с этой встречи уйти живыми. Встретились на маленькой яхте. Все было открыто для просмотра и прослушивания. Обоих прикрывали снайперы. Ахмед допускал, что жизнь Дмитрия – недорогая плата за его жизнь, но не допускал, что Дмитрий этого не понимает и способен к жертвоприношению самого себя. Здесь было что-то другое. И он не ошибся.

– Ну и дела, – будто бы и радостно сказал Дмитрий Сергеевич, когда они остались на яхте вдвоем. – Сколько читал про тебя, сколько слышал, не думал, что свидеться придется. Русский-то еще не забыл?

– Не забыл, – сказал Ахмед. – Хотел бы забыть, но не забыл. Говори. И знай: то, что я написал про взрыв дома, – правда. Если замочите меня – кровью умоетесь.

– Брось, Ахмед, человек ты серьезный, все это знают. И не только электронный твой адрес знают. Хотели бы замочить – замочили бы. Кстати, очень много желающих. Можно сказать, пришлось успокаивать людей.