Читать интересную книгу История русской семиотики до и после 1917 года - Георгий Почепцов

Поэтический язык — постоянный объект внимания О.Э. Мандельштама. В "Заметках о поэзии" (1923) он замечает: "Поэтическую речь живит блуждающий, многоосмысленный корень. Множитель корня — согласный звук — показатель его живучести. Слово размножается не гласными, а согласными. Согласные — семя и залог потомства языка. Пониженное языковое сознание — отмирание чувства согласной" (Там же. С.69).

Приведем еще некоторые примеры структурности мышления О.Э.Мандельштама. Он очень показательно в этом плане высказался о В.В.Розанове: "Отношение Розанова к русской литературе самое что ни на есть нелитературное. Литература — явление общественное, филология — явление домашнее, кабинетное. Литература — это лекция, улица; филология — университетский семинарий, семья. Да, именно университетский семинарий, где пять человек студентов, знакомых друг с другом, называющих друг друга по имени и отчеству, слушают своего профессора, а в окно лезут ветви знакомых деревьев университетского сада. филология — это семья, потому что всякая семья держится на интонации и на цитате, на кавычках. Самое лениво сказанное слово в семье имеет свой оттенок. И бесконечная, своеобразная, чисто филологическая словесная нюансировка составляет фон семейной жизни. Вот почему тяготение Розанова к домашности, столь мощно определившее весь уклад его литературной деятельности, я вывожу из филологической природы его души, которая в неумолимом искании орешка щелкала и лущила свои слова и словечки, оставляя нам только шелуху. Немудрено, что Розанов оказался ненужным и бесплодным писателем" (Там же. С.61).

Или из "Разговора о Данте": "Цитата не есть выписка. Цитата есть цикада. Неумолкаемость ей свойственна. Вцепившись в воздух, она его не отпускает. Эрудиция далеко не тождественна упоминательной клавиатуре, которая и составляет самую сущность образования. Я хочу сказать, что композиция складывается не в результате накопления частностей, а вследствие того, что одна за другой деталь отрывается от вещи, уходит от нее, выпархивает, отщепляется от системы, уходит в свое функциональное пространство, или измерение, но каждый раз в строго узаконенный строк и при ус

ловии достаточно зрелой для этого и единственной ситуации" (Там же. С.113).

Мы можем найти такие структурные "сколы" в его прозе:

"Меня всегда интересовал вопрос, откуда берется у буржуа брезгливость и так называемая порядочность. Порядочность — это то, что роднит буржуа с животным. Многие партийцы отдыхают в обществе буржуа по той же причине, почему взрослые нуждаются в общении с розовощекими детьми. Буржуа, конечно, невиннее пролетария, ближе к утробному миру, к младенцу, котенку, ангелу, херувиму. В России очень мало невинных буржуа, и это плохо влияет на пищеварение подлинных революционеров. Надо сохранить буржуазию в ее невинном облике, надо занять ее самодеятельными играми, баюкать на пульмановских рессорах, заворачивать в конверты белоснежного железнодорожного сна" (Мандельштам О.Э. Четвертая проза // Радуга. — 1988. - № 3. С.19).

Л.Я.Гинзбург сохранила для нас облик О.Э Мандельштама в следующих словах: "Люди жертвовали делу жизнью, здоровьем, свободой, карьерой, имуществом. Мандельштамовское юродство — жертва бытовым обликом человека. Это значит — ни одна частица волевого напряжения не истрачена вне поэтической работы. Поэтическая работа так нуждается в самопринуждении поэта; без непрерывного самопринуждения так быстро грубеет и мельчает. Все ушло туда, и в быту остался чудак с нерегулированными желаниями, "сумасшедший" (Гинзбург А.Я. Человек за письменным столом. — Л., 1989. С.144).

В 1934 году О.Э Мандельштама арестовывают за "сталинское стихотворение", начинающееся чисто "коммуникативной" строкой:

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

2.6. В.В.Розанов как семиотик-практик

В предыдущем параграфе мы видели характеристику В. В. Розанова, данную О.Э Мандельштамом. Одна из первых

Розанов как семиотик-практик 125

книг В.Б.Шкловского тоже называлась "Розанов" (См.: Шкловский В.Б. Розанов. — Пг., 1921). С чем это связано?

Василий Васильевич Розанов (1856–1919) оставался непонятым и непонятным при жизни. Каждый его поступок был отягощен таинственностью. Первая его книга — "О понимании" (1886). Им впервые переведена на русский язык "Метафизика" Аристотеля.

