Читать интересную книгу Икона - Фредерик Форсайт

Так чего же они хотели, убийцы? Информации? Да он наверняка сказал бы им все, чего они хотели, и без всего этого. Наказание? Для примера? Садизм? Возможно, всего понемножку. Но что, чёрт побери, могло быть у старика, похожего на бродягу, что так было нужно главарю банды? Или что он мог такое сделать их главарю, чтобы заслужить то, что с ним учинили?

Вольский заметил примечание в графе «Приметы». Профессор записал: «На теле никаких, ко во рту два передних резца и клык, все из нержавеющей стали, явно наследство какой-то примитивной военной зубной клиники». Это означало, что у человека было три стальных передних зуба.

Последнее замечание патологоанатома напомнило кое-что Вольскому. Было время обеда, и он собирался встретиться с другом, тоже из отдела убийств. Он встал, запер свой обшарпанный кабинет и вышел.

Лэнгли, июль 1986 года

Письмо от полковника Соломина создало большую проблему. Он передал три пакета через тайник в Москве, а сейчас хотел вновь встретиться со своим куратором Джейсоном Монком. Поскольку у него не было возможности выехать из СССР, то встреча должна произойти на советской территории.

Первой реакцией любой службы на получение такого предложения явилось бы подозрение, что их человек пойман и пишет это по принуждению.

Монк был убеждён, что Соломин не дурак и не трус. Если бы он писал по принуждению, то было одно слово, которого он должен был избегать любой ценой, и ещё другое, которое он постарался бы вставить. Даже под давлением он сумел бы выполнить одно из этих условий. В его письме из Москвы имелось нужное слово и отсутствовало другое. Другими словами, письмо казалось подлинным.

Гарри Гонт давно согласился с Монком, что Москва, наводнённая агентами КГБ и сыщиками, представляет слишком большой риск. Вне зависимости от срока дипломатической поездки советское Министерство иностранных дел все равно потребует данные, которые затем передаст во Второе главное управление. Даже переодетый, Монк будет находиться пол непрерывным наблюдением весь срок своего пребывания, и тайная встреча с адъютантом заместителя министра обороны просто невозможна. В любом случае Соломин не предлагал этого.

Он сообщил, что ему дали отпуск на конец сентября и премию — путёвку в дом отдыха на курорте Гурзуф на Чёрном море.

Монк проверил. Небольшой городок на побережье Крымского полуострова, известный курорт для военных и филиал главного госпиталя Министерства обороны, где на солнышке раненые и выздоравливающие офицеры могли восстанавливать свои силы.

Проконсультировались у двоих бывших советских офицеров, теперь проживавших в Соединённых Штатах. Оба признались, что никогда там не были, но о Гурзуфе знают — красивое место, в прошлом рыбацкая деревушка. Неподалёку, в Ялте, в домике у моря жил и умер Чехов. От Гурзуфа до Ялты — пятьдесят минут на автобусе или двадцать пять на такси.

Монк переключился на Ялту. СССР все ещё, по существу, во многих отношениях оставался закрытой страной, и лететь обычным рейсом туда было невозможно. Воздушный маршрут пролегал до Москвы, оттуда в Киев, там пересадка на Одессу и только оттуда — в Ялту. Иностранному туристу никак нельзя было проделать такой путь, и не существовало никакой убедительной причины, по которой иностранный турист мог пожелать поехать в Ялту. Может быть, это и курорт, но одинокий иностранец будет выделяться там, как белая ворона. Он просмотрел морские маршруты, и его осенило.

Вечно нуждающееся в твёрдой валюте Московское правительство разрешило Черноморскому пароходству организовать морские круизы по Средиземному морю. Хотя все команды состояли из советских моряков, среди которых было немало агентов КГБ (что само собой подразумевалось), основную массу пассажиров составляли иностранцы.

Благодаря дешевизне таких круизов для иностранцев в группы пассажиров входили студенты, преподаватели, пожилые люди. Летом 1986 года этот маршрут обслуживали три лайнера: «Литва», «Латвия» и «Армения». Для сентября подходила «Армения».

По словам агента Черноморского пароходства в Лондоне, лайнер направится из Одессы до греческого порта Пирей почти пустым. Из Греции он пойдёт в Барселону, затем через Марсель, Неаполь, Мальту вернётся в Чёрное море, в Варну на побережье Болгарии, зайдёт в Ялту и, наконец, в Одессу. Основную массу иностранных пассажиров он заберёт в Барселоне, Марселе или Неаполе.

В конце июля сотрудники британской службы безопасности очень умело проникли в офис лондонского агентства пароходства. Не оставив и следа своего пребывания, они сфотографировали списки пассажиров, заказавших в Лондоне билеты на «Армению».

