Читать интересную книгу Год беспощадного солнца - Николай Волынский

– Какого же еще? Там и сказано, что Бог избрал евреев своим любимым народом.

–  Там сказано… – вздохнул Мышкин. – В Ветхом Завете… Прогнившем. А теперь поставлю вопрос, который в границах наших рассуждений является коренным. Без ответа на него мы не продвинемся ни на шаг.

Клюкин яростно потирал ладони – он был страшно азартен и любил любую игру, где определяются победитель и побежденный. Клементьева тоже ждала. Она время от времени вытягивала шею вперед и принюхивалась, словно гончая на охоте.

– Давай! – великодушно разрешил Литвак. – Давай свой коренной вопрос.

– Обращаюсь ко всем, – отчетливо произнес Мышкин. – И повторю: это важно. Вопрос: «Бог всемогущ и благ или бессилен и алчен?»

– Идиотский вопрос! – фыркнул Литвак.

– Ответь! – предложил Мышкин.

– Получай, Сократ: всемогущ и благ, – сказал Литвак.

– Отлично! Вот ты сам только что признал: не может Бог любить только один народ на свете, а остальных ненавидеть и делать им всякие пакости вроде библейских «песьих мух» и известного первого в истории цивилизации геноцида – массового убийства всех первенцев в Египте. Разве это не холокост? Только в отношении ни в чем не виноватых египтян. Но у нас в руках Библия! Вроде серьезное вещественное доказательство. Но почему же именно в ней Он так безжалостен к другим народам? Мучит их, уничтожает, грабит, сгоняет с их собственных земель, лишает их родины, средств к существованию, вульгарно мошенничает… Кстати, ведь тогда египетский фараон сразу согласился и пообещал Моисею хоть завтра отпустить всех евреев. Они ему были не нужны. Они в Египте так расплодились, что стали угрозой для государства. Фараон считал, что в случае войны они станут пятой колонной. Но твой Иегова из твоей Торы и это предусмотрел. И сказал Моисею: дескать, этот фараон поганый у нас так легко не отделается; я сейчас специально ожесточу его сердце, чтоб он отменил разрешение… Зачем это ему понадобилось? Зачем ожесточать фараона? Ведь дело было в шляпе!

Литвак пожал плечами, Клюкин с Клементьевой пожирали Мышкина глазами.

– Я тебе скажу, зачем на египтян обрушились все казни, а самой страшной оказалась та, которую иначе чем геноцидом, по-вашему, холокостом, не назвать: убийство каждого первенца. Ночью. А чтоб главный киллер в маске ангела не ошибся, евреи по приказу твоего бога пометили все жилища египтян кровавым знаком. Это, Женя, был самый древний и страшный акт террора . Типичного террора. Классического. Мало было ограбить доверчивых, как русские, египтян, которые даже все свое серебро охотно отдали евреям – якобы на пару часов, для жертвоприношения. И серебро евреи присвоили. Украли. Надо еще вдобавок нагнать ужас! На египтян, а значит, и на другие народы, до которых непременно дойдет, как евреи покидали Египет. И чтобы все боялись племени, способного на безумную жестокость. Так что согласись: твой Элохим – типичный Бен Ладен. Даже хуже. И придумали его твои левиты, такие же мерзавцы, и запечатлели на папирусе, чтобы все знали и через тысячу лет тряслись от страха перед твоими шахматистами, Женя… Наливай! – неожиданно крикнул он Клюкину.

– У меня есть объяснение всем этим пакостям, – продолжил Мышкин, прожевав буженину. – Простое, но после него все становится на свои места.

– Объясни, шеф! – потребовал Клюкин. – Народ просит!

– Один из узловых эпизодов книги Исход – это когда Иегова отправляет Моисея в командировку в Египет. За евреями. Вот взял наш Мозес жену, детей и собрался в путь. И тут Бог неожиданно… – Мышкин сделал паузу.

– Предложил выпить на посошок! – выпалил Клюкин. – Неразбавленного.

– Нет! Он догнал Моисея и тут же на дороге хотел его умертвить ! Замочить, короче, только не в сортире, а прямо на дороге. За что? Почему? Что преступного сделал верный Моисей? Нет ответа.

– Бухой был Иегова! – взвыл Клюкин. – Неразбавленного перепил!

– И Иегова убил бы Моисея, кабы не моисеева жена Сепфора, – продолжил Мышкин. – Увидев, что дело плохо, она схватила каменный нож… Почему каменный, кстати? – задумался Мышкин. – Непонятно… Схватила каменный нож, мигом отрезала крайнюю плоть у своего сына и бросила обрезок Иегове… Он взял. Зачем? Кто знает?

– Так ведь закусь! – рыдал Клюкин. – Отличная закусь!

– Она еще сказала вдобавок, что совсем не против, если Иегова станет ее женихом. И очень даже хочет, всю жизнь мечтала. При живом муже, который стоял тут же.

– И она переспала с Иеговой? – жадно поинтересовался Клюкин.

– Нет, обманула.

