Читать интересную книгу Последние распоряжения - Грэм Свифт

И я подумал: первый шаг сделан, теперь надо сделать второй.

Мы сидели на лавочке, смотрели на голубей. Торопиться назад было незачем. В фургоне дорога получалась вдвое быстрее, чем на автобусе. Я не знал, что сказать про Джун, не знал, что говорится в таких случаях, но мне на язык просились разные сумасшедшие вещи, которые совсем не имели отношения к Джун. По-моему, Эми как-то вся ослабела оттого, что в первый раз была у Джун не одна, а с товарищем. По-моему, так или иначе ей нужно было, чтобы ее обняли. Я чувствовал, как она прислоняется к узенькому промежутку, который я оставил между нами, точно к моему плечу, и мой стручок начал расти – после ухода Кэрол такого с ним, кажется, и не бывало. Интересно, замечают ли это женщины.

Но сказал я вот что: «А от Винса есть весточки? Говорят, их всех скоро отправят домой».

Зато в следующий четверг нужные слова уже были у меня наготове, и такую возможность нельзя было не использовать. Стояла солнечная, ветреная апрельская погода – как сейчас, когда мы везем прах Джека. Я чувствовал, что жизнь может измениться, даже если ты перестал в это верить. И все равно мне удалось заговорить не раньше Клапема. Солнце пробивалось сквозь деревья на краю поля, вдоль которого мы ехали. Я сказал: «Сегодня мы не поедем в больницу, Эми, сегодня мы не пойдем к Джун. – Я знал, что она не будет спорить. И добавил: – У меня сзади все собрано для пикника. Термос, бутерброды». В Эпсоме была встреча весны. «Хочешь посмотреть скачки?» – сказал я.

Но не очень-то долго мы их смотрели. Должно быть, впервые я приехал на скачки и даже не сыграл толком. Я припарковал машину у «Даунса», и мы попали на трибуну как раз к двухчасовому забегу. Заключили пари друг с другом, как новички. Ее лошадь против моей, ставка фунт, и я уж позаботился о том, чтобы она выиграла. Конкистадор, семь к двум. Я мог бы поставить и пятьдесят, дело было верное. Но погода начала портиться, и к следующему забегу, как нарочно, пошел дождь. Иногда везенье так и прет. Тогда я сказал: «Можно перекусить», и мы побежали обратно к фургону. Наверное, двое людей чувствуют, когда что-то должно произойти, даже если они не уверены, что это так уж хорошо, и не знают, с чего начать, и хотят и боятся этого одновременно. Но они чувствуют: если это «что-то» вообще произойдет, сейчас самое время. У меня в фургоне на окнах были занавески, в голубую и белую клетку, так что снаружи никто не мог ни о чем догадаться. Разве что по тому, как качался кузов. Но я не думаю, чтобы это было заметно. Я сказал, задергивая свои бело-голубые занавески: «Как дома, правда? Из одного дома в другой». Дождь стучал по крыше. Я подумал: теперь никуда не денешься, даже если это нехорошо. Подумал: Эми выбрала Джун, а не Джека, вот и я теперь выбираю Эми. Они еще и выцвести не успели. Когда дождь перестал, мы услышали, как орут на трибунах: начался большой забег, который в три десять. Странно было слышать, как беснуется народ при виде нескольких лошадок. И потом это стало нашим обычным местом – «Дауне» в Эпсоме, каждый четверг, и так целых четырнадцать недель, были там скачки или нет. Пока не появился Винс, а за ним Мэнди.

Ленни

Да, надо было подумать, прежде чем затевать драку без всякой надежды на победу. Но как раз этого я никогда и не умел – подумать. Ребята говорят, из меня давным-давно мозги вышибли на ринге, но, честно сказать, у меня их и раньше было с воробьиную кучку. Иначе после армии я не пошел бы снова в спорт. Конечно, если в тебя пять лет стреляли и ты тоже стрелял и собирал куски своих мертвых товарищей, это могло бы заставить тебя поискать заработок получше, чем пытаться свалить с ног другого парня, но выбор у меня был простой: либо дерись, либо толкай тележку с овощем, а с этого ни славы, ни денег не поимеешь.

Но все равно я ему, падле, влепил пару хороших. Аж дышать больно – грудь как мешок с гвоздями.

Тут уж какой уродился. Против своей натуры не попрешь, если у тебя в натуре драться. Мы ведь сегодня поминаем Джека и отдаем ему дань уважения не потому, что у него хватило характера измениться и стать кем-то другим. Нет – мы здесь потому, что он был Джеком.

В общем, когда я вернулся с драки за свою страну и увидел, что в Бермондси больше воронок, чем в Бенгази, а для нас не приберегли ничего, кроме сборного домишки да продпайка, я сказал Джоан: чем кидаться со зла на всех подряд, уж лучше пойти на ринг и поколотить там такого же дурня, который тоже готов рискнуть своей вывеской. Будешь размазней – ни хрена не добьешься. В этом мире надо уметь брыкаться и бить в морду. А она ответила: «Чушь собачья. Это не обязательно. Надо просто не вешать носа, пораскинуть мозгами и выбрать лучшее из того, что есть, как все кругом делают». Она у меня такая. Я сказал: «На полкроны в день да продуктовую книжку не шибко разживешься». Сказал ей: «Представь, что я выиграл Уордингтонский турнир, это целых полсотни. А я уж постараюсь». Сказал: «Раньше тебе нравилось, когда я выигрывал бои, девочка». А она сказала: «Ты стал на семь лет старше, теперь ты проиграешь».