Изучение списка показало, что шесть билетов заказаны для шести членов Общества американо-советской дружбы. В США их проверили. Все они оказались среднего возраста, искренние, наивные и преданные делу улучшения американо-советских отношений. К тому же они жили или в северо-восточных штатах США, или неподалёку.

В начале августа в Общество вступил профессор Норман Келсон из Сан-Антонио и попросил литературу, издаваемую Обществом. Из неё он узнал о предстоящем путешествии на «Армении» с посадкой в Марселе и захотел присоединиться как седьмой член группы. Советская организация «Интурист» не нашла никаких препятствий, и ещё один билет был заказан.

Настоящий Норман Келсон, ранее работавший архивариусом в ЦРУ, по выходе в отставку поселившийся в Сан-Антонио, внешне чем-то напоминал Джейсона Монка, хотя и был пятнадцатью годами старше, но различие можно было скрыть искусственной сединой и дымчатыми очками.

В середине августа Монк сообщил Соломину, что его друг будет ждать его у турникета Никитского ботанического сада в Ялте. Сад — известное место в Ялте, расположенное за городом на расстоянии одной трети пути до Гурзуфа, если идти по берегу. Друг будет там в полдень 27 и 28 сентября.

* * *

Инспектор Вольский опаздывал на встречу с другом, с которым договорился вместе пообедать, и торопливо прошёл по коридорам большого серого здания, где разместился МУР. Друга не оказалось на месте, поэтому он заглянул в дежурную комнату и увидел, что он там, разговаривает с коллегами.

— Извини, я опоздал, — сказал он.

— Нет проблем, пошли.

Не могло быть и речи о том, чтобы при их доходах отправиться пообедать в ресторан, но милиция имела очень дешёвую столовую, где неплохо готовили. Оба друга направились к двери. Рядом с ней находилась доска объявлений. Взглянув на неё, Вольский остолбенел.

— Пойдём, — поторопил его друг, — а то займут все столы.

— Скажи мне, — обратился к нему Вольский, когда они сели за стол с тушёным мясом и бутылкой пива для каждого. — В дежурной…

— А что там?

— Доска объявлений. Сразу за дверью. Там рисунок. Что-то похожее на карандашный рисунок. Старик со смешными зубами. В чём тут дело?

— А, этот, — ответил инспектор Новиков. — Наш таинственный незнакомец. По-видимому, к какой-то женщине из британского посольства влезли воры. Двое. Ничего не украли, но разгромили квартиру. Она спугнула их, поэтому они её оглушили. Но она успела разглядеть одного из них.

— Когда это случилось?

— Недели две назад, а может, три. Во всяком случае, посольство пожаловалось в Министерство иностранных дел. Они подняли шум и обратились в Министерство внутренних дел. Те взвились, как ракета, и приказали отделу квартирных краж найти преступника. Кто-то сделал рисунок. Знаешь Чернова? Нет? Ну, он важный следователь в этом отделе; так вот, он бегает везде, словно у него задница горит, потому что карьера висит на волоске, и всё без толку. Даже к нам прибежал и приклеил свою картинку.

— Какие-нибудь зацепки?

— Никаких. Чернов не знает, кто этот человек и где он… В этом жарком с каждым разом становится всё больше жира и меньше мяса.

— Я не знаю, кто он, но знаю где, — сказал Вольский.

Новиков застыл, не донеся кружку пива до рта.

— Черт, где же?

— Он в морге Второго медицинского. Его дело пришло сегодня утром. Неопознанный труп. Найден в лесу, западнее Москвы, приблизительно неделю назад. Забит до смерти. Никаких документов.

— Так тебе лучше пойти к Чернову. Он будет рад-радёшенек.

Пережёвывая остатки жаркого, инспектор Новиков становился всё более задумчивым.

Рим, август 1986 года

Олдрич Эймс с женой прибыл в Вечный город 22 июля, чтобы занять новый пост. Даже после восьми месяцев пребывания на языковых курсах его итальянский оставался лишь приемлемым для работы, но далеко не совершенным. В отличие от Монка он не обладал способностями к языкам.

С новоприобретённым состоянием он мог позволить себе жить в более роскошных условиях, чем когда-либо раньше, но в Риме никто не заметил разницы, потому что никто не знал, как он жил до апреля предыдущего года.

Довольно скоро стало ясно, что Эймс — запойный пьяница и плохой специалист. Что, казалось, совсем не беспокоило его коллег и ещё меньше русских. Как и в Лэнгли, он начал сваливать со стола массу секретных материалов в хозяйственные сумки, с которыми выходил из посольства, и передавал их КГБ.