Читать интересную книгу Скорость - Дин Кунц

На двенадцатом звонке он отодвинул стул от стола.

Выродок ничего не говорил по телефону. Не хотел, чтобы Билли слышал его голос. И на этот раз только вслушивался бы в дыхание Билли.

На шестнадцатом звонке Билли поднялся из-за стола.

У этих звонков была только одна цель: запугать. Брать трубку смысла не было.

Билли стоял у телефонного аппарата, глядя на него. На двадцать шестом звонке взял трубку.

На световой панели номер не высветился.

Алекать Билли не стал. Просто слушал.

Через несколько мгновений тишины на другом конце провода что-то щелкнуло, потом раздалось шипение. Шипение сопровождалось отрывочным треском и скрежетом: через головку воспроизведения ползла магнитная лента без записи.

Потом пошли слова, которые произносили разные голоса, как мужские, так и женские. Ни один человек не говорил больше трех слов, часто только одно.

Судя по различной громкости, выродок смонтировал свое послание из различных записей, возможно, воспользовался аудиокнигами, начитанными различными людьми.

 «Я… убью… симпатичную рыжеволосую… Если ты… скажешь… отделайся от суки… я убью… ее… быстро… Если нет… она будет… долго страдать… под пыткой. У тебя… есть… одна… минута… чтобы сказать… «отделайся от суки». Выбор… за тобой».

Вновь треск и скрежет ленты без записи.

Текст выродок составил идеально. Требовался конкретный ответ на четко поставленный вопрос, и увильнуть от ответа не было никакой возможности.

Ранее сотрудничество Билли с выродком было исключительно моральным: выбор жертвы определялся его бездействием, а в случае с Коттлом — отказом от действия.

Смерть красивой учительницы и пожилой благотворительницы одинаково трагична, если только ты не расположен к молодым и равнодушен к старым. Тогда принятие решения приводило точно к такой же трагедии, как и бездействие.

Когда возможными жертвами могли стать неженатый мужчина, «исчезновения которого мир не заметит», и мать двоих детей, смерть матери являла собой куда большую трагедию. В этом случае ситуация конструировалась так, что Билли, не обратившись в полицию, обеспечивал выживание матери. Выродок как бы вознаграждал его бездействие и играл на слабостях.

Теперь ему снова предлагалось выбрать из двух зол меньшее, и таким образом он становился сообщником выродка. На этот раз бездействие не поощрялось. Промолчав, он приговаривал рыжеволосую женщину к пыткам, долгой и мучительной смерти. Ответив, он обеспечивал ей легкую смерть.

Спасти женщину он не мог.

В любом случае исход был фатальным.

Но одна смерть отличалась от другой.

Ползущая через головку воспроизведения пленка разродилась еще двумя словами: «…тридцать секунд…»

Билли чувствовал, что не может дышать, но дышал. Чувствовал, что задохнется, если попытается сглотнуть слюну, но не задохнулся.

«…пятнадцать секунд…»

Во рту у него пересохло. Язык распух. Он не верил, что сможет заговорить, но сказал: «Отделайся от суки».

Выродок положил трубку. Билли последовал его примеру.

Если бы он ожидал, что выродок войдет с ним в контакт по телефону, он бы позаботился о том, чтобы записать разговор. Теперь говорить об этом не стоило.

Эта запись не показалась бы копам убедительной, пока они не нашли бы тело рыжеволосой. А если тело будет найдено, скорее всего, найдутся и улики, которые свяжут смерть женщины с Билли.

Кондиционер работал хорошо, но воздух кухни, казалось, сгустился, застревал в горле, вязкой жидкостью растекался по легким.

 «Отделайся от суки».

Билли не помнил, как вышел из дома. В какой-то момент понял, что спускается по лестнице с заднего крыльца. Не мог сказать, куда идет.

Сел на ступеньках.

Оглядел небо, деревья, двор.

Посмотрел на свои руки. Не узнал их.

Глава 35

Прежде чем уехать из города, он покружил по улицам, но слежки не обнаружил.

Поскольку буррито [17] с трупом в багажном отделении не было, Билли мог позволить себе чуть ли не всю дорогу ехать с превышением скорости. Направлялся он в южную часть округа. Горячий ветер врывался в разбитое окно, когда он въехал в город Напа в 1:52 пополудни.

Напа — милый, живописный городок, который стал таким сам по себе, без помощи политиков или корпораций, задавшихся целью превратить его в тематический парк на манер «Диснейленда», как это случилось со многими другими калифорнийскими городками.

Юридическая фирма Гарри Аваркяна, адвоката Билли, находилась в центральной части города, неподалеку от здания суда, на улице, вдоль которой росли старые оливы. Он ждал Билли и приветствовал его медвежьим объятием.

