Читать интересную книгу Мать сыра земля - Ольга Денисова

Макс замолкает — эти воспоминания ему приятны, он растворяется в них, на губах его блуждает счастливая улыбка, как будто он снова там, перед телевизором в квартире Моргота.

— Но прозвище осталось, — наконец вспоминает он обо мне, — и когда Моргот начинал ныть, я тут же вспоминал об этом и дразнил его принцем-принцессой. А он действительно был нытиком, он всегда преувеличивал свои страдания.

Я думаю, Макс не прав. Моргот, конечно, склонен был к преувеличению, но всякое страдание становилось для него по-настоящему невыносимым, он не умел удержать его в себе, не умел с ним справляться.

Моргот притащил с собой палку копченой колбасы, двух цыплят, пару бутылок пива и букварь. Выглядел он усталым, хромал гораздо сильней вчерашнего и, швырнув все, кроме пива, на стол, ушел в каморку. Мы слышали, как он стонал и ругался, снимая ботинки, а потом позвал:

— Бублик!

Бублик никогда не заставлял себя ждать.

— Короче, сходите, купите там чего-нибудь пожрать. Картошки там, чаю, сахара. Этого… масла…

Он напрасно старался припомнить, что требуется в хозяйстве для приготовления пищи, — мы с Бубликом знали это лучше него.

— Одного цыпленка зажарьте, а из второго супчик сварили бы какой… — Моргот громко зевнул и сунул Бублику две пятисотенных купюры. — И еще… носки мне чистые притащи, пожалуйста…

Он заснул, не выпив и половину бутылки пива: когда мы вернулись из магазина, обвешанные авоськами, чистые носки так и лежали на столе, книга, которую Моргот читал, упала на пол, а сам он мирно сопел, широко раскинувшись на кровати.

Вообще-то по воскресеньям нам полагалось мыться в ванне, но, поскольку Моргот спал, мы продолжали отодвигать это сложное мероприятие на потом. Ванна была исключительным чудом инженерной мысли Салеха — она стояла на возвышении, как на пьедестале, а под ней прятался резервуар, в который стекала грязная вода. Грязную воду откачивали насосом раз в неделю, после стирки, и затыкали сток в ванне, чтобы из него не воняло. Салех все собирался сделать водонагреватель, но так ни разу и не собрался, поэтому наливали воду из шланга, подключенного к водопроводу, а потом грели ее тремя кипятильниками. «Чтобы дети не простужались», вокруг ванны, словно софиты, на тонких ножках торчали четыре рефлектора — электричества у нас на самом деле хватало и еще оставалось!

Моргот проснулся часов в восемь — мы слышали, как щелкнула зажигалка. Он всегда сначала курил в постели и только потом поднимался. Мы расселись за столом хлебать щи со сметаной, явившиеся результатом наших совместных усилий, когда Моргот выбрался из каморки. Он еле-еле переставлял ноги, морщился и припадал то на одну, то на другую: вид у него был столь несчастный, что нам стало его жалко, а еще совестно за то, что мы его не подождали. Настроение он при этом имел отличное, хотя и ворчал спросонья.

— Бублик, ты никогда не слышал, что в щи капусту обычно нарезают ножиком? — спросил он, навалив себе тарелку с горкой и пытаясь пропихнуть ложку в рот.

— А я чем нарезал, по-твоему? — не понял Бублик.

— Ты, по всей видимости, рвал ее руками на куски…

— Да нет, Моргот, мы ее резали. Ножиками, — заверил Первуня.

— Что-то непохоже. Что ж тогда ни один кусок в ложке не помещается?

— Так бы и сказал, что надо мельче резать, — пожал плечами Бублик.

— Мельче — это не то слово, Бублик. Ее надо резать гораздо мельче! — философски заметил Моргот. — Я бы сказал — на порядок мельче.

— А как это — «на порядок мельче», Моргот? — спросил Первуня. — Это совсем-совсем мелко?

— Это — мельче в десять раз.

Первуня задумался: считать он умел только на пальцах и долго загибал их по очереди, пока Моргот не показал ему обе раскрытые ладони.

— Вот, это десять пальцев. В десять раз меньше будет только один палец, — он поднял мизинец, — понятно?

Первуня на всякий случай кивнул.

В понедельник, как всегда проспав до полудня, Моргот отправился в НИИ скорой помощи, предварительно купив новые кеды. Когда у него водились деньги, он их не считал, поэтому разыскал в заднем кармане брюк список с лекарствами, который в прошлый раз ему сунула медсестра, и заглянул по дороге в аптеку. А чтобы быть до конца последовательным, в киоске напротив больницы набрал фруктов и йогуртов, понятия не имея о том, что можно есть больному с желудочным кровотечением.

Настроение у него было как у сытого домашнего кота, который переварил обед и отправился на поиски приключений, не имеющих ничего общего с добычей насущного хлеба.

