Читать интересную книгу Сказание о Доме Вольфингов (сборник) - Уильям Моррис

Он пытался думать о римском войске и о том, как его одолеть, но все старания были тщетны: мысли Тиодольфа возвращались к обыденной жизни, такой, какой она представлялась ему по окончании войны. Сейчас он не думал об обрушившихся на готов бедствиях, нет, он видел себя среди повседневных забот. Вот он идёт за плугом на пашне, и западный ветер обещает раннюю весну, а вот он с серпом в руках посреди зрелой пшеницы жарким летним днём, и отовсюду доносится смех веселящихся юношей и девушек. Он представлял себя далеко, на другом берегу Реки Бранибора: звёзды ещё только появляются в небе, как и сейчас, а он высматривает, нет ли на опушке случайно забредших в эти края волка или рыси. Вот он идёт по безветренному лесу после первых морозов, когда ещё не выпал снег, с охотничьим луком или дротиком в руке. А вот возвращается из лесу, пробираясь через снег и таща за собой сани с добычей. Стоит глубокая зима, ледяной ветер кусает лицо и несёт клубы снега, а Тиодольф шагает к свету и музыке бражного зала, откуда доносятся весёлые голоса. Там его встретят улыбкой, обрадовавшись возвращению охотников. Тиодольф представлял залитые половодьем луга и сладкий отдых ночью, когда северный ветер завывает вокруг старого дома.

Всё казалось ему прекрасным. Иногда Тиодольф оглядывался и по левую руку от себя видел длинную долину с узким входом, где тёк ручей и тёмные тисы прижимались к скалам. По правую руку тот же ручей, журча, петлями спускался с уступа большого холма. Над головой воина поднималась луна, а откуда-то снизу доносились свист ржанки и трели кроншнепа, чётко слышные спокойным тихим вечером. Где-то далеко раздавались приглушённые голоса его товарищей, оставшихся на вершине, звуки песен и перекличка охраны. Это тоже была часть милой его сердцу жизни, повторявшаяся снова и снова. Тиодольф улыбнулся, почувствовав счастье. Он любил грядущие дни, он страстно ждал их, как юноша на месте свидания ждёт звука девичьих шагов.

Так сидел Тиодольф, и мечты отгоняли от него беспокойство. Наконец, сон одолел князя, и великий воин Вольфингов начал клевать носом, словно старик в углу у печи. Он заснул, и волнения его улеглись, но вместе с этим всё стало казаться ему пустым и глупым.

Вскоре он вздрогнул и проснулся. Стояла глубокая ночь. Ветер совсем стих, и все звуки, кроме журчания ручейка и то и дело раздававшихся криков дозорных, казались глуховатыми. На небо поднималась луна. Лунные лучи отражались в каждой волне небольшого озера перед Тиодольфом, и казалось, что оно светится. Запруда наполнилась до краёв, и вода теперь перетекала через плотину. Тиодольф поднялся с камня, снял боевые доспехи, бросил Плуг Толпы на траву рядом с собой и решил искупаться, но, будучи ещё сонным, задумавшись, остановился. В это время плотина не выдержала, и течение выбило один из камней, а затем другой, потом ещё два или три, а после мягким ударом столкнуло все, и ручей с плеском побежал по долине, за минуту или две заполнив все маленькие впадины. Тиодольф, тихо посмеявшись этому, перестал расстёгивать котту, прилёг на траву рядом с камнем и, оглядев долину, сразу же заснул. Снов он не видел.

Когда он снова проснулся, ещё была ночь. Но луна стояла низко, и в небе над холмом уже появились первые проблески зари. Тиодольф какое-то время лежал, собираясь с мыслями и стараясь вспомнить, где он, как обычно бывает с людьми, проснувшимися после глубокого сна. Затем он вскочил на ноги и оказался лицом к лицу с женщиной. Кто же она, как не Солнце Леса? Тиодольф не удивился. Он протянул руку и дотронулся до неё, хотя ещё не вполне сбросил с себя тяжесть сна и не вспомнил всего, что случилось с ним вчера.

Женщина немного отстранилась от воина, и взгляд Тиодольфа прояснился. Он увидел, что она была босая, в лёгком чёрном платье. На руках её не было золотых колец, на шее не было ожерелья, а на голове – короны. Но она выглядела столь прекрасной на исходе этой ночи, что он вспомнил её красоту, открывавшуюся в солнечном свете дня. Воин громко рассмеялся, радуясь встрече, и спросил: «Что случилось, Солнце Леса? Или это такой новый обычай твоего рода и всех божеств – одевать невесту как только что пленённую невольницу или как женщину, потерявшую всю родню и ставшую бродяжкой? Кто же тогда будет стремиться в Жилище Асов и взбираться к Дому Богов?»

Солнце Леса отвечала ему, не подходя ближе, но таким нежным голосом, какой способен проникнуть в самое сердце:

«С последней нашей встречи поселиласьГлухая грусть в моей груди. Со смертьюТебе приятны игры, ты считаешьВесёлыми подобные забавы.Я знаю твоё сердце – в нём отвагаЖивёт, и ты, в защите не нуждаясь,Моё разрушишь счастье. Верно, воин,Невольница перед тобой предстала —Невольница печали. Злое гореМеня одежд лишило и терзалоНасмешками. И верно – божествоПеред тобой, но божество не в силахЛюбовь к тебе преодолеть, о, смертный».

