Читать интересную книгу Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена - Эмиль Золя

Бабэ встала во весь рост. Она протянула мне Марию:

— Возьми ребенка, — крикнула она. — А меня оставь… оставь!

Жак успел подхватить Бабэ и громко крикнул:

— Отец, спасай малютку!.. Я буду спасать мать!

Черный предмет возник перед нами. Мне показалось, что это было дерево. Удар был сокрушительным, и плот, расколовшись пополам, закружился в водовороте.

Я упал в воду, прижимая к груди ребенка. Ледяная вода привела меня в чувство. Вынырнув, я поднял вверх малютку и, перекинув ее через шею, с трудом поплыл. Если бы девочка не потеряла сознание, она стала бы отбиваться и мы оба пошли бы ко дну.

Я плыл, и тревога сжимала мне сердце. Я звал Жака, надеясь увидеть его вдали, но слышал лишь грохот потока и видел лишь тусклые воды Дюрансы. Жака и Бабэ поглотила пучина. Наверно, Бабэ вцепилась в Жака и увлекла его на дно. Какие ужасные муки! Мне захотелось тоже умереть, я стал медленно погружаться в воду, надеясь найти их там, в черной глубине. Но едва вода коснулась лица Марии, как я вновь стал бороться изо всех сил, направляясь к берегу.

Так я потерял Бабэ и Жака. Я был в отчаянии, что не могу умереть вместе с ними, и все звал их хриплым голосом. Река выбросила меня на прибрежные камни, словно пучок травы, из тех, что плыли по течению. Когда я пришел в себя, я взял на руки дочку, и она открыла глаза. Забрезжил рассвет. Кончилась зимняя ночь, ужасная ночь, сообщница реки, погубившей жену и сына.

Сейчас, после долгих скорбных лет, мне остается последнее утешение. Пришла моя зима, но я чувствую, как в моей груди вновь трепещет весна. Дядюшка Лазар говорил: мы никогда не умираем. Я пережил все четыре времени года, и вот ко мне возвращается весна, моя дорогая Мария вступает в жизнь, и ей, как и всем смертным, суждено испытать свои радости и печали.

Перевод О. Лозовецкого

РАССКАЗЫ И РАЗНЫХ ОЧЕРКИ ЛЕТ

СТАРУШКИ С ГОЛУБЫМИ ГЛАЗАМИ

I

Вам, наверное, не раз встречались эти старушки с голубыми глазами, что семенят по тротуару мимо лавок или тихо бредут в толпе суетливых прохожих.

Черная соломенная шляпка капором за неимением лент подвязана под подбородком тесемкой. Темное платье плотно облегает худое тело; порыжевшая от времени шаль висит на костлявых плечах, как на двух гвоздях; немеющие ноги сгибаются с трудом и жалобно шаркают; концы шали прикрывают иззябшие руки, на локте старая корзинка с продавленным боком.

Они бредут, низко опустив голову, и в задумчивости шевелят губами, как ребенок, шепчущий молитву. Обрамленное черными полями шляпы бледное увядшее лицо похоже на высохший плод; мякоти больше нет, осталась лишь кожа, напоминающая влажный пергамент; голубые водянистые глаза потускнели. И все же в их остановившемся, как будто безжизненном взгляде сохранилась еще былая нежность и какой-то затаенный порыв.

С годами старушки ссохлись, стали ростом с ребенка. Если не видеть опущенного лица, скрытого полями черной шляпы, то такую старушку можно принять за школьницу: у нее, как у девочки, тонкая фигурка, худенькие руки, и во всем облике есть что-то беспечное и молодое. Но стоит ей поднять голову, и вы с ужасом увидите, что у этой девочки мертвенно-бледное лицо, изрытое морщинами, свидетельствующими о страстях и страданиях целой жизни.

II

Двадцатилетний юноша с готовностью устремляется в погоню за парой молоденьких ножек в белоснежных чулках, которые приоткрыл перед ним нечаянный порыв ветра. А я охотнее следую за старушками с голубыми глазами. Они идут, не глядя по сторонам, шагая машинально, точно лунатики.

Старушки эти всегда ходят в одиночку, не так, как шестнадцатилетние красотки, которые, весело смеясь, разгуливают стайками, загородив весь тротуар. Одинокие, смиренные, они тихонько пробираются в толпе, их никто даже не замечает.

Я знаю их всех — и тех, что проходят по кварталу Пантеона, и тех, что бродят по Монмартру. И в теплые ясные дни, и в стужу, стоит лишь мне увидеть одну из таких старушек, я тотчас устремляюсь за ней, стараясь приноровиться к ее шагу. Мне доставляет удовольствие идти следом за этим хрупким и беспомощным существом. Было время, когда я по наивности не подозревал, что это за таинственные создания, и я задался целью узнать, где же все-таки живут старушки с голубыми глазами. Их остановившийся взгляд возбуждал мое любопытство, я хотел во что бы то ни стало проникнуть в их жизнь и готов был пойти к каждой из них — как иные ходят к молодым красоткам, которые всегда охотно расскажут вам свою историю.

Три года я ходил за этими старушками, но мне так и не удалось узнать, откуда они появляются и куда исчезают. Вот, скажем, я вдруг заметил одну из них. Она словно из-под земли выросла. И я терпеливо иду за нею по пятам. Хмурая, безучастная ко всему, она движется будто заведенная. Убаюканный созерцанием этой мерной поступи, я даже задремлю на мгновение, а когда я снова открою глаза, ее уже нет. Право же, я уверен, что она провалилась сквозь землю.