И О.Э.Манделъштам, и В.Б.Шкловский, оценивая Б.В.Розанова, говорят одно и то же. Б.В.Розанов домашний по сути текст выносит на уровень литературной коммуникации. "Розанов ввел в литературу новые кухонные темы" (Там же. С.17), — заявляет В.Б.Шкловский. Он считает, что каждая эпоха имеет свой список разрешенных и запрещенных тем ("запрещенных за устарелостью" (Там же. С.9). Б.В.Розанов же впустил в литературу иные темы. Это "тема обыденщины, гимн частной жизни" (Там же. С.27). Такие минивысказывания в одной из книг В.Б.Розанов назвал "эмбрионами". Звучат они по случаю и без случая. Приведем некоторые примеры:

"Русский ленивец нюхает воздух, не пахнет ли где "оппозицией". И, найдя таковую, немедленно пристает к ней и тогда уже окончательно успокаивается, найдя оправдание себе в мире, найдя смысл свой, найдя, в сущности, себе "Царство Небесное". Как же в России не быть оппозиции, если она таким образом всех успокаивает и разрешает тысячи и миллионы личных проблем" (Розанов В.Б. Опавшие листья // Розанов В.В. Сочинения: В 2-х т. — М., 1990. — Т.2. С.354).

"Волновали и притягивали, скорее же очаровывали — груди и беременный живот. Я постоянно хотел видеть весь мир беременным" (Там же. С.355).

Мы видим, что, наряду с принятыми для литературной коммуникации текстами, В.В.Розанов предложил непринятый в этом канале тип текста. Причем эти отрывки постоянно снабжаются дополнительными отсылками типа "За нумизматикой", "На транспаранте", "На извозчике". Они раскрывают контекст написания данных минитекстов. О первом сам В.В.Розанов писал, что при занятых глазах нумизматика оставляет голову работающей и в этот момент он записывает много новых идей. "На транспаранте" — значит на обороте одной из статей, над которой в данный момент работается. И т. д.

Читатель занимает при этом не самое главное место в подобной коммуникации:

"Ну, читатель, не церемонюсь я с тобой, — можешь и ты не церемониться со мной:

— К черту…

— К черту!" (Розанов В.В. Уединенное // Розанов В.В. Сочинения. — М., 1990. С.26).

Или: "А для чего иметь друга читателя"? Пишу ли я "для читателя"? Нет, пишешь для себя.

— Зачем же печатаете?

— Деньги дают.

Субъективное совпало с внешним обстоятельством.

Так происходит литература. И только" (Там же. С.78).

Тип письма, который избрал В.В.Розанов, допускает лишь краткие формы. Поэтому мы можем привести только подобные высказывания для иллюстрации интересующих нас проблем семиотики и коммуникации.

"Совершенство формы есть преимущество падающих эпох. Когда народ умирает — он оставляет одни формы: это — скелет его духа, его творчества, его движений внутренних и внешних. Республика, монархия — разве это не формы? Трагедия, эпос, "шестистопный ямб" — разве не формы? Не формы — Парфенон, как и девятая симфония? И, наконец, метафизика Платона или Гегеля? И вот почему, еще раз: когда народ оканчивает свое существование — формальная сторона всех им создаваемых вещей приближается к своему завершению" (Розанов В.В. Эмбрионы // Розанов В.В. Религия. Философия. Культура. — М., 1992. С.225).

"Вся тайна православия — в молитве, и тайна быть православным заключается в умении молиться" (Там же. С.230).

"Самая опасная сторона в христианстве XIX века — это то, что оно начинает быть риторическим. Это заметно даже в стиле, даже у третьестепенных писателей. Нет апостолов — есть "галилейские рыбаки"; нет Иисуса Христа — есть "Божественный Учитель" (Там же. С.231).

"Есть люди с великими темами, но без слов; и есть люди с богатыми словами, но которые родились без темы" (Розанов В.В. Новые эмбрионы // Розанов В.В. Религия. Философия. Культура. С.233).

"Первый из людей и ангелов я увидел границу его. А увидеть грани, границы — значит увидеть небожественность. Первый я увидел его небожественность. И не сошел с ума.

Розанов как семиотик-практик 127

Как я не сошел с ума? А может быть, я и сошел с ума" (Розанов В.В. Перед Сахарной // Розанов В.В.Религия. Философия. Культура. С.329).

"Мне и одному хорошо, и со всеми. Я и не одиночка и не общественник. Но когда я один — я полный, а когда со всеми — не полный. Одному мне все-таки лучше" (Розанов В.В. Уединенное // Розанов В.В. Сочинения. С.56).

"Всякое движение души у меня сопровождается выговариванием. И всякое выговаривание я хочу непременно записать. Это — инстинкт. Не из такого ли инстинкта родилась литература (письменная)? Потому что о печати не приходит мысль; и следовательно Гутенберг пришел совсем потом. У нас литература так слилась с печатью, что мы совсем забываем, что она была до печати и, в сущности, вовсе не для опубликования. Литература родилась "про себя" (молча) и для себя; и уже потом стала печататься. Но это — одна техника" (Там же. С. 54).