Но, кажется, по-настоящему я завязал с боксом, когда появилась Салли, – тогда я уже окончательно повесил перчатки на стенку вместе с надеждами и перестал зря трепать языком. Так что, можно сказать, Ленни Тейт не сам справился со своей натурой – ему помог в этом кое-кто другой, хотя из той же плоти и крови. Малышка Салли Тейт.

Между прочим, благодаря этому я понял, когда познакомился с ним и услышал его историю – чего не произошло бы, если б Салли с Винсом не подружились на школьном дворе, – как тяжело пришлось Джеку, у которого не было такой маленькой помощницы, а была только Джун. Не говоря уж о том, каково было Эми. Так что и Винс, в общем, не виноват, что у него с детства мозги набекрень. Но и я, наверно, тоже не виноват, что был таким дураком и размечтался насчет того, чтобы пристроить Салли в их семейку.

И я думаю, что мог бы простить Винси в конце концов, если б Салли не снюхалась с Томми Тайсоном, а Томми не пригнал Винсу почти что новенькую БМВ, сменившую только одного хозяина, – он, конечно, знал, что Винси поймет, что она краденая, но рассчитывал на его покладистость как бывшего Саллиного дружка. Но Винси не взял у него машину, мало того, заложил Томми, у которого и так уже были приводы и разные нарушения, – тогда-то его в первый раз и посадили. И я сказал Винсу: «Сволочь ты, сволочь. Можно было не брать машину, но зачем же закладывать Томми? Ему, допустим, в тюрьме самое место, но ты мог бы подумать о Салли».

Он сказал, что это был его долг, видали? Как честного гражданина. А о Салли я сам должен был думать, потому что со стороны похоже, что я вроде как от нее отрекся.

«Краденая тачка – дело серьезное, – сказал он. – А одной ошибкой другую не исправишь».

Я мог бы простить Винси. Салли могла бы простить меня. Можно было не лезть в эту дурацкую драку.

Но все равно я ему отомстил, этому гаду, врезал как следует.

Бомбардир Тейт. Так меня звали, потому что я был в артиллерии, а еще из-за моего вспыльчивого характера. Это звучало неплохо – как будто у меня не кулаки, а бомбы. И в полуфинале Уордингтонского турнира меня поставили против этого тощего паренька, который еще даже не дорос до призывного возраста, которому было столько же, сколько мне, когда я начинал заниматься боксом до войны. Я сказал: «Тоже мне нашли бойца. Разве есть у этого сопляка что-нибудь, чего нет у меня?» И Дуги ответил, завязывая мне перчатки: «Полный самоконтроль и отличная правая». В тот раз, не успев выйти на ринг, я уже мечтал о финале. Думал: двадцать фунтов, можно сказать, в кармане, это успокоит Джоан, а если в финал выйдем мы с Даном Фергюсоном, у меня неплохие шансы. Потом прозвенел гонг, и я сразу выскочил вперед, кулаки так и чешутся, а в голове одна мысль: за два раунда я с ним справлюсь, если не раньше. Бомбардир Тейт. Потом это прозвище так за мной и осталось: Бомбардир Тейт, средний вес. Где сел, там и слез. Я кинулся на него, а он ушел в оборону, кружит вокруг меня, и я думаю: ничего ты в жизни не видал, салажонок, и никогда не увидишь. Ты не таскал противотанковые пушки по Ливии, по Сицилии, по всей солнечной Италии, где зреют апельсины-мандарины-груши и так далее. Ты ничего не заслужил, не то что я. Каждый должен отхватить свою горстку деньжат, свою капельку славы, прежде чем на него наденут деревянную шинель в конце срока. Мало радости, если тебя запишут в небесные реестры как отличившегося на фруктово-овощном фронте. Я снова пошел вперед для решающего удара и увидел его лицо, холодное, внимательное и спокойное, как у машины. Я подумал: между нами шесть лет, сынок, а это и хорошо, и плохо. Потом я увидел его перчатку там, где раньше было лицо. А потом уже совсем ничего не видел, ровным счетом ничего. Вообще-то нет. Знаете, как говорят: у него искры из глаз посыпались. Вот их я и увидел.

Ферма Уика

Мы шагаем обратно через луг, не говоря ни слова. Слышно, как тяжело, дуэтом дышат Ленни и Винс. Винси несет банку с прахом. Он держит ее очень крепко и бережно. Как будто мы очутились на этом лугу из-за того, что банка выскочила и драпанула от нас, а нам пришлось бежать и ее ловить. Как будто банка виновата. Но мы-то знаем, что это не так, что все наоборот. Виноваты только мы сами. Затеяли драку над прахом покойного. А банка в руках у Винса точно качает головой, укоряя нас, словно Джек подглядывает за нами изнутри и вздыхает насчет того, что какая-то его часть разбросана по лугу и теперь ее топчут овцы. Да, не ожидал я от вас этого, никак не ожидал.