И так каждый раз старушки с голубыми глазами ускользали от меня, я не мог удовлетворить свое любопытство. Раздумывая над этой безуспешной погоней, я склонен предположить, что старушки с голубыми глазами — лишь тени красавиц, которые умерли от любви и возвращаются на землю, чтобы вновь пройти по тем местам, где они познали столько любовных утех. Поэтому я благоразумно решил прекратить поиски и предпочел думать, что у них нет жилья на земле и что они каждое утро пробуждаются от вечного сна, чтобы вечером снова уснуть.

III

Вот уже десять лет я встречаю этих старушек, и они совершенно не меняются, ни одной новой морщинки не выступает у них на лице. И, право, мне думается, что эти молчальницы действительно бессмертны. Сколько сладостных романов создавал я в своем воображении, когда ясным майским утром шел со щемящим сердцем вслед за одной из них!.. Она пробуждалась от своего оцепенения под лучами весеннего солнца и лаской теплого ветерка. Порой она останавливалась, и, устремив взгляд куда-то вдаль, глубоко вздыхала.

Какие юные чувства вновь вспыхивали тогда в ее иссохшем с годами, немощном теле? Какие воспоминания о далеких веснах молодости рождали вздох, приоткрывавший плотно сжатые губы?

И я спрашивал себя, какими же были когда-то эти старушки с голубыми глазами? Сколько страшного и трогательного могли бы они рассказать о себе. Откуда взялись они, похожие друг на друга, словно сестры, в одинаковых черных шляпах, с одинаковыми порыжевшими шалями на плечах? Как попали эти одинокие старухи сюда, на парижские улицы? Они появлялись таинственно, казалось, что они, столь похожие лицом и одеждой, даже не знакомы между собой, и все же, увидев их, можно было с уверенностью сказать, что все они принадлежат к одной несчастной семье.

Как знать? Может быть, они всегда были такими сгорбленными и старыми? А может быть, все они пережили одинаково бурную молодость и, сгорев в ее огне, высохли, сморщились и стали бессмертными.

Меня больше привлекало последнее предположение. Я представлял их себе в белых кисейных платьях с розовыми лентами. Весело смеясь, танцуют они в Клозри прошлого столетия и посылают мужчинам воздушные поцелуи.

IV

Однажды июньским вечером я сидел, замечтавшись, в прозрачной тени каштанов Люксембургского сада. Рядом со мной на скамью опустилась такая старушка с голубыми глазами. Когда она садилась, ее юбка приподнялась, и я увидел изящнейшую маленькую ножку в грубом башмаке на шнурках. Старушка опустила голову, черная шляпка скрывала от меня ее лицо. Маленькая, худенькая, она зябко куталась в шаль, прижимая к груди тонкие, как у больного ребенка, руки.

Ну право же, ей можно было дать лет двенадцать. По-видимому, она угадала, какая жалость к ней надрывает мне сердце, потому что вдруг подняла голову и посмотрела на меня своими мутными слезящимися глазами.

Этот взгляд, на мгновение встретившийся с моим, поведал мне длинную историю о радостях и горестях любви. В тусклых глазах отразились и нежная грусть, и мечты молодости, и все тяготы одинокой и постылой старости. Ночи, проведенные в угаре страсти, воспалили веки, горячие, слезы любви сожгли ресницы.

Бедная старушка с голубыми глазами! Должно быть, она так и не устала любить и сожалела о быстро промчавшихся годах. И сейчас, дрожа даже на солнце, она все вспоминала о жарких поцелуях молодости.

Мне подумалось, что я проник в самое сердце таинственного создания. Мне все поведали ее глаза, и теперь я знаю, откуда приходят старушки с голубыми глазами, которые и сейчас еще бросают по временам жадные взгляды на проходящих мимо молодых людей.

Да, я знаю, они приходят из романов наших отцов.

V

Я все смотрел на маленькую ножку в грубом кожаном башмаке…

Ей шестнадцать лет. Хрупкая девушка с нежным румянцем и ослепительно-белой кожей, с пышными серебристо-пепельными волосами, мягко обрамляющими личико. Длинные золотые ресницы прикрывают бездонную глубину синих глаз, а когда она смеется, на подбородке появляется маленькая ямочка, смеется же она беспрестанно. За мягкие пепельные волосы ее ласково прозвали «Серебряночка». Другие, правда, называли ее «Хохотушкой», потому что она никогда не уставала смеяться и ямочка не исчезала с ее подбородка. Она совсем не похожа на теперешних девушек, которые умудряются ходить в шелку, за весь день не сделав ни стежка. Она же шьет целый день, а носит только ситцевые платья. Но какие это прелестные платьица, веселые, скромные и наивные! В полотняном чепчике на голове и дешевенькой косынке на шее, в белых чулках, она приветливо протягивает вам навстречу обнаженные руки, ее уста и глаза смеются. Все ее маленькое существо излучает нежность, молодое веселье и задор. В ее звонком смехе столько сладостной влюбленности, что он проникает вам в самую душу. Следует, правда, сказать, что сердце у Серебряночки было непостоянное, но зато в нем не было притворства. У нее было много возлюбленных, но она никогда не любила сразу двоих.