объяснить, что попала к тетке случайно, да увидев ту убитой, решила немного поживиться. Посчитав, что убитой деньги не нужны, а ей они не помешают. О том, где она была все это время, до происшествия, Анюта объяснить не могла, иначе бы всплыла смерть Лукавого. Поэтому на этот вопрос она не ответила, а молча смотрела на следователя и пожимала плечами. Вдобавок ко всему, у нее начались приступы ломки, и именно в этом состоянии, она опять сидела в следственном кабинете.
– Анна Андреевна, – вежливо начал тот, – На ножницах, которыми была убита Пермякова Надежда Ивановна, найдены только ваши отпечатки пальцев. И именно у вас были обнаружены вещи погибшей.
– Я же уже говорила, ножницы я трогала. Я их из нее вытащила. Не знаю зачем. Не знаю! Деньги, да, я взяла. И украшения тоже. Но я не убивала!
– Послушай, – перешел на «ты» следователь, – В твоей крови обнаружено достаточное количество героина. Я тебя только за это упечь могу, плюс воровство. Ты по любому поедешь. Какая тебе разница за что? А своими отнекиваниями, ты мне дыру об убийстве в деле делаешь. – Он замолчал, потом посмотрел пристально на Анюту и спросил:
– Хреново тебе? Ломает поди всю?
– Хреново. Ломает, – трясясь, согласилась Анюта.
Следак выдвинул ящик стола, вытащил оттуда порошок и повертел возле Анютиного лица.
– Давай так. Я тебе укол, а ты мне чистосердечное. И статью о наркоте тебе квалифицировать не будут. Я позабочусь. Только убийство и грабеж.
«С моих слов написано верно и мною прочитано» и далее подпись, было прописано Анютой собственноручно, под текстом следующего содержания:
«Я, Котова Анна Дмитриевна, 17.04.1999 г.р. зарегистрирована по адресу: Волгоградская область, поселок Сеньки, улица Цветная, дом 2. Проживавшая до этого в детском доме номер семь города Москвы. Покинув детский дом и получив государственную квартиру, продала ее и приобрела дом в поселке Сеньки. Нигде не работала и нигде не училась, а вела разгульный образ жизни. В итоге деньги за проданную квартиру закончились, а купленный дом сгорел. И я занялась бродяжничеством. Вспомнив о том, что в Москве у меня проживает богатая родственница, поехала к ней. Но та в помощи отказала. На что я обозлилась и, схватив лежащие рядом ножницы, нанесла семь ножевых ранений в спину и заключительный в грудь. После чего, начала обыскивать квартиру, в поисках наживы. Но ее, прямо на месте преступления, задержала полиция, вызванная бдительной соседкой».
Подписав себе приговор, Анюта находилась в ожидании суда. В какой-то период, пережив очередную ломку, Анюта смогла избавиться от наркотической зависимости. Хотя бы физиологически.
И вот, наступил день суда. Анюта сидела на скамье подсудимых, а свидетелей вызывали из коридора по очереди. Конечно, первой свидетельницей была приглашена та самая противная соседка, которая так некстати, заходила в тот роковой день в подъезд. Та, которая рассказала их встречу, указав при этом точное время, а оно, как ни странно, совпадало со временем убийства. При этом, крикливая старушка, не забывала называть Анюту убийцей и воровкой. Рассказав свою, очень приукрашенную версию встречи, она продолжила:
– Товарищ судья, ну как же это так? Вот такие вот будут ходить, и убивать всех прямо дома? Как же жить теперь? Мне вот, например, боязно теперь из квартиры выходить. Я закрываюсь на все замки и сижу. А то, вдруг, придут. Убьют, не пожалеют и обкрадут всю до нитки, – в голос завыла старуха. – Я же даже балкон теперь закрытым держу. А то и через него влезут. А у меня коты. И гулять им теперь негде. И все из-за таких вот, как она! Стрелять таких надо! Или сажать пожизненно!
– Уважаемая Серафима Олеговна, – устало вздохнула судья, – Суд сам разберется, какое наказание будет назначено обвиняемой.
– Ага, назначите вы. Отпустите и пусть гуляет. Или год дадите, а она вернется и меня убьет, за то, что я тут разговариваю. Вот влезет на балкон и поминай, как звали.
– Серафима Олеговна, вы живете на пятом этаже. О каком балконе идет речь? Тем более, хочу напомнить вам, что подсудимая является близкой родственницей потерпевшей, а не квартирной воровкой.
– Да какая ж она родственница? Я и следователю говорила. Не было у Надьки никого. Одна она жила. Мужичонка только к ней иногда захаживал и все. А эта кто такая? Я в нашем доме живу с рождения. И всех наизусть знаю. Про кого хочешь, спроси, про всех рассказать могу. А эту чушку, я первый раз вижу.
– Серафима Олеговна! – стукнула молоточком, уставшая слушать ее, судья. – Я попрошу, в зале заседания обойтись без оскорблений, иначе мне придется удалить вас из зала.
– Во как! – всплеснула руками соседка, – Это что ж значит, меня выгнать, а убийц жалеть будем?
– Если у сторон, вопросов к свидетелю больше нет, то попрошу вас присесть на свое место, – строгим голосом произнесла судья.
– Ваша честь, – поднялся прокурор, – У меня есть. – Свидетель, обратился он к старухе, – В своих показаниях, вы указали, что видели в руке подсудимой странный предмет, похожий на оружие, а точнее на пистолет. Расскажите об этом подробнее.
У Анюты округлились глаза: «Какой пистолет? Что за бред она несет? Ну почему она встретила именно ее?! Ведь столько нормальных людей живет в этом подъезде. И почему ее угораздило, столкнуться именно с этой полоумной бабкой?! Почему?! Почему?! Почему?! Еще и пистолет какой-то выдумала!»
– Да, я видела, – поджала губы противная старушка.
– Где именно он был?
– Так в руке она его и несла.
– Свидетель, – перебила ее судья, – Хочу напомнить вам, что вы не на скамейке во дворе, а в зале судебного заседания. И за ложные показания, мы можем привлечь вас к уголовной ответственности.
– А чего я вру? – удивленно приподняла бровь старуха.
– Вы уверены, что видели, именно пистолет, в руках у подсудимой? – уже более жестко переспросила судья.
– Да откуда ж мне знать. Пистолет это или нет. Несла чего-то, я и подумала.
– Ваша честь! – подскочила со скамьи Анюта и ухватилась за решетку, – У меня вообще в руках ничего не было.
– Сядьте подсудимая! – стукнула молотком судья, сердясь из-за нелепости и нарушения процесса. – Сядьте! Вам еще дадут слово.
– Серафима Олеговна, подскажите, у подсудимой в руках, было что-то? Вы точно это видели?
– Да не помню, я. Может было, а может, и не было. У нас же темно в подъезде, хоть глаз коли! Я ходила к нам в управу. И звонила, и писала. А свет так и не сделали! А как в таких потемках можно, что-то разглядеть? Мне ж не шестнадцать лет, а семьдесят четыре. Я уже