- Да на что мне твои хромосомы? Вижу, что не тот, ни веры, ни совести, сообща ничего не могут сделать, за родину стоять не хотят.
– Шел я лесом, буйством обуян, словно гром громил гадов. – сказал Эйнар наспех сочиненную вису.
– В нашей старой Рязани мастера делали изделия долговечные и неповторимые, душу вкладывали, а не так как сейчас. Каждый муж, слегка в юности перебесившись, лепился к женке и детишек пестовал – утешение старости своей. А нынче мужик мужика сношает, а утешение в старости – собез, телек и богадельня.
– Короче, да здравствует феодализм – светлое будущее всего человечества. – Митя, преодолев уныние, революционно взметнул кулак.
– Полно тебе над нами потешаться, – сказал Ерманик. – Знаю, что в бедности и болестях жили мы, но так это ж было на заре мира, в начале всего. Нам бы нонешние технологии… Или, быть может, вам бы устои наши…
– Короче, спатеньки. – заключил Путята.
– Да будет ли лучше через сто лет? Сейчас-то вроде ничего, хозяйственный рост начался, – сказал Митя. – Народ опять в театры стал ходить, летом на море ездить.
- Мы тебе не верим, - отрезал Путята. - В театре нам скучно, а на море страшно.
- Но с чего вы решили, что "сейчас" хуже чем "завтра"? А если завтра исламист на исламисте сидеть будет и говна выше крыши?
– Мы в светлое будущее веруем, а иначе во что еще. Через 100 лет всё точно будет лучше. Великий князь из Рюрикова рода, вера и совесть вернутся. Да и технологии получше, подобрее будут: скатерть-самобранка, которая наномеханическая фабрика, сапоги-скороходы на быстрых нейтронах. - Путята отвернулся, показывая что в ближайшие сто лет он больше трепаться не намерен.
Светлана легко сбежала с образовавшейся насыпи в яму, где работал Галкин, и потрепала его по щеке.
– Ну не могу я сегодня разработать перфекцин, Митенька, вот такая беда-кручина. Приличные секвенаторы, РНК-детекторы, установки электрофореза, центрифуги, нуклеазные наборы, плазмидные векторы и транскрипционные препараты стоят сумашедших бабок. Тряси не тряси, пару миллионов баксов не вытрясешь. Впрочем, я не хочу ждать сто лет как мальчики. Приди за мной лет через девяносто девять, дорогой витязь Димитрий, разбуди поцелуйчиком, вот и могилка моя будет отдельно.
– Евпраксьюшка, то есть Светочка, может, с нами все сто полежишь? – еще раз попросил Путята.
– Нет и нет. Во-первых, я тебя не простила. Во-вторых, у меня кипучая жажда деятельности, так что я согласна только на девяносто девять.
– А почему ты не сказала, что мне триста восемьдесят? – спросил Митя. – Сразу после того как сделала мне… это… этот анализ.
– Подставь-ка ухо. – она поднесла свои губы ближе и шепнула. – Это был не анализ, а любовь… Шучу, конечно.
Светлана смехотнула, стоя обеими ногами в могиле, и добавила уже громко.
– Ну, осечка, ну бывает. Да и всего каких-то триста восемьдесят – их легко не заметить. Ты еще, действительно, маленький… Но везучий… Народу, собравшемуся на Лобном Месте, не слишком нравился вид повешенного пацаненка, поэтому тебя быстро сняли, прикрыли рогожкой и отвезли на телеге в морг Донского монастыря. Но ты не умер, потому что уже перешел порог Ходжелла благодаря инфекции, и, само собой, провисел ты недостаточно.
– Значит, я могу быть сыном Лжедмитрия? – справился Митя, хотя его это и не слишком волновало.
– Это ж единственный случай в нашей истории, когда ребенка на казнь отправили, мы же не Европа какая-нибудь… – многозначительно ответила Светлана.
Митя закончил копать и стал класть доски. Тут уж не выдержал Путята и присоединился к работе.
– Я не хочу чтобы меня раздавило бревном как мышонка, мать его.
– Может выложим все-таки внутри полиэтиленом? – еще раз предложил Митя.
– Эх, сколько раз тебе говорить. Никакой изоляции. Все должно быть как обычно. – отрезал Путята. – Мы должны лежать в грязи. Однако и постепенность потребна, чтобы успели необходимые для спячки органы прорасти. Для этого доски и еловые лапы.
Через полчаса все было кончено. Светлана скрылась под земляной насыпью. Витязи тоже заняли свои лежачие места в кургане. Напоследок Митя увидел подмигивающего Путяту и заложил погреб последней доской. Осталось только немножко разровнять землю, чтобы скрыть следы массового захоронения.
И вот уже пора возвращаться к спрятанному в кустах «БМВ». И газовать через Белоруссию за бугор, заметая следы. Позавчера в паспортном отделе всеволожского РУВД одна добрая женщина, связанная с уголовным миром, сделала ему новый внутренний паспорт. А вчера выдала ему заграничный паспорт с отметкой «Выезд на ПМЖ».
Митя подхватил свою маскировочную корзину с грибами и двинулся по ведомой только ему да псам-витязям мшинной тропке среди трясин.
21
Он вернулся сюда через пять лет. Для этого понадобилось купить в Берлине на барахолке еще один паспорт. Он истратил кучу «зеленых», хотя видел совершенную бессмысленность этого поступка. Но у него не было в запасе девяносто девяти лет. Без спячки он старел столь же быстро, как и прочий люд. Без спячки знаменитые механизмы бессмертия в его клетках не имели достаточной энергии. Но он не хотел и не мог спать. Даже среди мафусаилов он оказался аномалией.
Сегодня его память сильно барахлила, он бродил по болотистой чавкающей земле и не мог отыскать ту тропку, что вела среди трясин к кургану. Он просто забыл ее – мозг, изрядно состарившийся за пять лет, действительно отправил в «корзину» ставшие неважными сведения.
Когда он умаялся вытягивать сапоги из хлюпающей грязи, то поискал, где передохнуть и подумать о долгой дороге назад. И нашел небольшое озерко, вернее симпатичный пруд с кувшинками поверх топкого дна.
– Ой, напугали вы меня, – вдруг раздался позади игривый голос.
Митя оглянулся и увидел бабу. С виду миловидная продавщица. И тоже с корзиной для грибов.
– Да это вы меня напугали. Чего это вы здесь, пиявок что ли собираете, девушка? – отозвался он, пытаясь скрыть испуг.
– А ты жену что ль утопил, выглядываешь, остались ли пузыри?
Митя вздрогнул, но вскоре понял, что угрозой тут и не пахнет.
– А я бы своего точно утопила. – женщина разместилась рядом с Митей. – Поехали, называется, на природу. Так он еще Коляна прихватил с собой и две поллитровки водки. Там, в соснячке, они валяются, отдыхают… А я пошла дальше гулять-бродить. Тело мое прямо из одежи выпрыгивает, так свободы хочет. Ты как, не поможешь девушке?
И пихнула его локтем в бок. Больно, но и приятно.
– А чего не помочь-то. – смело отозвался Митя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});