— Да, ты дома. — Он обнял ее и повел в дом. Голос его заметно повеселел. — Я велю Розите приготовить тебе ванну и ужин. Но сначала зайди, глотни с дороги немножко бренди и дай твоему отцу возможность хоть немного побыть с тобой.
Боковым зрением Тори заметила Консуэло, стоявшую на крыльце, но даже ее присутствие не могло омрачить радость девушки от возвращения домой. Эмоции переполняли Тори, не оставляя места для проявления антипатии к этой женщине.
— Добро пожаловать домой, мисс Виктория, — приветствовала ее Консуэло.
Тори лишь слегка обернулась, глянув через широкое плечо отца, и чуть кивнула ей.
Консуэло последовала за ними в кабинет Кэмпа. Тори это не понравилось. Консуэло налила два бокала бренди, сильно разбавив один из них водой — отец позволял Тори бренди лишь в таком виде, — и встала немного поодаль, словно служанка, ожидающая приказаний. Тори, оказавшись в привычной обстановке родного дома, вскоре просто забыла о ее присутствии.
В комнате пахло кожей и ружейной смазкой, пыльными книгами и чернилами. На полу были расстелены буйволовые шкуры; потертые кресла были широкими и удобными. Единственным украшением кабинета служили ружья и охотничьи рога на стене. Кабинет отца был главным помещением старого дома. Каждый раз, когда Тори думала о доме, в первую очередь перед глазами ее вставал этот кабинет.
Тори опустилась в мягкое, скрипучее кожаное кресло, и оно податливо просело под тяжестью. Отец сидел там, где обычно — за большим дубовым столом, — положив сцепленные руки на его исцарапанную поверхность. Он почти не смотрел на дочь. Тори знала, о чем пойдет разговор, знала, что это неизбежно, и на глаза ее навернулись слезы.
Кэмп помрачнел.
— Клянусь, что за каждую твою слезинку, дочка, этот мерзавец Ортега заплатит своей кровью!
— Не надо, папа! — Тори взглянула на отца, стараясь скрыть слезы. Бокал дрожал в ее руке. — Я сама во всем виновата…
— Он изнасиловал тебя? — напрямую спросил Кэмп.
— Диего? Нет… — Голос Тори сорвался, но она постаралась взять себя в руки. — Он меня и пальцем не тронул.
— Я сама во всем виновата… Я убежала с ним по собственной воле…
Тори увидела, что заботливое беспокойство о дочери на лице отца уступило место недовольству и недоверию. Продолжать рассказ для нее было невыносимо, но ничего другого ей не оставалось.
— Диего, — продолжала она срывающимся голосом, — только осыпал меня комплиментами и кружил мне голову обещаниями. А я верила всему, как последняя дура!
Недоверие на лице Кэмпа сменилось яростью, и Тори безошибочно определила, что злится отец уже не на Ортегу, а на нее.
— Это правда, Тори? — требовательно спросил он. — И у тебя еще хватает духу рассказывать все это мне?!
Неожиданно выступила вперед Консуэло и положила руку на плечо Тори.
— Такое случается, — нежным, певучим голосом произнесла она. — Для молодой девушки нет ничего естественнее, чем желание любить и быть любимой, но ведь так легко обмануться! Твоя дочь не первая и не последняя, кто совершает эту ошибку.
С минуту Кэмп и Консуэло пристально смотрели друг на друга, и их молчание было красноречивее всяких слов. Кэмп явно чувствовал себя неловко. Тори даже не пыталась понять, что происходит сейчас между отцом и этой женщиной, но испытывала благодарность к ней за то, что она неожиданно попыталась усмирить гнев отца, направленный на нее, Тори.
— Ну что ж, — проговорил наконец Кэмп, — обсудим это позднее. Сейчас главное — что ты вернулась домой и теперь в безопасности. Слава за это Богу и спасибо Итану Кантреллу. — Гнев Кэмпа, казалось, немного поутих, и Консуэло, успокоившись, вернулась на прежнее место. — Не правда ли, дочка, этот Кантрелл — парень что надо? — Тори потупилась, нервно заглядывая в свой бокал.
— Да, — еле слышно пробормотала она.
Кэмп не без гордости кинул взгляд на Консуэло:
— Вот видишь, что я говорил? Старина Кэмп никогда не ошибается в людях! То, что я воспользовался услугами этого парня, пожалуй, самый верный мой шаг! И обещание свое я сдержу!
Голова Тори вдруг дернулась, рука чуть не разлила бренди.
— Какое обещание? — встревоженно спросила она.
— Когда мы совершали сделку, я обещал этому парню работу у меня и, похоже, не просчитался. Но все это не важно, так что…
Тори вдруг почувствовала, что вся кровь отлила от ее лица.
— Папа, нет! — Она сжала ножку своего бокала так. что та едва не треснула. — Ради Бога, папа, прогони его прочь!
Боковым зрением Тори видела, что Консуэло внимательно смотрит на нее. Глаза Кэмпа сузились в две щелочки.
— Почему? Что с тобой, девочка? Неужели ты не испытываешь к нему ни малейшей благодарности? Ведь он ради тебя рисковал жизнью, в него даже стреляли! В чем дело?
У Тори перехватило дыхание, она не в силах была произнести ни слова. Пальцы ее, державшие бокал, словно онемели.
— Ради Бога, папа, — наконец выдавила она из себя, — мне не хочется об этом говорить.
Кустистые брови Кэмпа сошлись на переносице.
— Да в чем дело, черт возьми?
Тори пришлось поднять глаза на отца. Она была не в силах скрыть страх в глазах и мольбу в голосе:
— Папочка, родной, я тебя умоляю! Пойми — я видеть его не могу!
Кэмп в растерянности посмотрел на Консуэло и снова повернулся к Тори:
— Почему, дочка? Что случилось? — Взгляд его вдруг стал острым, словно у орла. — Он тебе что-то сделал? Говори же!
Тори очень хотелось солгать, сказать, например, что Итан пытался ее изнасиловать. Тогда отец скорее всего отошлет его, Тори постепенно забудет о своем унижении, а Итан будет наказан за то, как с ней обращался. Но Тори всегда была откровенна с отцом.
Она опустила глаза.
— Нет, — пробормотала она.
— Так почему же?
Тори подняла на отца глаза, полные отчаяния.
— Потому что… — забормотала она, сама не зная, что скажет, — потому что он все знает. Знает, что я сама убежала с этим Диего и все такое. Наверняка будет говорить обо мне всякие гадости всем этим придуркам, твоим работникам. Но даже если и не будет, все равно это слишком унизительно — видеть его каждый день, понимать, что ему все известно… Папа, я знаю, что виновата, что заслуживаю наказания, но, ради Бога, папа…
Кэмп задумался. Во взгляде его Тори не удавалось ничего прочитать. Наконец он хмуро кивнул:
— Хорошо, я подумаю. Ступай, отдохни, поговорим позже.
Тори не хотелось уходить, но она чувствовала, что отец предпочел бы, чтобы она его оставила. Возможно, он не хотел продолжать разговор, боясь сказать или сделать что-то не то, может, ему просто было тяжело ее видеть. Тори хотелось броситься в объятия отца, прижаться к его груди и зарыдать, как в детстве. Но эти времена безвозвратно прошли. И никто, даже ее всесильный отец, не мог здесь ничего изменить.