Читать интересную книгу Итоги № 42 (2012) - Итоги Итоги

— Где сложнее работать, в Вене или Нью-Йорке?

— В Венской опере была всего одна репетиция, причем не на сцене, а в комнате, где на полу сделаны надписи-указатели. После сразу спектакль, который записывался на диск. Так там делается. Не видишь ни декораций, ни костюмов.

— Вам такая быстрота нравится?

— Не очень. Я люблю, чтобы все было тщательно отрепетировано, особенно в музыкальном плане.

— Вас раздражает, когда кто-то из партнеров по сцене, грубо говоря, дает петуха? Хотя что я говорю, в вашей исполнительской лиге таких проколов в принципе, видимо, не бывает...

— Всякое бывает. Если партнер взял не ту ноту случайно, я не злюсь. Если партнер плохо подготовлен или недостаточно талантлив — ну не тянет он, — вот тогда я злюсь. Но обычно, когда готовится новая постановка, меня спрашивают, устраивают ли меня партнеры.

— Оперный жанр нередко считают закостенелым, цепляющимся за каноны академизма. Как вы относитесь к опытам молодого режиссера Василия Бархатова, раскручивающего проект «Опергруппа», дабы стимулировать сценические эксперименты?

— Хорошо отношусь. Мне нравится современный подход, если он не убивает музыку. Люблю новые звучания, новые костюмы, новые декорации. Когда музыка сохраняется, это бывает очень интересно.

— А если музыка новая, скажем, атональная, сложная?

— Интересно. Есть такой китайский композитор Тань Дунь. Пишет большие, сложные оперы. Там и костюмы сумасшедшие, и элементы восточного театра, и даже акробатика. Певцы специально натренированные. Обычный оперный певец такое не споет, потеряет голос (берет непостижимо высокую ноту и пару секунд «вибрирует»). Магнетическое зрелище!

— Себя в такой постановке видите?

— Нет. Но мне и не предлагали. Правда, если предложат, то откажусь. Я пою бельканто. Если начну петь такую музыку, то прекращу петь бельканто. Сейчас очень много русских певцов, прекрасно поющих бельканто. А итальянских певцов очень мало. Парадокс.

— Вы недавно спели дуэтом с Филиппом Киркоровым. Неужели возможно соединить классику и попсу без ущерба для первой?

— Если музыка популярна, то она имеет право на существование. Филиппа я обожаю. С ним было здорово выступать, и песня была замечательная. Но переключаться на кроссовер, пусть бы это и принесло больше славы и больше денег, мне неинтересно. Я люблю оперу.

— Вы себя относите к русской школе?

— Не совсем. Мой педагог, профессор Новиченко (Тамара Новиченко — профессор кафедры сольного пения Санкт-Петербургской государственной консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова. — «Итоги») дала мне основу, на которую я достраиваю и достраиваю то, что называется школой. Школа, в общем, едина во всем мире. Петь надо на одном дыхании и в грудной резонатор, как сказала Елена Образцова. Но этого почти никто не может делать — очень трудно.

— Есть тонкости, технические уловки?

— Есть. Миллионы.

— Они секретны?

— Нет. Но их трудно сформулировать. Каждый поет по-своему, прислушиваясь к своему телу. Можно быть умным, интеллектуально развитым, образованным, все понимать в музыке, а петь не научиться никогда. А есть люди с квадратными мозгами. Но выходит такой человек на сцену, только открывает рот — боже, какой талант! Должны быть специальные вокальные мозги.

— Вам помогло ваше происхождение? Вы же из кубанских казачек...

— Темперамент, наверное, унаследовала. Я пела в детском хоре. Но больше пения любила представлять, все разыгрывать в лицах и позах.

— А сейчас уровень музыкального образования в России, по-вашему, достойный?

— Понятия не имею. Когда я училась в консерватории, уровень был высочайший. Другое дело — иностранные языки и мировой стиль. Этому я научилась на Западе.

— В прессе давно стоит стон: мол, нет в России молодых талантов. Почему так?

— Ерунда. Мне кажется, их так много, молодых прекрасных певцов, с голосами, внешностью. Конечно, международную карьеру сделать непросто. Для того чтобы тебя пригласили на престижную сцену, нужно где-то в другом месте сделать имя. А театры новичка не берут. Замкнутый круг. Надо пробиваться.

— Говорят, чтобы пробиться, нужно оказаться в правильном месте в правильное время...

— Точно. Я несколько раз оказывалась в правильном месте в правильное время.

