— Я лишь хотел уточнить, что фрекен Анна-Мария несвободна. В ближайшем будущем она собирается выйти за меня замуж.
Коль поднял брови:
— Насколько я понял, фрекен Анна-Мария не может или не хочет выходить замуж вообще.
Сначала Адриан наморщил лоб, раздраженный тем, что Коль тоже знает о проклятии Людей Льда. Потом он безразлично произнес:
— А, это пустяк. Он ничего не значит, у меня уже есть ребенок, так что нужды в детях у меня нет.
Коль приблизился к нему на несколько шагов. Глаза его почернели от гнева из-за такого эгоизма.
Теперь Адриан был немного выше, чем коренастый Коль, и он попытался использовать это. Он еще прямее распрямил свою аристократическую спину и сделал попытку посмотреть на своего мастера сверху вниз. Но он был не настолько выше, а бегающие глаза выдавали его страх.
— В том, что ты так много думаешь об Анне-Марии Ульсдаттер, Коль Симон, нет никакого смысла, — сказал он, как бы случайно зайдя за письменный стол. — Да и что ты себе, собственно, вообразил? Ты, обычный горняк, который совершенно случайно был назначен горным мастером! Должность, которая ни о чем не говорит! И не забывай о своем прошлом! Между вами море культурных противоречий. Анна-Мария принадлежит моему миру, утонченному, культурному, она ходила в самые дорогие школы и привыкла общаться с дворянами и другими представителями высшего общества. Ей принадлежит гораздо больше, чем ты когда-нибудь сможешь себе вообразить, а в обозримом будущем она унаследует еще больше. Ее бабка, по отцу очень стара…
— А хозяин хорошенько разузнал это? — грубо спросил Коль. — Мне она как-то сказала, что предпочла бы не деньги унаследовать, а чтобы ее бабушка жила подольше.
Было похоже, что Адриана Брандта огорчил этот ответ — по многим причинам.
Коль продолжал, направившись к двери:
— Но хозяин может не опасаться. Я прекрасно знаю, что Анна-Мария Ульсдаттер — не для меня. Неужели вы думаете, что я не обратил внимания на пропасть между нами? Я ни за что на свете не хотел иметь жену, которая во всем была бы выше меня, и я никогда не стремился приударить за ней. Все это высосано из пальца. Или же вы услышали это от Нильссона. Но мне казалось, вы не прислушиваетесь к подобным сплетням.
И он вышел и захлопнул за собой дверь, прежде чем Адриан смог что-либо ответить.
Адриан Брандт пребывал в глубоком расстройстве. Хотя он и поставил Коля на место, все равно у него было ощущение, что он проиграл.
А Коль в ярости покинул поселок, миновал скалу и вышел на замерзшую пустошь. Он не шел, а словно бежал от чего-то, он благословлял ветер, который охлаждал его лоб, и зиму, которая обволакивала его — холодно и бесчувственно.
Наконец он остановился. Опустил на землю ящик, который с такими смешанными чувствами нес в поселок. И там, на продуваемой всеми ветрами пустоши, где вдали грохотало море, а на берег накатывались ледяные волны и покрывали его инеем, он стоял, закрыв лицо руками. Он пытался успокоиться и никак не мог собраться с мыслями.
Дни, когда он не мог сосредоточиться на работе в черной бездне шахты так, как раньше. Ночи без сна. Вечера, которые лихорадочно гнали его к скалам, ради одного-единственного взгляда на дом, его хождение без устали по деревне, бесконечные ходы в контору, потому что может быть, может быть…
Утра, когда он просыпался в ожидании чего-то замечательного, — и вот, узнать, что он — ничто, что он должен знать свое место.
Этот вечер…
Светлый луч озарил его серую, бесцельную жизнь в шахте. И возвращаться назад в серую тьму было теперь тяжелее, чем когда-либо.
На постоялом дворе в одном из наиболее густонаселенных районов Швеции Хейке и Винга устраивались в своей комнате на ночлег. Как и много вечеров раньше, они распаковывали свои вещи, очень устав после целого дня неудобного путешествия.
— Ты выглядишь более озабоченным, чем обычно, — заметила Винга, расшнуровывая сапоги.
— Да, так оно и есть, — ответил Хейке, нахмурив брови. Он сидел на кровати, держа на коленях свой пыльный сюртук.
— Ты… ты получил новые сигналы? — тихо спросила она.
— Да. Сегодня в карете. Но нельзя было, чтобы кто-то так заметил это. Понимаешь, ведь нас мог видеть кучер. Это был полный страха призыв, идущий из самого сердца моего друга — «Странника во тьме». Надо торопиться, Винга. Кто-то почти разгадал загадку о пробуждении Тенгеля Злого.
— Ты думаешь, он уже проснулся? — спросила она, широко открыв глаза.
— Нет, не думаю. Мне так не кажется, мне кажется, что я могу еще помешать пробуждению, иначе Странник не тянул бы меня туда так сильно.
И ты не знаешь, о чем речь?
Он поднял голову и уставился куда-то перед собой, как бы силясь вспомнить, что произошло с ним в этот день раньше.
— Этот звук, Винга. Но я не могу расслышать его, он слишком слаб для меня. Ты ведь знаешь, я не из самых могущественных колдунов, или как там нас еще называют — проклятых в роду Людей Льда. Я не в состоянии принимать такие слабые сигналы.
Она села рядом с ним и ласково положила руку ему на плечо.
— Я как раз думаю, что ты один из самых могущественных «колдунов», как ты их называешь. Но ты не тот легендарный потомок с исключительными сверхъестественными способностями. Не тот, чьего проявления ждет весь род.
— Нет, я не такой. Иначе бы я не боялся посетить долину Людей Льда в Трёнделаге. Наши помощники-предки удерживают меня от поездки туда. Мне также не разрешено искать то, что там сейчас, на чердаке в Гростенсхольме.
Хейке схватил руку Винги, лежащую у него на плече, и притянул ее к лицу. Бережно поцеловал.
— Не думаю, что он появится. Или она, ведь никто никогда не говорил, какого пола он может быть. Я думаю, что все это миф.
— Но мы не должны так думать!
Он вздохнул. Поездка утомила его, подавила.
— Дорогая моя Винга, со времени Тенгеля Доброго прошло почти 250 лет. И больше пятисот со времени Тенгеля Злого. Сколько же нам ждать? Как ты считаешь, долго ли еще Люди Льда будут жить с этим вечным проклятием? Сейчас нам более, чем когда-либо, нужен тот, кто сможет спасти нас. Потому что Тенгель Злой просыпается! На меня легла огромная ответственность, а я просто какой-то проклятый, вдобавок еще и неуверенный в себе. Тебе не кажется, что нет ничего удивительного в том, что я в отчаянии?
— Ты сегодня устал, Хейке. А завтра утром, когда зимнее солнце с трудом вскарабкается над горизонтом, ты будешь думать иначе.
— Может быть. Мы скоро будем на месте. Но моя совесть не совсем чиста — мы свалимся на голову маленькой Анне-Марии прямо накануне Рождества. Может, у нее даже нет возможности принять нас — вот какая проза, мы ведь ничего не знаем об этом Иттерхедене.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});