Читать интересную книгу Завещание профессора Яворского - Эдуард Ростовцев

Велев Кленову пригласить следователя и понятых, Валентин подошел к сидящей на полу Ларисе, осведомился, не требуется ли ей помощь. Девушка подняла голову, отбросила волосы с лица, и он увидел ее глаза: залитые кровью белки, суженные от боли зрачки, высоко вскинутые к ровным бровям густые ресницы и почему-то с неприязнью подумал о Павле.

Лариса все еще сжимала в руке тетрадные листки. Решив, что она не поняла его, Валентин назвал себя, повторил вопрос.

Лариса принужденно улыбнулась:

- Благодарю вас. Все в порядке. Меня уже второй раз за сегодняшний день колотят. Начинаю привыкать.

Она пыталась шутить, и это успокоило Валентина. Он помог ей подняться. Но едва она стала на ноги, как покачнулась, охнула, схватилась за бок. Валентин поддержал ее, хотел усадить на диван, но она отстранилась:

- Не беспокойтесь, сейчас пройдет. Я знаю, о чем говорю: как-никак я медичка... - Она помолчала, потом добавила, отводя взгляд: - Извините мне надо выйти.

Тетрадные листки по-прежнему сжимала в кулаке, и у Валентина не хватило духу попросить их. Возможно, потому что понял: она не отдаст их. Умрет, но не отдаст.

Мандзюк уже сдал Рубашкина под опеку Бессараба и сейчас стоял в дверях кабинета, закрывая своей большой плотной фигурой весь проем. Он уступил Ларисе дорогу, так же как Ляшенко сделав вид, что не заметил тетрадные листки в ее руке. О них напомнил Боков, который стоял у одного из стеллажей, привалясь к нему плечом:

- Заберите у нее завещание, блюстители. Не будьте лопухами! Она его сейчас в канализацию спустит.

Ляшенко и Мандзюк не прореагировали, ему ответил Чопей:

- Донат Владимирович, вам не давали слова. Отныне и надолго вам придется усвоить правило: говорить будете только, когда вас спросят. Но поскольку вы уже затронули этот вопрос, я - так и быть - дам юридическую консультацию. Завещанием признается лишь документ, удостоверенный нотариусом. А такого документа профессор Яворский не оставил, так что напрасно старались.

Он позвонил своим помощникам, дал "добро" на обыск квартиры Бокова и Рубашкина, а также боковской дачи.

Появился Кандыба, понятые. Началась неторопливая процедура осмотра места происшествия, составления протоколов. Как и следовало ожидать, никакого тайника за книжным шкафом не было. Объясниться по этому поводу с Ларисой тотчас же не удалось, ей стало плохо, началась рвота, и одна из понятых отвела ее в соседнюю комнату, побежала за врачом, благо по соседству жило немало врачей.

При личном обыске Рубашкина были обнаружены: складной нож с пружиной, что угрожающе выбрасывало широкое лезвие, и два золотых кольца, которые он ухитрился стянуть в спальне Надежды Семеновны. В портфеле Бокова нашли иллюстрированный словарь-травник издания 1898 года, который он прихватил со стеллажа во время поисков инкунабул двенадцатого века.

Попытка Бокова утверждать, что это словарь, успеха не имела: на титульном листе книги стоял штамп: "Из книг М.П.Яворского".

- Жадность фраера сгубила, сказал сам о себе Боков. - За мелкую кражу сяду.

- Не скромничайте, Боков, - усмехнулся Ляшенко. - Вы обманом завладели дорогостоящими "Русскими картинками", а затем продали их через подставное лицо по спекулятивной цене. Вот вам мошенничество и спекуляция в крупных размерах. О книгах подешевле, что вы выманивали у своей бывшей невесты, уже не говорю. Но к "Канону" Авиценны и тому, как он попал к Анатолию Зимовцу, мы непременно вернемся. Попытку ограбления этой квартиры доказать будет нетрудно. Так что, как говорится, наскребем по сусекам.

В разговор вмешался Чопей, который еще раз связывался со своими помощниками:

- При обыске вашей дачи, Донат Владимирович, найдено несколько книг из числа тех, что были фиктивно вписаны в макулатуру по библиотеке Дома ученых. Приплюсуйте и это.

При подписании протокола осмотра места происшествия возникла неожиданная заминка: Надежда Семеновна заявила, что должна проконсультироваться со своим адвокатом. Кандыба объяснил ей, что это не предусмотрено законом, но, если она с чем-то не согласна, он готов выслушать ее возражения. Надежда Семеновна начала издалека, и в итоге попросила исключить из протокола упоминание о том, что интересующие преступников книги были спрятаны ею среди старых журналов, а затем перепрятаны кем-то в другое, пока не установленное место.

Посоветовавшись с Валентином, Кандыба согласился заменить эту фразу другой, смысл которой состоял в том, что названных книг не оказалось в домашней библиотеке.

Когда задержанных увели, к Валентину подошла одна из понятых, сказала, что с ним хочет поговорить Лариса, которой стало несколько лучше, но около которой все еще хлопотала доктор Сторожук - жена доцента Сторожука.

Однако в комнату Ларисы его впустили не сразу. Пока он топтался в коридоре, уехали следователь и Чопей, ушли понятые, явилась сестра Надежда Семеновны - Анна Семеновна, которой кто-то сообщил в больницу о происшедшем. К Валентину дважды подходила Надежда Семеновна, справлялась о Павле, а затем, прижимая к глазам платочек и негромко всхлипывая, клятвенно уверяла его, что лечебники перепрятала не она и ей не известно, где они сейчас находятся. И тут же роняла, как бы между прочим:

- Я консультировалась с адвокатом и он заверил меня, что, поскольку официального завещания Матвей Петрович не оставил, все книги по закону принадлежат нам: мне и Ларисе.

