Он был вовсе не похож на обычный блокнот или переплетенный ежедневник. Дед на первой же странице упомянул, что ему надоело разбирать слипшиеся после бродов и переправ на учениях странички, и он специально заказал в ювелирной мастерской герметичный алюминиевый футляр. Плоская, толщиной примерно в дюйм, длиной в ладонь и шириной в полторы ладони коробочка выглядела довольно удобной. Пара эксцентриков плотно прижимала верхнюю крышку. А если открыть ее, становился виден металлический зажим, удерживающий вместе блок мелко исписанных неразборчивым почерком листков, а по бокам его два длинных алюминиевых же цилиндрика с крышечками сверху - чернильницы. Крышку украшала монограмма GN, вырезанная модным пятьдесят лет назад готическо-модерновым шрифтом. Функциональная и стильная вещь - во вкусе дедушке Гойко не откажешь. Интересно, каким он был - мой дед, который так не увидел своего новорожденного сына, не сумел еще раз обнять молодую красавицу-жену?
Мог ли он представить себе меня? Что бы сказал, если бы смог в какую-то невероятную пространственно-временную лупу увидеть своего незнакомого внука, который спустя полвека с удивлением всматривается в прошлое, тянется мыслью к нему навстречу, пытаясь понять, о чем он думал, что чувствовал тогда? Что почувствовал бы, если бы мы вдруг встретились глазами через бездну невозвратного времени?
Как несправедливо поступила бабушка Виолетта, скрывая от меня, кем на самом деле был Гойко Немирович! Я мог бы гордиться им - героем, сопровождавшим императора Траяна в той страшной, потребовавшей огромного мужества и жертв экспедиции. Мог гордиться родным дедом, спасавшим жизнь императора, говорившим с блестящим принцем Максимилианом, отдавшим свою молодую жизнь ради благородной цели - вернее всего, геройски...
Впрочем, может быть, бабушка была права? В действительности, ничего не зная о деде, я не заработал комплекс неполноценности - ведь мне в жизни не сравняться с ним. Какие могут быть подвиги в наши мирные, сытные и сонные времена? Не то, чтобы я хотел идти вперед сквозь электрические разряды, через пахнущие смертью сумерки убитого континента, и умереть в расцвете лет... о боже!.. Гойко погиб, но бабушка Виолетта, даже убитая горем, с любовью сохранила и ввела в мир его сына... а я... я все испортил.
Что бы ни говорил отец, есть ли на свете какие-то проклятия, которых я не заслужил?.. Насколько честнее, благороднее и храбрее был мой дед, так и оставшийся молодым навечно! Нет, куда там, наверняка я не нашел бы в себе сил взглянуть ему в глаза. Попросту сгорел бы от стыда - да и он не стал бы гордиться таким внуком.
Да, пожалуй, я отдам дневник принцессе с облегчением. Стоит ли вообще надрывать себе сердце ужасами, которыми, без всякого сомнения, переполнены следующие, непрочтенные еще страницы? Я прожил почти двадцать лет, ничего не зная о дедушке, и мог вообще ничего не узнать. Почти уверен, если бы не неожиданное путешествие, бабушка Виолетта так бы и не поделилась со мной этой старой, покрытой пылью и паутиной, никому не нужной, в общем-то, тайной.
Ох, напрасно я задумался об этом.
Звук шагов, гулко отдавшийся под металлическим подволоком трюма, заставил меня встрепенуться, отвлекая от тягостных раздумий.
Увы, это оказался совсем не тот человек, которого я ждал. На фигуре, возникшей в приоткрытом проеме створки сдвижных ворот трюма, было не белое с золотом и даже не униформа горничной, а длинный черный плащ и шляпа с низкими полями. Вылитый Зорро из синематографа. Кто бы это мог быть? На всякий случай я убрал дневник во внутренний карман кителя.
Блеснувшие в прорези шелковой полумаски глаза быстро обежали трюм и остановились на мне. Незнакомец шагнул внутрь, не забыв закатить створку ворот на место, и направился ко мне, неторопливо ступая.
Может быть, камердинер ее высочества? Он был высок и статен, с прекрасной осанкой. В том, как горделиво он вышагивал, мне даже показалось что-то знакомое.
- Вы от принцессы? - спросил я, поднимаясь навстречу. Но человек лишь насмешливо фыркнул.
- О боже, вот это самонадеянность. Принять меня за купидона любви с весточкой от Грегорики - как это мило! Надо будет продать этот сюжет какому-нибудь драматургу, писателю слезных драм.
- Не понял... при чем тут драмы? - с досадой переспросил я, уже догадавшись, что обознался. - Если у вас тоже назначено здесь свидание - тьфу, то есть встреча - извиняюсь, но место занято.
- О, прямо в точку, - усмехнулся незнакомец, - Именно свидание. Именно здесь и сейчас.
- Жаль вас разочаровывать, но...
- Нет-нет, кто здесь говорит о разочаровании! - перебил собеседник, картинно взмахнув рукой так, что пола плаща взметнулась, обнаружив ослепительно белый мундир с золотыми галунами. Постойте, где-то я видел подобный мундир, совсем недавно... - Напротив, я поистине счастлив. Неделя взаперти в тесной каютке, и ровным счетом никаких развлечений; от этого любой полезет на стенку. Поэтому я крайне благодарен за возможность размяться.
Не обращая внимания на озадаченное выражение, с которым я на него воззрился, незнакомец прошелся туда-сюда, деловито совершая вращательные движения плечом. Так делают, когда собираются сыграть в теннис.
- А еще мне нравится пунктуальность. Терпеть не могу дожидаться, - продолжил он все тем же бодрым тоном.
- Слушайте, я же сказал, мне нужно встретиться здесь кое с кем. Будет довольно неловко, если мы будем друг другу мешать.
- Ты мне нисколько не мешаешь, господин Немирович.
- Э-э... откуда вы знаете, как меня зовут? - удивился я.
- Ничего удивительного. Ведь у меня назначена встреча именно с тобой, - усмехнулся он, сверкнув красивыми белыми зубами. И эта усмешка почему-то заставила меня внутренне напрячься.
- Подождите, вы же сказали, что вас прислала не принцесса?
- Ни в коем случае. С чего бы я позволил помыкать собой этой высокомерной шлюшке?
Теперь уже было очевидно, что незнакомец издевается. Высокомерная шлюшка? Это просто оскорбление или что-то более серьезное? Я нахмурился. Он говорил уверенно, словно об общеизвестном факте. Конечно, мне трудно судить, лишь сегодня познакомившись с Грегорикой Тюдор. Понятия не имею, чем она занимается в свободное от поиска старых дневников время. Но здесь что-то не складывалось. Конечно, в первую минуту и я мог бы назвать ее высокомерной - чувствуется, что она гордится своим происхождением. Хотя нет, не совсем так - гордится своими предками, их великими делами во времена Науфрагума. Что говорить, не много найдется в истории монархов, шагающих среди электроразрядов, волоча за собой вериги. Это, скорее, прерогатива святых и мучеников. Более того, пообщавшись с принцессой буквально несколько минут, я уже мог сказать, что настоящего высокомерия в ней не было. Ее высочество даже не сочла зазорным извиниться, когда поняла, что была неправа. Непохоже, чтобы она считала окружающих людьми низшего сорта.