Читать интересную книгу Сокровенное желание - Ёсио Мори

— Как вы расцениваете стремление выделиться, тщеславие?

— Это свойственно людям эгоцентрического склада характера.

— Обнаружили ли вы это у Такано?

— В общем — нет. Насколько я могу судить по результатам осмотра, а также теста.

— И вы считаете, что увольнение Такано незаконно?

— Да. Даже если бы диагноз был верным. Увольнять человека, не попытавшись вылечить его, — несправедливо. Это точка зрения врача-психиатра.

— Вы знаете, как проходил осмотр Такано?

— В общем — да. Я слышал, что при осмотре ей даже не объяснили, зачем ее вызвали. Пригласить психиатра без ведома больной? Этого я не могу понять. Если врач неспособен вылечить пациента и обращается за помощью к другому специалисту, то он должен заручиться согласием больного. Так принято.

Адвокат Сакауэ шепотом спросила у Цуюки и Исэ, хотят ли они добавить что-нибудь.

— Да, одно только замечание, — сказала Исэ и встала. — Исэ, представитель истца, — произнесла она тем же тоном, что и Сакауэ. Врач Кадакура, спокойно глядя на нее, ждал вопроса. Он отвечал, старательно подбирая слова, и было очевидно, что он старается отвечать как можно более точно. Эта честная позиция врача не могла не вызвать симпатии. Зал смотрел на него. Уже наступило лето. Было очень жарко, и люди обмахивались веерами, пытаясь создать хотя бы подобие ветерка. «Как хорошо, что он пришел», — подумала Фумико.

— Доктор Такэда употребляет слова «истерический тип». Это означает то же, что и «истерический темперамент»?

— Да.

— Что это, говоря строго по-медицински?

— Один из типов темперамента, в котором сильны такие черты, как крайнее тщеславие, страсть к аффектации, стремление казаться лучше, чем есть на самом деле.

Исэ Кэйко села на место.

— Вопросов больше не имею, — сказала адвокат Сакауэ.

— Истец, пожалуйста, займите свидетельское место. И на этом мы заканчиваем.

Фумико Такано села на место свидетеля. Она уже совсем освоилась и держалась совершенно спокойно.

— Отключали ли у вас в общежитии газ?

— Да, и газ, и даже электричество.

— Сколько времени был отключен газ?

— Три месяца.

— Вы намерены продолжать борьбу и дальше?

— Фирма причинила мне много зла, и я считаю своим долгом доказать, что я психически здорова и что мое увольнение несправедливо. Поэтому я буду продолжать борьбу.

— Вы жили с Маруки в одной комнате?

— Да.

— В каких вы были с ней отношениях?

— Мы вместе ходили и на работу, и домой — в общежитие; никогда не ссорились.

— Делал ли вам когда-нибудь замечание Нода, что нехорошо издеваться над Маруки?

— Нет, никогда.

— Сегодня в зале присутствует ваша мать?

— Да, она присутствовала на всех судебных заседаниях.

— Если бы вы говорили неправду, она, вероятно, огорчилась бы?

— Да.

Глядя со спины на Фумико, Кэйко Исэ думала о том, как же изменилась Фумико за эти полтора года борьбы, за эти пятнадцать допросов. Изменилась, но не утеряла смелости и добродушия. Несколько месяцев Фумико торговала вразнос, чтобы помочь семье Сайты из Сэндая, которого администрация уволила из-за нее с работы, и последнее время она все чаще твердила, что хочет вернуться на завод. Фумико, проработавшей всего 3 месяца, казалось, что она провела на заводе несколько лет. Из несмышленой девочки она выросла в рабочего человека, не желающего отступать перед несправедливостью. Кэйко подумала, что никогда еще администрация не совершала большей ошибки.

— Объявляется решение суда, — сказал председатель и монотонным, нудным голосом начал читать документ:

— Суд постановляет:

1. Ответчик возвращает истцу права, предусмотренные трудовым соглашением.

2. Ответчик выплачивает истцу сумму в 158 тысяч 956 иен, по 11 тысяч иен за 25 дней каждого месяца, начиная с ноября 1963 года до дня решения суда.

3. Другие требования истца суд отклоняет.

4. Судебные издержки отнести за счет ответчика.