На этот раз он хорошо знал, куда идти, махнул рукой охране при входе; не дождавшись лифта, поднялся на четвертый этаж по лестнице, прыгая через ступеньку, и не глядя прошел мимо сестринского поста в конец коридора.

Он заранее чуял, что его ждет… И его прекрасное, игривое настроение, и увесистый полиэтиленовый пакет, и чувство выполненного долга, и уже не желание, а необходимость рассказать обо всем Максу, и как можно скорей, — все это располагало только к одному исходу. Моргот давно, еще в детстве, выявил закономерность: если все идет хорошо, значит, жди облома. Если тебе что-то очень сильно нужно — этого обязательно не произойдет. Если ты чего-то ждешь, считая минуты, оно непременно отодвинется на неопределенный срок.

Он пытался играть с судьбой в кошки-мышки, пытался не надеяться, не ждать, не хотеть, но это несильно помогало — не так-то просто было обмануть судьбу, которая все равно заглядывала под черепную коробку гораздо глубже, чем ее обладатель, и выискивала, когда и как ей стоит выскочить из-за угла, потирая руки.

Впрочем, на этот раз она из-за угла не выскакивала, она потирала руки там, где Моргот видел ее издалека.

Громоздкая железная койка была небрежно заправлена, поверх байкового одеяла валялась подушка без наволочки, а в изножье из-под одеяла торчал съехавший вниз полосатый матрас. Моргот огляделся: он пришел перед обедом, больные вокруг разыскивали по тумбочкам ложки и миски, в буфете стучали кастрюли и звонко переругивался персонал — на него никто не обратил внимания. Конечно, Игора Поспелова могли перевести в палату или в другое отделение, но Моргот не очень в это верил. Надо быть наивным ребенком, чтобы надеяться: если в списке из двадцати человек никого не осталось в живых, кто же позволит одному из них спокойно записывать то, что пытаются уничтожить?

— Вы дедушку ищете? — спросила молоденькая сестричка, пробегая мимо с капельницей в руках.

— Да, — кивнул Моргот.

— Дедушка умер вчера. Так жалко… Ему операцию сделали, и, говорили, успешно. А он взял и умер.

— Где его вещи? — спросил Моргот, не особо надеясь на удачу.

— Родственники забрали, — охотно ответила сестричка, — сегодня утром.

— У него нет родственников! — вспыхнул вдруг Моргот. — Кому вы отдали его вещи?

— Это — к сестре-хозяйке. Там, у самого входа, напротив ординаторской.

Она побежала дальше, раз-другой оглянувшись на Моргота, пока он раздумывал, стоит скандалить с сестрой-хозяйкой или нет.

Той как назло не было на месте — Моргот долго дергал ручку и стучал в запертую дверь, пока со стороны буфета ему не крикнули:

— Ну чё стучишь? Чё ломишься? Сейчас поем и приду!

Ела сестра-хозяйка долго. Не меньше получаса. И с каждой минутой Моргот заводился все сильней. Ждать ее не имело никакого смысла! Выяснять, кто забрал вещи, — тоже. Кто бы это ни был, Моргот никогда не сможет его найти. Потому что поиграть в шпионов — это весело и интересно, но к профессионализму не имеет никакого отношения.

Когда наконец толстушка на отекших ногах подошла к двери с надписью «сестра-хозяйка», Моргот благополучно вошел в роль возмущенного родственника. Она попыталась проскочить в дверь у него перед носом, но он ухватился за дверное полотно, локтем перегораживая ей дорогу, — толстушка оказалась у него под мышкой.

— Ну что за хамство такое! — жалко пискнула она. Моргот давно научился обращаться с людьми подобного сорта: они будут издеваться над тобой до тех пор, пока ты не покажешь зубы. Если и зубы не помогают — надо применять силу.

— Кто забрал вещи Игора Поспелова? А? — спросил Моргот, нагибаясь к ее лицу.

— Понятья не имею! — взвизгнула она. — Я не могу всех на отделении помнить!

— Я тебя спрашиваю: кто забрал вещи? У тебя что, по сто человек на дню концы отдают?

— Я не обязана перед каждым встречным отчитываться! — она не сдавалась. — Если что-то ценное пропало — не надо на отделение тащить! Тут не камера хранения!

— Ты что, сбрендила? Ты кому чужие вещи отдала, а? При чем здесь ценности? Мне дедушка, может, перед смертью письмо написал с напутствием на всю оставшуюся жизнь!

— Если ты родственник — заявление пиши в милицию!

Моргот понятия не имел, как положено отчитываться за вещи умершего. Не могло же быть такого, что любой может прийти и их забрать? Но сестра-хозяйка нервничала, а значит, какую-то инструкцию наверняка нарушила. И, главное, она на помощь не звала — значит, не очень хотела привлекать внимание коллег.