Она посмотрела на него с тоской, некоторое время оставаясь на месте, но, наконец, не сумев сдержать себя, подошла к нему, взяла его руки в свои, поцеловала его в губы и, лаская, произнесла:

«О, где же твои раны, милый мой?Как отвернулись копья от груди,Когда война шумела, словно буря,Когда сильнейшие вступили в смертный бойС сильнейшими? Сегодня миновало…Но что расскажут завтра о тебе?Быть может, разнесётся слух, что умерМогучий Тиодольф, едва лишь битваУспела разгореться. Скажут люди:Неверными его удары были,И вот уж тело мёртвое лежитВ пыли дорожной. Жизнь, что вечно людямСветить должна, разбилась, прервалась».

Тиодольф ничего не ответил, а только улыбнулся, но не её словам, а приятному голосу и прикосновениям рук. Эта женщина испытывала такую сильную любовь, что сама печаль преображалась силой этой любви. Солнце Леса продолжила:

«Ты говоришь, бродяжка я. Послушай —Нет места божеству среди боговИ не найдётся на земле приюта,Коль радость умерла в груди. ГруститИ человек, но грусть его прервётсяСо смертью. А печаль богов бессмертна.Бродяжка я. Когда в твоих объятияхВпервые безмятежно я лежала,Во мне угасло божество, и славыЯ только для тебя желала в жизни.Передо мной до дня последней битвыК богам закрыты двери. Мою душуПленил могучий воин, и он броситЕё во тьму, сам погрузившись в бездну.Ты по пустой земле пройдёшь, где зёрнаНикто не сеет. За тобою следомПойду твоей невольницей к кургану,Где ты, такой любимый и желанный,Останешься навеки! Есть ли пользаПросить у горсти тлеющих костейЛюбви и помощи? У них нет чувств и мыслей —Вот, Тиодольф Могучий, чем ты станешь!Такой родной и близкий – кучкой праха!»

Он, нежно лаская её руки и плечи, с любовью ответил:

«Я Тиодольф Могучий, мудрый воин,Но я не вижу этой мрачной, тёмнойБезрадостной могилы, нет, мой взгляд,Пронзив века, любуется весельемПрекрасных юношей и дев из рода,Что Домом Вольфингов зовётся. Каждый деньЯ вновь рождаюсь в песнях и преданьях,В самой их жизни – каждый новый день.Я с ними связан, я звено цепи,Скрепляющей прошедшее с грядущим,Но ветхости могильного кургана,Где нет ни сумерек, ни светлых дней,Мне видеть не дано, как ни стараюсь.Сей образ растворяется в другом:Я вижу пир, Рог Памяти над заломПодняли, чтобы выпить за героя,За Тиодольфа Старого – и с теми,Кто празднует в кругу своих родных,Могучих Вольфингов, я буду вечно жить.И с тем юнцом, что жаждет ярой битвыИ видит по ту сторону столаМечей калёных пламенную жатву —В его виденье будет Тиодольф,Что прежде появления на светТого юнца, за Вольфингов отдалСвою могучую, стремительную жизнь».

Когда он закончил, Солнце Леса рассмеялась. Голос её был нежным, но смех – горьким. Она сказала:

«Нет, воин, ты умрёшь и не увидишьНи зала бражного, ни Вольфингов детей,Что бегают в стенах родного дома,А я останусь жить, и мои мыслиВсе будут о тебе, я тщетно ждатьОсуждена ответа от того,Кто никогда на чувства не ответит».

Воин вновь улыбнулся и проговорил:

«Я не узна́ю этого ни здесь,Ни в ветхости могильного кургана,Но ты… О, ты сомнения отбрось —Я буду жить в тебе, любовь бессмертна,Пока есть память».

Казалось, Солнце Леса не слушала его. Она, слегка отстранившись, стояла, глубоко погружённая в свои мысли, затем развернулась и отошла на несколько шагов, а там наклонилась, подняла что-то (а это была чудесная кольчуга) и вернулась к Тиодольфу. Она произнесла:

«Скажи мне, Тиодольф, но почемуНе носишь ты средь бури копий этуПрекрасную кольчугу, что ковалЖелезный молот в кузнице? Ты мнеНе веришь иль в решении боговТы сомневаешься, раз в бой идёшь упрямоС незащищённой грудью? Иль тебяТак гордость обуяла, что лишь смертьТебе достойной кажется наградойИ лучшей, чем моя любовь, скажи?»

Тиодольф ей ответил: «Солнце Леса, ты властна спрашивать меня, почему я не надел в битву твой дар, чудо мира, кольчугу, сработанную гномами! Но что же ты говоришь? Я не сомневаюсь ни в твоей вере в меня, ни в твоей сильной любви. Что же до воли богов, то её я не знаю и не могу знать и не ведаю, как изменить. Ты говоришь, что мне желанней смерть, чем твоя любовь, но я не понимаю этих слов. Не скажу, что люблю тебя больше самой жизни, ибо моя жизнь и моя любовь есть одно, их нельзя разделить.