Основания: отказ от приема истца на постоянную работу, то есть фактически его увольнение, незаконен и недействителен по нижеследующим причинам:

а) отказ от приема истца на работу является превышением прав администрации,

б) освидетельствование истца врачом-психиатром Мамору Такэдой проводилось без соблюдения формальностей, предусмотренных статьей 23 Закона о психогигиене…

Но и до этого было ясно, что дело будет выиграно. С каждым заседанием росло число сторонников Фумико, в то время как силы ответчика быстро таяли. Многие из служащих управления отказывались идти в суд, несмотря на приказ руководства. В день решения суда зал был набит рабочими, и только трое представляли интересы фирмы. В перерыв в зале появились рабочие, пришедшие сюда прямо в спецодежде.

Фумико стояла рядом с Сакауэ и не шевелясь слушала постановление суда. «Жаль, что так поздно!» — думала она, и эта мысль отравляла ей радость. Сакауэ опасалась, что фирма подаст на кассацию в высшую судебную инстанцию. Может быть, сражение еще не окончено… Так вся молодость и уйдет на эту борьбу… Она подумала о том, как хочется ей работать как настоящей работнице. Тем, кто пришел вместе с ней на фабрику, уже дважды повышали зарплату, да еще премии зимой и летом… Фумико подумала о них с завистью.

Она взглянула в зал. Впереди всех стояла Танэко Накамити, а рядом с ней — мать. Мать прижимала к глазам платок. Кажется, плачет, подумала Фумико. Почему же она плачет… Фумико смотрела на мать отсутствующим взглядом, как будто все происходящее не имело к ней никакого отношения. Похоже, чтение тянется уже целый час… И Фумико почти не слушала…

Тосио Удо

Алый цикламен

Я получил в подарок от господина У. горшок с цикламеном. Хочу написать об этом человеке.

Господин У. — ветеринар. Сейчас многие держат животных, и я думал, что дел у него невпроворот, однако оказалось, что я не знаю конъюнктуры. Сейчас спросом пользуются не ветлечебницы, а гостиницы, куда пускают с собаками и котами, и собачьи парикмахерские.

К тому же, когда забредает клиент, господин У. принимается лечить его собачку или кошечку столь добросовестно, что, расплатившись, тот уходит, чтобы уже никогда не вернуться.

Осталось последнее средство: чтобы прокормить семью, господин У. собирал живших неподалеку школьников младших и средних классов и давал им частные уроки. Кажется, после войны он какое-то время работал при американском генштабе и знал английский язык.

Десять лет назад он решил попробовать себя в литературе. В нынешнем году он отмечал шестидесятилетие, так что тогда ему было пятьдесят, и вот он, казалось покорившийся судьбе, вдруг воспрянул духом. Как ветеринар господин У. был ничуть не хуже других, но, человек тихий и мягкий, он, конечно, не мог противостоять натиску «гостиниц» и «парикмахерских».

Я познакомился с ним тогда, десять лет назад, на литературных курсах. Мне стоило, верно, упомянуть об этом раньше: дело в том, что я писатель — неважно, насколько я преуспел в этом деле. Так вот, я вел занятия на этих курсах. Не знаю почему, но в то время очень многие стремились в литературу, и кружок буквально процветал.

Едва я увидел господина У., как сразу решил, что ничего из него не выйдет. Я вовсе не утверждаю, что писать романы можно, лишь обладая особым даром. Наверное — судя и по моей скромной персоне, — если человек честно и вдумчиво пройдет по вехам собственной прожитой жизни, этого хватит, чтобы написать одну повесть. Поэтому, наблюдая людей, занимавшихся в кружке, я не придавал значения различиям пола и возраста и никого не считал безнадежным.

Однако господин У. был именно безнадежным. Может, это покажется слишком категоричным, но за долгие годы я перевидел множество людей и верил своей интуиции, развившейся за это время.

Это был мужчина с уже седеющими волосами; держался он с достоинством, хотя немного сутулился; со всеми был любезен до предела и производил впечатление человека безукоризненно честного и добросовестного. По-видимому постоянно ощущая бремя своего возраста, он, вынужденный находиться в обществе людей молодых, опускал глаза и горбился. Словно попал сюда по ошибке, думал я с сочувствием.

Пробежали недели, окончился трехмесячный курс моих лекций, и У. наряду с другими слушателями представил экзаменационное сочинение. Прочитав его опус, я убедился, что интуиция меня не подвела. Там начисто отсутствовала всякая литературность, не говоря уж о сюжете или композиции. Не то чтобы стиль его был хуже, чем у других, или отдельные места вопиюще плохи — просто все было абсолютно бессвязно.

Я хотел сказать ему, чтобы он и не пытался писать, а занялся бы лучше ветеринарией. Мне думалось, что так будет честнее. Но когда я видел его серьезное лицо, слова не шли с языка. И я решил, что, в конце концов, упорные старания небесполезны, а там, глядишь, он и сам прозреет.