Лет пятидесяти с небольшим, высокий, крепкого сложения, с подвижным лицом и быстрой улыбкой, Гарри выглядел как главный герой ролика, рекламирующего какой-нибудь чудодейственный способ восстановления волосяного покрова. Помимо жестких черных волос, таких густых, что, казалось, требовали каждодневного внимания парикмахера, у него были большие моржовые усы, а тыльные стороны ладоней его здоровенных рук так заросли, что он, похоже, не замерз бы зимой даже без одежды.

Работал Гарри за антикварным столом, мало напоминающим письменный, и когда он сел за него, а Билли — напротив, создалось впечатление, что встретились не адвокат и клиент, а два деловых партнера.

После вступительных реплик о здоровье и жалоб на жару Гарри спросил:

— Так что это за важный вопрос, который ты не мог обсудить по телефону?

— Обсудить я мог, — солгал Билли, зато продолжил правдой: — Но мне все равно нужно было приехать сюда по другим делам, вот я и решил повидаться с тобой и спросить о том, что меня тревожит.

— Тогда задавай вопросы, и посмотрим, знаю ли я что-нибудь насчет законов.

— Речь идет о доверительном фонде, который обслуживает Барбару.

Гарри Аваркян и Ги Мин «Джордж» Нгуен, бухгалтер Билли, были еще двумя попечителями фонда.

— Два дня тому назад я получил финансовый отчет за второй квартал, — сообщил ему Гарри. — Доход составил четырнадцать процентов. Отличный результат, особенно если принять во внимание нынешнее состояние фондового рынка. Даже с учетом расходов на содержание Барбары основной капитал устойчиво растет.

— Мы удачно инвестировали средства, — согласился Билли. — Но вчера я лежал ночью без сна и волновался: а нет ли у кого возможности залезть в горшок с медом?

— Горшок с медом? Ты про деньги Барбары? Если уж тебе нужно о чем-то волноваться, как насчет астероида, который может столкнуться с Землей?

— Я волнуюсь. Ничего не могу с собой поделать.

— Билли, я сам составлял документы фонда, там нет ни одной «дырки». А кроме того, с таким охранником, как ты, из сокровищницы не пропадет и цент.

— А если со мной что-то случится?

— Тебе только тридцать четыре года. С высоты моего возраста, ты едва вышел из пубертатного периода [18].

— Моцарт не дожил и до тридцати четырех.

— На дворе не восемнадцатый век, и ты не умеешь играть на рояле, поэтому сравнение неуместное. — Гарри нахмурился. — Ты заболел или как?

— Бывало, чувствовал себя лучше, — признал Билли.

— Что за повязка у тебя на лбу?

Билли и ему рассказал байку о коварном сучке.

— Ничего серьезного.

— Для лета ты бледный.

— Давно не рыбачил. Послушай, Гарри, рака или чего-то такого у меня нет, но я всегда могу попасть под грузовик.

— В последнее время они охотились за тобой, эти грузовики? Тебе приходилось от них убегать? С каких это пор ты превратился в пессимиста?

— Как начет Дардры?

Дардра и Барбара были близняшками, только разнояйцевыми. И разительно отличались друг от друга как внешне, так и внутренне.

— Суд не только отсоединил ее от сети, — ответил Гарри, — но перерезал провод и вытащил батарейки.

— Я знаю, но…

— Она — кролик «Энерджайзера» [19], только злобный, но уже стала историей, как тот бифштекс, который я съел за ленчем на прошлой неделе.

Мать Барбары и Дардры, Сисили, была наркоманкой. Отец так и остался неизвестным, поэтому в свидетельства о рождении близняшек внесли девичью фамилию матери.

Сисили попала в психиатрическую клинику, когда девочкам исполнилось два года, ее лишили родительских прав, а Барбару и Дардру отправили в приют. Через одиннадцать месяцев Сисили умерла.

До пяти лет девочки жили в одном приюте. Потом их разлучили.

В двадцать один год Барбара нашла сестру и попыталась наладить отношения, но получила отказ.

Пусть и в меньшей степени, Дардра унаследовала пристрастие матери к химическим стимуляторам и вечеринкам. И нашла свою правильную и трезвую сестру слишком скучной и пресной.

Восемью годами позже, после того как пресса уделила трагическому случаю с Барбарой повышенное внимание, а страховая компания учредила семимиллионный трастовый фонд, чтобы оплачивать ее длительное лечение, у Дардры вдруг прорезалась любовь к сестре. Будучи ее единственной родственницей, она попыталась через суд стать единственным попечителем фонда.