Читать интересную книгу Битва за космос - Том Вулф

Даже Гас не понимал Купера. Но у Гордо если и были слабые струнки, то лишь слабости пилота, решительно прокладывающего путь вверх, по могущественному зиккурату. В самом деле, почему бы ему не стать лучшим среди семи астронавтов? Еще не поздно! Ему всего тридцать два. В нем пылает честолюбие «летучего жокея». Купер, как и все прочие, знал, что в Эдвардсе считалось гораздо престижнее испытывать истребители, чем быть инженером. Но он занимался техникой и чувствовал себя на своем месте. Если вы летчик и при этом техник, то можете увидеть проект с двух сторон – со стороны администрации и со стороны самого испытателя. Как будто вы руководите проектом и при этом еще и летаете… Непробиваемая самоуверенность Купера основывалась главным образом на том, что он являлся «самородком, родившимся за рулем», как было принято говорить. Когда дело доходило до явного апломба в обращении с крылатым аппаратом, никто из астронавтов, вероятно, не мог его превзойти. Отец Гордона был полковником авиации, кадровым офицером, и Купер начал летать, когда ему еще не исполнилось шестнадцати. Со своей женой Труди он познакомился на базе Хикам-Филд, когда поступил в Гавайский университет. Она тоже была пилотом. Летать для Купера было так же естественно, как дышать. Казалось, он оставался совершенно невосприимчивым к обычным опасностям, подстерегавшим их во время полетов; во всяком случае, он вел себя в небе абсолютно спокойно. За всю свою карьеру летчика Гордон ни разу не испытывал мучительных сомнений. Все, что нужно, он получит – это лишь вопрос времени. В этом Купер был убежден.

Когда в Лавлейсе и Райт-Паттерсоне начались испытания по отбору астронавтов… что ж, все стало очевидным. Наступил его черед. И Купер ничуть не сомневался в том, что его выберут. А недостаток рекомендаций его вовсе не беспокоил. Его выберут! Он это знает! Когда дело доходило до чего-нибудь вроде суровых проверок физической формы, Гордон легко справлялся с ними и только подмигивал с видом знатока. А пройтись по коридору с зарядом бария внутри – что ж, он считал это сознательным тестом на стресс. Ничего страшного, если вы понимаете смысл тренировки. Стресс? Да Гордон был настолько спокоен, что психологи, проводившие тесты на стресс в Райт-Паттерсоне, едва могли в это поверить, А когда все завершилось, Купер заявил своему командующему офицеру в Эдвардсе, чтобы тот подыскивал ему замену – он собирается стать астронавтом. И это было еще за месяц до того, как действительно начался отбор.

Оказалось, что Купер вовсе не такой уж наивный и простодушный, как думали некоторые. С самого начала психологи НАСА задавали кандидатам в астронавты множество вопросов об их семейной жизни. И вовсе не в целях установления связей с общественностью: просто в психологии полетов существовала хорошо известная теория, согласно которой супружеские разногласия являлись главной причиной ошибочного поведения пилотов и часто приводили к фатальным последствиям. Здоровые инстинкты кадрового офицера заставляли Купера отвечать, что его семейная жизнь с Труди и детьми очень благополучная, просто прекрасная со всеми вытекающими последствиями. В это было довольно трудно поверить, поскольку Купер и Труди жили не в одном доме и даже не на одной широте. Они разъехались: Труди и дочери жили возле Сан-Диего, а он остался в Эдвардсе. Стало ясно, что пора помириться. Купер тут же отправился в Сан-Диего. Он много говорил с женой об их раздельном проживании и о своих перспективах в НАСА. В общем, так или иначе, Труди с двумя детьми вернулась в Эдварде. Они снова зажили под одной крышей. Купер опять стал воплощением американской мечты – перед последним этапом отбора, – и никто в НАСА ни о чем не догадался.

И хотя журналисты из «Лайф» прицепились к тому, что он был менее опытным, чем большинство других астронавтов, Купера это ничуть не смутило. Гордон заявил, что он к тому же самый молодой из всех и, вероятно, станет единственным из них, кто полетит на Марс. А вот что действительно несколько расшатывало уверенность Купера в себе, так это пиар: вся эта рекламная шумиха, поездки туда-сюда, во время которых всякие местные авторитеты усаживали тебя во главе стола, хлопали по спине и просили встать и «просто сказать несколько слов». Поездки устраивались главным образом в те города, где производились компоненты для «Меркурия», например, в Сент-Луис, где на заводе Макдоннелла делали капсулу, или в Сан-Диего, где строили ракету «Атлас» Сент-Луис, Сан-Диего, Эйкрон, Дейтон, Лос-Анджелес – и всегда кто-нибудь хотел, чтобы ты «просто сказал несколько слов».