– Все они такие, – огорчился Клюкин. – Во все времена! Вот и верь после этого бабам…

– Все равно! – тупо повторил Литвак. – Всё наше. Мы всё придумали.

Он встал, покачиваясь, зашел к Клюкину в тыл и вдруг обхватил его шею двумя руками.

– Еще одно кощунство… Одно профессиональное движение, и шея твоя пополам, – сообщил Литвак.

– Пусти, идиот! – потребовал Клюкин. Литвак убрал руки и отступил на шаг. – Кощунство… – бормотал Клюкин, ощупывая свою шею. – Ежели по-твоему подходить, то вся Библия – одно большое кощунство.

Мышкин грустно покачал головой.

Он нащупал в кармане мобильник, отошел от стола подальше и набрал номер.

– Здравствуйте! – сказал он профессорским баритоном.

– Зойка, ты? – весело отозвалась Марина. – Не узнала тебя, дорогая! Богатой будешь.

– Хорошо, – согласился Мышкин. – Не возражаю.

– Знаешь, ко мне бабушка пришла. Полгода не виделись. А ты Зоя, откуда звонишь? Из дома?

– С Северного полюса, – ответил Мышкин.

– Понятно, Зоенька. То-то я тебе по проводу звонила, никто трубку не снял, – упрекнула Марина. – Ах, вот оно что!.. Тебя не было дома, говоришь?

– Естественно, – подтвердил Мышкин. – Если я до сих пор в морге. Здесь мой дом.

– Нет, Зоенька, сейчас не могу – бабушка зовет. Перезвоню тебе через пару минут.

Мышкин дал отбой и сунул трубку в карман. Все вокруг вертелось, как на карусели. Он закрыл глаза – карусель остановилась. Мышкин испугался: «Совсем окосел. Не дойду, упакуют в вытрезвитель. Но Литвак не станет меня вытаскивать».

Тут Литвак перед ним и вырос. Совершенно трезвый.

– Надо позвонить по срочному делу, – сказал он. – Дай мобилу.

– Надолго?

– Пара минут.

– Звони, – Мышкин достал из кармана мобильник, но Литвак неожиданно выхватил телефон у него из рук и стал торопливо нажимать на кнопки.

– Сбрендил? – возмутился Мышкин и тут же с внутренним холодом понял: Литваку нужен последний набранный номер. – Ну, Женя, ты хам! Может, и в заднем проходе у меня пороешься?

– Дай срок, пороюсь, – пообещал Литвак. – Кому звонил?

– Тебе-то что?

– Скажи, кому звонил.

– Пошел к черту!

– Скажи… – протянул Литвак и пошатнулся, но не совсем натурально.

– Звонил я самой мадам Баттерфляй. Доволен? Завидуешь?

Он вырвал телефон из рук Литвака и – вовремя: мобильник опять зазвонил.

– Это я, – сказала Марина.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – бодро отозвался Мышкин и отступил от Литвака на несколько шагов. – Желаю добровольцем отправиться на военные сборы.

– Время, место? – рассмеявшись, спросила Марина.

Мышкин глянул на Литвака. Тот вслушивался, выставив вперед левое ухо. На правое он, как и Мышкин, тоже был глуховат.

– Сейчас, – сказал Мышкин и пошел к себе.

– Извини, – сказал он в трубку, закрывая дверь. – У нас тут давно уборку не делали, не подметали, вот и завелись любители чужих разговоров.

– Вы что-то хотели мне сказать, Дмитрий Евграфович?

– И даже спеть! Разрешаю, кстати, говорить мне сердечное «ты». Очень хочется узнать – не всерьез, а так, шутки ради: мы могли бы куда-нибудь пойти вместе? Обогатиться духом. Для начала.

– Только духом? – снова рассмеялась она.

– Остальное по желанию.

– А точнее?

– Большой секрет. Но не пожалеешь. Будет сюрприз.

– Знаешь, – задумчиво произнесла Марина. – Какая-то двусмысленность в твоих словах. Мне не нравится.

– Только не говори «нет»! – торопливо сказал Мышкин. – А вдруг я дам тебе второй шанс?

– Ужас. Разве такое возможно?

– Нет. Невозможно. Впрочем, как хочешь. Я же сказал: вопрос чисто теоретический.

– Тогда все будет зависеть от обоснования твоей теории.

– Понял! Позвоню через пару дней, – и немедленно дал отбой, потому что приоткрылась дверь и просунулась борода Литвака.

Мышкин торопливо убрал из определителя номер Марины.

– Снова звонить пришел? Может, хватит, назвонился?

– Требую продолжения банкета! – мрачно заявил Литвак.

К полуночи Литвак уложил свою бороду на тарелку с остатками буженины и захрапел.

Ухватив его за ноги, Мышкин поволок Литвака по кафельному полу, точно мешок с картошкой, в морг, бросил в угол у двери знаменитый рваный матрас и небрежно свалил на него Литвака.

Неожиданно раздались три мощных удара в железную дверь. Мышкин глянул на часы – половина первого.