Первый раз, когда она сказала об этом, Валентин отмолчался. Однако, во второй не выдержал:

- Но надеюсь, вы не будете отрицать, что Боков пытался завладеть инкунабулами путем ограбления?

- Как вы могли подумать, что я намерена защищать этого негодяя! сделала попытку возмутиться Надежда Семеновна, но тут же сказала: - Только в суд я не пойду. Он обольет меня грязью! Он уже грозил.

- Чем?

- Ну этими лечебниками, что я положила сверху на стеллаж, потупилась Надежда Семеновна. - А потом он как-то перехватил одно письмо. Это было еще при жизни Матвея Петровича. Клянусь, чем угодно, с автором письма меня связывали чисто дружеские отношения. Но он допускал некоторые шутливые иносказания, которые могут быть превратно истолкованы... Донат иногда брал нашу почту из ящика. И таким образом перехватил письмо.

- Наш друг Донат, - усмехнулся Валентин.

- Что вы сказали? - насторожилась хозяйка.

- Это просто так, к слову.

Читать нравоучения сорокапятилетней женщине было неловко. Да и вряд ли в этом был какой-то смысл: при всей показной респектабельности Надежда Семеновна не отличалась ни критическим складом ума, ни высокой нравственностью. О чем тут говорить!

Наконец Валентину разрешили войти к Ларисе. Жена Сторожука предупредила:

- Вы помягче с ней. Не говоря уже о синяках, вывихе плечевого сустава, у нее сильное нервное потрясение. Удивляюсь, как она еще держится. Похоже, на одном характере. Я позвонила доктору Билан, Лариса верит ей. А это очень важно при таком ее состоянии.

Лариса лежала на топчане, укрытая теплым одеялом. Несмотря на это, ее знобило: она ежилась, постукивая зубами. Ляшенко спросил о ее самочувствии.

- Ничего, бывает хуже, - натягивая одеяло до подбородка, сказала Лариса. - Вы хотите спросить о лечебниках? Я не знаю, где они. Честное слово! Донату соврала, чтобы заполучить документ, которым он мог шантажировать...

Она не стала уточнять, кого именно мог шантажировать Боков, но это было и так ясно.

- Не будем говорить о документе, которого уже нет, - сказал Ляшенко. - Но как думаете, кто мог перепрятать лечебники?

- Ума не приложу. Когда Паша обнаружил их исчезновение, а это было месяца два назад, он взял в оборот сначала меня, потом Надежду Семеновну. Но я ничего не знала, а Надежда Семеновна... - Лариса оборвала фразу, закрыла глаза и так лежала с полминуты, потом взмахнула ресницами, сказала негромко, словно в раздумье: - Но сегодня она не хитрила: я это поняла по тому, как она растерялась, когда лечебников не оказалось там, где она их припрятала... Ничего не могу понять! Только перепрятал их не Паша. Поверьте!

- В этом его никто не подозревает, - успокоил ее Валентин.

- А статья в газете?

- Пусть она останется на совести того, кто ее накропал.

Лариса внимательно посмотрела на него:

- Спасибо.

- Не за что.

Он верил ей, но так же, как она, не мог понять: куда исчезли инкунабулы профессора Яворского? Впрочем, этот вопрос уже не должен был занимать его. И он сказал о другом - более важном:

- Лариса, Бокова будут судить. Он попытается представить эту история как семейную неурядицу, в которой оказался замешанным в качестве вашего жениха. Разумеется, это не более как позиция для самозащиты, но думаю, он изберет именно такую позицию - ничего другого ему не осталось. С такой позиции легче всего выкручиваться, клеветать, шантажировать...

- Зачем говорите об этом? - перебила его Лариса. - На что способен Донат, я уже знаю. Но я не Надежда Семеновна и мне плевать на то, что будут судачить по углам. Я пойду на суд, даже если он состоится на стадионе, и расскажу об этом подонке все. И о себе расскажу. Как кокетничала с ним - просто так, от нечего делать; как принимала потом его ухаживания. Думала Пашке на зло делаю, он его терпеть не мог, а оказалось - себе. Но дело не только в этом. Как жених, Донат меня вполне устраивал: он не торопил события и в то же время был внимателен: потакал моим прихотям, капризам. Он сразу расшифровал мою цыплячью философию: не распускает руки - значит, уважает, не хамит - значит, воспитанный, не напивается до одурения - стало быть, порядочный, дарит цветы - вообще прелесть! Паша предостерегал меня, но я думала, что он из-за неприязни к Донату так говорит. Даже когда всплыла история с "Картинками", и он выгнал Доната из нашего дома, я все еще не считала, что он прав. А сегодня поняла: он тысячу раз прав! Я была нужна Донату как зайцу стоп-сигнал. Мой папа был ему нужен, наши книги нужны, знакомства, связи Надежды Семеновны, наш дом - "фирма", как он однажды выразился, - ему требовались. И что самое дикое: я ведь не слепая была - видела, слышала, понимала. Но почему-то считала, что это как бы параллельно идет и не влияет на его отношение ко мне... Он умел быть ласковым, осторожным - с цыплятами нельзя грубо обращаться, не то испугаются, убегут, или, чего доброго, окочурятся до срока. Но сегодня как раз вышел срок, и я узнала, какой он осторожный. Он меня ногой в живот бил. Сорочкин этот или Рубашкин - я не знаю как его, - только разок меня по затылку треснул, да руки потом заламывал. А Донатик ножкой меня в живот. Да с размаху, чтобы посильнее было! Вот как цыплят свежевать надо...