Именно в таких случаях становилось абсолютно очевидно, что семеро американских астронавтов – совершенно разные люди. Гленн, похоже, принял правила игры. Ему всегда не хватало улыбок и рукопожатий, и у него всегда были наготове эти самые «несколько слов». Более того, вернувшись в Лэнгли, он отправлял открытки рабочим, с которыми встречался на сборочных предприятиях, и скупо хвалил их, словно они трудились над проектом вместе, были партнерами в этой великой авантюре, и он, астронавт, никогда не забудет сияющую физиономию сварщика. Идея, поддерживаемая НАСА, состояла в том, что астронавт должен оказывать влияние на всех поставщиков: это обеспечивало безопасность, надежность и эффективность работы.

Как ни странно, но это действовало. Когда Гас Гриссом отправился в Сан-Диего на завод компании «Конвэйр», где работали над ракетой «Атлас», ему пришлось гораздо тяжелее, чем Куперу. Уговорить Гаса «просто сказать несколько слов» – это было все равно что вручить ему нож и попросить вскрыть себе вены. Но сотни рабочих собрались в актовом зале завода, чтобы увидеть Гаса и остальных астронавтов, и все они лучезарно улыбались. Заводское начальство произнесло небольшую речь, а потом сказать несколько слов предложили астронавтам, и, когда очередь дошла до Гаса, он вдруг впал в оцепенение. Он открыл рот и выдавил из себя: «Ну… работайте как следует!» Это было ироническое замечание подразумевавшее продолжение: «…потому что именно моя задница усядется на вашу диковинную ракету». Но рабочие начали радоваться, как безумные. Они радовались так, будто услышали самые волнующие и вдохновляющие слова в своей жизни. «Работайте как следует!» В конце концов, на верхушку нашей ракеты усядется задница малыша Гаса! Они стояли так целую вечность и радовались от души, а Гас смотрел на них отсутствующим взглядом с балкона папы римского. И это еще не все. Рабочие – именно они, а не администрация, – изготовили потом огромный транспарант и растянули его высоко в пролете между колоннами; надпись гласила: «Работайте как следует».

Все эти люди с их сочувствующими улыбками не просили многого. Достаточно было нескольких слов. «Работайте как следует!» Но от этого выступать на публике Куперу было не легче. Он находился в одной лодке с Гасом и Диком, которые, когда дело доходило до публичных выступлений, вели себя вовсе не так, как Франклин Д. Рузвельт. Во время этих поездок все кидались на них – конгрессмены и бизнесмены, директора и президенты всевозможных компаний. Каждый смелый житель города хотел побыть рядом с астронавтом. Сначала этим людям хватало десяти-пятнадцати минут – подышать тем же воздухом, что и самые знаменитые американцы, и побыть в том же пространстве, что и их знаменитые тела. Но потом они начинали смотреть на тебя… и ждать. Чего? Черт побери, они ждали, что ты скажешь несколько слов! Они хотели чего-нибудь «горяченького»! Раз уж ты был одним из семерых величайших пилотов и храбрейших людей Америки, то, очевидно, ты должен был рассказать нечто захватывающее. «Парочку военных историй, парень!» И ты сидел там, словно зажатый в тисках, отчаянно пытаясь думать о чем-нибудь – о чем угодно, – и становился все мрачнее и мрачнее. А свет нимба больше не сиял вокруг тебя.

Именно в таких случаях трое пилотов военно-воздушных сил – Купер, Гас и Дик – жалели о том, что они не похожи на Алана Шепарда. Вот у кого не было проблем. Шепард появлялся перед публикой не чаще, чем они. Но Эл в любой момент мог «переключить передачи». Он окончил Морскую академию и, если нужно было обменяться теплыми приветствиями и поддержать светский разговор со всеми этими конгрессменами, председателями комитетов по недвижимости и винокурами, сделать импровизированное заявление, он без труда справлялся с задачей. Уолли Ширра тоже был выпускником Морской академии и тоже хорошо держался перед публикой. Уолли был славный парень, «летучий жокей» до мозга костей, но, общаясь с чужаками, он умел пустить в ход шарм старой академии. Что же касается еще одного парня из флота – Карпентера, – то он не оканчивал академии, но был самим воплощением обаяния и знал толк в светских манерах.

В авиации всей этой светской чепухой занимались очень мало, и, вероятно, поэтому Купер выглядел как типичный «синий мундир». Общение офицеров и джентльменов было сведено к минимуму. На большинстве баз единственными состоятельными местными жителями, приглашавшими офицеров на вечеринки, были продавцы автомобилей. Им очень нравилось, как эти сумасшедшие сукины дети в синих мундирах покупали машины, загоняли их насмерть, а потом возвращались, чтобы покупать новые. Военно-воздушные силы представляли прекрасный пример естественной демократии. Если офицер не достиг еще звания подполковника, для него оставался единственный способ отличиться – проявить себя как пилот. Если он доказывал, что обладает нужной вещью в воздухе, то уже ничто, за исключением серьезнейших недостатков характера, не могло помешать ему получать новые звания. В морской авиации офицер тоже должен был проявить себя в воздухе, но, начиная с уровня летчика-испытателя» от него требовались и качества руководителя, что подразумевало изысканность, лоск и тому подобное.