Мы не меняли стоянку до конца года, так как местность эта была куда лучше, чем на плато, и изобиловала оленями, медведями и дровами, так как предгорье Бигхорна лежало всего милях в шестидесяти к западу; его пурпурное осеннее основание заканчивалось у самых облаков серебристой короной, которая, тая летом на солнце, в избытке давала чистую пресную воду.
Однако и холодало здесь тоже быстрее, чем в других местах. Помню, как-то мы вчетвером, возвращаясь с охоты, случайно наткнулись на шестерых кроу. День выдался на редкость прохладный, и, когда мы лениво потянулись за нашими луками, кроу ответили на языке знаков: «Куда торопиться? Сразимся, когда потеплеет!» — и спокойно отправились восвояси. Мы вздохнули с облегчением.
Когда же наступали настоящие морозы и дыхание, слетая с губ, тут же оседало инеем на одежде, мы почти не вылезали из палаток и питались заготовленными с лета вяленым на солнце мясом и салом. Все, что могло дать тепло, ценилось страшно дорого. Помните, я рассказывал об охоте на антилоп? Так вот та самая жирная девица потребовала от своего ухажера шесть лошадей и еще целую кучу подарков (оставшихся у ее семьи) за согласие выйти за него замуж…
Однажды, когда Ничто выпорхнула из своего типи, чтобы набрать снега в котелок, я тут же оказался поблизости и, подражая голосам птиц, попытался привлечь ее внимание. Но она и не посмотрела в мою сторону, а вскоре появилась ее ма, которая запустила в меня только что обглоданной костью: иди, мол, отсюда, противный мальчишка, знаем мы, что у тебя на уме! На этом моя любовная эпопея той зимы и закончилась.
К наступлению первых теплых дней все мы — мужчины, женщины, дети и животные — изрядно обленились и обрюзгли, а наши языки страсть как изголодались по свежей пище. Никогда не ждешь весны так, как когда ты молод и охоч до развлечений. Старая Шкура к таковым уже не относился, но жизненные соки проснулись и в нем, причем даже прежде, чем лопнули почки на деревьях, и он подарил своей младшей жене, Белой Корове, очередного ребенка. До сих пор, говоря о его отпрысках, я упоминал лишь Красного Загара да Маленького Коня, ведь с ними я общался больше, чем с прочими, но вся их армия была примечательно многочисленна, разнокалиберна и разновозрастна.
Падающая Звезда, жена Красного Загара, тоже ходила с животом, как и многие другие женщины после утомительного сезона вынужденного безделья своих мужей, лишенных охоты и войны. Официально же предполагалось, что дети заменят павших в битвах воинов. Когда вырастут, разумеется.
А потери были немалые. Из уже знакомых вам индейцев в схватках с пауни и ютами погибли Бесстрастное Лицо, Большая Челюсть, Желтый Орел и Пятнистый Волк, который, если помните, едва не пал от руки Керолайн, когда хотел заняться пьяной любовью с нашей ма.
Я долгое время полагал, что лагерь Старой Шкуры — это и есть все шайены или, по крайней мере, основная часть племени, его, так сказать, костяк; однако в конце концов выяснилось, что это всего-навсего одна семья, хотя и огромная, где все так или иначе состоят в родстве друг с другом.
Шайен ужасно страдает, когда о нем или о ком-нибудь из близких идут позорные слухи. И вскоре я узнал, почему семья Старой Шкуры живет столь замкнуто.
Давным-давно, когда Старая Шкура был еще мальчишкой, его отец убил своего соплеменника, повздорив с ним из-за женщины. Тогда его изгнали из семьи вождя Горелая Дорога, а вместе с ним ушли и все его родственники. Они стали жить отдельно, однако даже после смерти виновного не смогли вернуться назад. На них также легла печать позора, и всякий раз, встречаясь с другими Людьми, они должны были опускать голову и отводить глаза. Их так и прозвали «татоимана», что значит Стыдливые.
Когда же Старая Шкура стал вождем и показал себя мудрым советчиком и отважным воином, ему предложили вернуться к Горелой Дороге. Предлогом послужил праздник пляски солнца, на который раз в год собиралось все племя. Но, видимо, страсть к наставлению рогов была у этой семейки в крови, поскольку молодой вождь не замедлил повторить подвиг своего папаши. Он украл женщину из семьи Волосатой Шкуры, оставив вместо нее оскорбленному мужу двух лошадей в качестве платы за беспокойство. Тот, разумеется, счел сделку невыгодной и возжелал ее расторгнуть, однако нарвался на стрелу.
Старая Шкура не осмелился после этого явиться к Горелой Дороге и на долгие годы удалился вместе со своей семьей в прерию. К тому времени, как я попал в племя, им уже было позволено участвовать в общих сборах всех шайенов, но только когда последние проходили не в лагере семьи Горелой Дороги. Они так и остались Стыдливыми.
Однако теперь, после того как жирная девица вышла замуж за последнего холостого воина, шайенам Старой Шкуры стало угрожать прямое кровосмешение, поскольку их ряды давно уже не пополнялись, если не считать, конечно, Желтого Орла, но он погиб, оставив двух вдов и полнуй палатку ребятишек, которых пришлось усыновить Мелькающей Тени.
Поэтому я не думаю, что решение Старой Шкуры двинуться по весне на юг осуждалось, хотя оно и противоречило его собственному желанию держаться подальше от бледнолицых. Нам необходим был приток свежей крови, а большинство остальных шайенов обитало внизу, за плато. В окрестностях Пыльной реки стояло немало лагерей сиу, наших верных военных союзников, но, едва дело касалось семейной чести, Старая Шкура вел себя как последний сноб. Он и впрямь верил в историю своего племени, согласно которой шайены пользовались лошадьми уже тогда, когда все прочие ездили на собаках, и считал сиу недостойными подобных брачных уз, хотя никогда и не говорил об этом вслух.
Таким образом, женщины начали сворачивать лагерь: разбирали палатки, складывали шкуры и прочий скарб, привязывая все к спинам самым сильных собак. Вскоре пестрый караван двинулся в путь: кто ехал верхом, кто шел пешком, а с флангов нас охраняли воины. За караваном на юг тянулся длинный след лошадиного помета, обглоданных костей и золы многочисленных костров.
Для меня эта дорога стала началом возвращения в мир белых людей, хотя сам я тогда об этом и не подозревал.
Мы добрались до развилки Соломона у реки Канзас, сейчас это северная часть штата того же названия, и увидели огромный лагерь площадью больше мили, где обитали сотни семей шайенов, зимовавших, в отличие от нас, вместе. До сих пор мне не доводилось видеть столь грандиозного зрелища: около тысячи палаток образовывали гигантское кольцо, причем жилища каждой семьи стояли вокруг своего главного типи, в котором обитал вождь или шаман. Здесь были все семьи, о которых я до сих пор знал только понаслышке, не говоря уже о большом отряде воинов, именовавших себя Псами и выполнявших функции полиции.