— Есть повод ставить свечку.

— Нет, не надо. Я не верю в Бога.

— Вы атеистка?

— Да. Я же родилась в Советском Союзе, о чем разговор?!

— Сейчас половина родившихся в Советском Союзе крестится и ставит свечки.

— Я не поддерживаю ни одну религию. Религия, вера как способ очищения души от скверны — это я понимаю. Но когда религия становится орудием ненависти, когда она разжигает враждебность между людьми, я стараюсь от всего этого держаться подальше.

— Сейчас в России переформатировали президентский Совет по культуре и искусству. Если бы вам предложили, вы бы в него вошли?

— Нет. Чего мне там делать? Не мое это. Держусь подальше от политики. Но я люблю заниматься благотворительностью. Мы с Эрвином (мужем. — «Итоги») создали благотворительный фонд, он базируется в Германии.

— Но ведь вы живете в Нью-Йорке?

— В Нью-Йорке и Вене.

— Вы получили австрийское гражданство. Зачем оно вам?

— Я благодарна российским властям, что мне сохранили российское гражданство, и благодарна австрийским властям, что меня сделали гражданкой Австрии, причем без знания немецкого языка. Имея австрийский паспорт, я могу беспрепятственно ездить по всему миру, не заботясь о визах. Я люблю Австрию, каждый год выступаю на большом музыкальном фестивале в Зальцбурге. Это к вопросу, зачем мне второе гражданство. В последний год мы решили, что больше времени будем проводить в Нью-Йорке. Мне все здесь нравится. Живем на Уэст-Энд-авеню, в десяти минутах ходьбы от «Метрополитен-опера».

— Каков ваш график?..

— Репетиции продолжаются по 7—8 часов. С утра, фактически весь день. Спектакли идут обычно три раза в неделю. Каждый день петь нельзя, нужно давать голосу отдыхать. Что я делаю? Отвожу сына в русский детский садик в Трайбеку (район в нижней части Манхэттена. — «Итоги»). Тьяго четыре годика. Он любит смотреть русские мультики. Я хочу, чтобы он сначала выучил русский, а потом перешел на английский. Тьяго — бразильское имя, правда, красивое? Мой муж Эрвин — из Латинской Америки, уругваец (Эрвин Шротт — оперный бас-баритон. — «Итоги»). Когда приходит няня, ухожу на шопинг. Люблю покупать продукты в Whole Foods (американская сеть магазинов органических продуктов. — «Итоги»). Набираю большущую тележку. Занимает этот упоительный процесс часа два.

— Ваш муж-латиноамериканец, наверное, любит острую еду... Угадал?

— Эрвин хорошо готовит национальные уругвайские блюда, но я лучше всех на свете готовлю гуакамоле (пюре из авокадо. — «Итоги»). Настоящий мексиканский гуакамоле. Все, что вам везде предлагают, — ерунда по сравнению с моим.

— Чем руководствуетесь, выбирая репертуар?

— Возможностями своего голоса.

— Ну, у вас они безграничны.

— Спасибо, конечно, но нет. В ноябре мне предстоит огромный тур с оперой «Иоланта». У меня такая миссия — с национальным флагом (произносит с выражением) нести русскую оперу в массы. Ведь «Иоланту» никто в мире не знает! Такая красивая опера, со счастливым концом. Я организовала тур, 13 концертов — Германия, Франция, Чехия и другие страны. На следующий год у меня еще один просветительский русский тур — с «Евгением Онегиным».

— У вас имеется образец для подражания?

— Такого нет. Я же не тинейджер. Конечно, слушаю певиц прошлого и настоящего, мне нравятся многие. Когда разучиваю какую-нибудь партию, слушаю нескольких исполнителей и пытаюсь понять, кто из них мне больше нравится.

— Как вы относитесь к критике? Говорят, оперные певцы очень обидчивы...

— Правда. Иногда открываешь газету, читаешь и думаешь — пора менять профессию! Нам нельзя прямым текстом говорить о наших недостатках. Может серьезно заклинить в голове, и тогда — прощай, карьера! Знаете, сколько певцов прекращали петь только потому, что у них что-то щелкнуло в голове... Как только появляется неуверенность, все, можно ставить точку. Это сгубило многих солистов. Неуверенность слышно во время пения. Про одного певца написали, что у него несильный голос. Так он стал после этого, выходя на сцену, всем доказывать, что это не так, что у него сильный голос. И вконец загубил его. Надо уметь абстрагироваться от всего внешнего, не реагировать на критику.