Читать интересную книгу Операция отвлечения - Алексей Рюриков

   Григулявичуса Николай Степанович не дождался. Через четыре часа, консул, которому надоело сидеть в кафе, засобирался уходить, но перед тем спросил:    - Ваше превосходительство, а ну как не выйдет вовсе?    - Будем ждать - грустно ответил полковник. А что, есть другие предложения?    - Ну, он же убийца? Я бы мог, к примеру, зайти в консульство, сказать, как бы неофициально, что мол, предупреждаю о...    - Да они знают наверняка - не дал договорить Гумилев.    - А вдруг нет? Да и ничем не рискуем, у меня с консулом хорошие отношения, я вроде как его по дружески предупрежу. Ведь если мы запрос о выдаче голландцам пошлем, неудобно для англичан выйти может.    "Авантюра - подумал жандарм. Но..."    - Попробуйте, Георгий Максимилианович - решился он. Только...    - Да не тревожьтесь - покровительственно улыбнулся дипломат. Если бомбист ваш пропадет потом, так я и вправду в Гааге запрос сделаю, получим отписку, что полиция сведениями о местонахождении не располагает, не будут голландцы для нас напрягаться. На том и кончится, а мы все отрицать станем.    Он поднялся, и спокойно пошел к выходу.    Когда вернувшийся от англичан консул, вошел в кафе, раздраженно стряхивая капли дождя, уже по его лицу контрразведчик понял - сорвалось.    - Почему? - без предисловий спросил он дипломата, как только тот уселся напротив.    - Даже разговаривать не стали. "В консульстве нет, и не было российских подданных" - процитировал Маленков, снова присаживаясь к столу и подзывая жестом официанта. Теперь только если через местный суд. Нам есть, что предъявить ему официально?    - Кто с вами разговаривал? - быстро спросил Гумилев.    - Начальник паспортной службы посольства, из Амстердама.    Полковник нахмурился. Паспортная служба служила прикрытием сотрудникам Intelligence Service давно, с момента ее передачи из министерства обороны в Foreign Office. Он на секунду задумался, потом резко встал, и снимая с вешалки плащ огорчил собеседника, уже заказавшего портер:    - Мне нужна связь с Петербургом, срочно. Вы ведь имеете право на дипломатическую почту? Телеграмму я зашифрую сам, передохнуть не получится, Георгий Максимилианович. Поехали.

***

   Утром следующего дня, Гумилев не спеша пил кофе в таком же, может, чуть менее чистом кафе. В порту Роттердама, где из окна прекрасно просматривались пирс и борт парохода, отправляющегося на Альбион. Неподалеку от трапа, чуть отстраненно от реденькой цепочки пассажиров, вырисовывалась высокая, сухая фигура английского консула, рядом с которым прохаживался человек "среднего роста, плотного телосложения, представительный" - тут же всплыла в памяти фраза из формуляра. Человек, за которым полковник охотился последний месяц. Убийца и террорист. Угроза для спецслужб Российской империи. Со вчерашнего дня имеющий вид на жительство в империи его величества Георга V.    Григулявичус, под присмотром двух флегматичных голландских пограничников, куривших в нескольких шагах от британцев, ждал очереди на пароход. Брать его тут, на глазах всего порта, было, разумеется, невозможно, а на пароходе боевик переходил под охрану флота Великобритании.    Вчера, вернувшись в российское представительство, Николай Степанович нашел шифровку от фон Коттена, запрещавшую любые действия кроме наблюдения. С Фогелем вопрос решился просто, голландец, как всегда невозмутимо пожал плечами, взял деньги, снял своих агентов кроме двоих, в пару к каждому филеру из России, и исчез. В ответ на новости о контактах боевика с британцами, Петербург новой телеграммой подтвердил запрет на деятельные меры, приказав, однако, продолжать слежку и в случае намерения покинуть страну - удостоверится в том лично полковнику.    "Помаячить" - перевел для себя Гумилев, с самого начала подозревавший в операции второе дно. Этот приказ он сейчас и выполнял. Отчетливо понимая - в этом спектакле, его роль отыграна. И какой была роль, первого плана, или "кушать подано", хорошо он сыграл, или был освистан невидимым зрителем, он не узнает, наверное, никогда. Такое уж ремесло, пьеса на подмостках с задернутыми кулисами, по непрочитанному сценарию.    Он глотнул кофе, и вновь взглянул на фигуры у трапа.    "А у Юзика ведь тоже есть роль - подумал жандарм. Своя, неведомая. Может, и самому ему неизвестная. Бросающая по всей Европе, обрекая бежать, бежать от преследующих ищеек, и ищеек натасканных, опытных".    На секунду полковник пожалел поднимающегося на корабль паренька с окраины Российской империи, старающегося, это было заметно даже издали, держаться надменно и уверено, в английском стиле. Сладка ему сейчас свобода, а еще вчера наверняка дрожал загнанный - подумал Гумилев. Тоже бы сбежать куда, из Европы этой... да ведь кому ж на мое место-то? Нет таких у генерала, приметных..."    Мысли внезапно потекли в другую сторону. Полковник усмехнулся, и потянул из кармана записную книжку.

***

   - Джек, он строчит в блокноте уже двадцать минут - настороженно сказал в соседнем кафе человек выглядящий, как матрос в поисках найма, соседу по столику. Что ему сейчас писать?    - Может, отчет - спокойно ответил собеседник, отвыкший суетиться много лет назад, еще в индийской полиции. Может, портрет отъезжающего рисует. В рапорт включим.    - А если мимо пройти, взглянуть?    Сосед матроса отпил из высокой кружки недорогое пиво, бросил рассеянный взгляд в соседнее кафе, подумал, и отрицательно покачал головой:    - Не стоит. Тертый клиент.    Старший филер откинулся на спинку стула, доставая из кармана пачку сигарет вновь неприметно, но внимательно обозрел окрестности, и вынес окончательное решение:    - Приказано вмешиваться, только если нашего парня попробуют взять. Русский сидит спокойно. Пишет он или срисовывает, нас не касается, нам интересно, куда он после пойдет. А он, возможно, тут не один - британский агент по опыту знал, когда следишь за серьезной персоной - могут найтись желающие, последить и за тобой. Рисковать он не собирался: Может, он вообще не по делу строчит.    Англичанин, прикрывающий отъезд Григулявичуса угадал.

***

   Первые строфы легли на бумагу легко, стихотворение писалось быстро, "шло само". Возможно, подсознание утешало за проигранную, он был уверен в этом, операцию. Проигранную жандармом, но... возможно, разбудившую поэта. Он быстро, не останавливаясь, покрывал лист блокнота строками:    "Оревуар, горловина Зунда,

Прощай, унылый Па-де-Кале.Под звук гитары еще секунда -И вся Европа уже во мгле.

И вмиг восполнив мои утраты(Хотя утрачиваю ли я?),Крепчают волны, поскольку радыВернуть мне счастие бытия.       Сладка свобода, Великий Боже,От миража европейских стран,Где год из года одно и то же,Где спорят Библия и Коран,   Где Папе снится инвеститура,Где чеха видит в гробу мадьяр,Где иудеев, цыган и турокТерпеть не может любой школяр..."   

 Дописав в конце последней, восьмой строфы: "Хочу сбежать я... куда-нибудь", Гумилев задумчиво нахмурился. Чувствовал - не то. Он легко мог бы переделать концовку так, чтобы не было ощущения нелогичности. Поэту его уровня это не составило бы вообще никакого труда, но... сейчас ему мешало чувство, что как раз концовка стоит на своем законном месте и если уж что и менять, то лучше все предыдущее. Такое случается не всегда, но, в очередной раз но...    Он перечитал набросок еще раз, окончательно признал, что с композицией что-то явно выходит не так, определился над структурой стихотворения в целом подумать потом и занялся четверостишиями. Исправляя, поменял пару слов.    "В нечетных строках идут внутренние рифмы: свобода - года, ставя - славе... А тут рифмы нет... Махнуть рукой? Или..."    Поэт, не забывая поглядывать в окно, все-таки подыскал нужный вариант, снова перечитал, и снова остался неудовлетворенным. Теперь смущала другая строфа:    "Оревуар, горловина Зунда,

Прощай, унылый Па-де-Кале.Под звук гитары еще секунда -И вся Европа уже во мгле".

"С внутренней рифмовкой плохо: оревуар и гитары - это, помилуйте, еще увидеть надо! Да и в целом... не очень. Откуда гитара? - задумался поэт. Пожалуй, лучше... лучше вспомнить город на скале! Есть у нас такой? Ес-сть... Сразу становится ясно, что и гитара - испанская, и рифма у нас прояснилась. Впрочем, все равно не то".    Он допил чашку, бросил несколько монеток на стол, и пошел к выходу.

***    25.12.1932. Франция, Париж.

   Счастия бытия в Париже тоже не наблюдалось. А вместо волн Николаю Степановичу обрадовался полковник Шмырко. И выяснилось, что уезжать из Европы пока что рано.    - Николай Степанович, два известия - сообщил резидент. Первое, сигнал от нелегалов поступил.    - Разберусь - пообещал Гумилев.    - Угу. Второе, к нам едет Знаменский.    - Заведующий Разведчастью?    - Именно. У него будут дополнительные сведения по покушению на Барту.    - Высокий уровень. Я могу поделиться с Лепарком?    - Просто скажите, что новости скоро появятся. Лепарк вас ищет, кстати.    - Свяжусь сейчас же.