такой же. Днём на улицах было пусто и тихо, свободные люди, люди корт лишний раз и носа не показывали из домов. А если выходили, то никто ни с кем не общался, порой даже головы не поднимали, глаза в землю.
Она слегка нахмурилась, а Рэтар кивнул, скорее сам себе, чем ей.
— Все собирались только на казни. И самыми распространёнными были наказания и казни веры, — вздохнул он. — А ночью… ночью на улицы города вылезали самые страшные и жуткие люди. Воры и шальные, падшие женщины на каждом углу. Ходить было опасно, потому что, если ты не имел возможности дать отпор, то тебя могли покалечить или убить. А наутро никто и не знал бы, что случилось, все закрывали глаза в молитве.
Феран усмехнулся с горечью.
— А сейчас? — спросила ведьма.
— Этот не далеко ушёл от своего отца, — ответил Рэтар. — Разница только в — меньше праведности, больше праздника. И его не остановить. Он любит женщин, любит подчинение, любит, когда вокруг все делают так, как хочет он. И всё равно на последствия.
— Говоря это, ты нарушаешь закон? — прошептала она и феран пожал плечами.
— Я должен говорить об этом с радостью, — ответил Рэтар. — Разве ты не слышишь её?
Хэла тихо рассмеялась и согласно кивнула.
— И возвращаясь к городу — он делает так как хочет его правитель. Ларевы, падшие женщины, улицы греха, шальные, торговцы… площади и улицы, на которых живут люди готовые за драгоценный камень или монету сделать тебя счастливым. Йерот всегда был продажным и лживым. В нём никогда не было искренности. К серым там сейчас относятся так же, как относится нынешний великий эла.
— А он относится плохо, — заключила Хэла.
— Он относится, — Рэтар нахмурился и вздохнул, — как к вещам, да. Но Йерот это не Кармия, Хэла. И уж тем более не Сцирца! В Кармии много фернатов, в которых к серым относятся так же, как и здесь, или просто никак. Например, в фернате моей матери, в Артине. И это моя мать научила меня так относиться к серым. А в Сцирце есть элаты, свободные города, в которых серых ценят и иногда в них серые даже не снимают свои одежды, потому что им не просто нечего бояться, а наоборот.
— Ты говорил мне, когда прогонял, — заметила ведьма.
Рэтар с горечью вздохнул — момент, когда он приказывал ей уйти, был болезненным и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя, перед тем как ответить.
— Да, Налут, Фара…
— Почему туда?
— Во-первых, и там и там можно затеряться. В Налуте — тепло и есть море. Он большой, — ответил Рэтар. — А Фара — это свободный город. В нём много корт запрещённых мастеров.
— Это как? — слегка нахмурилась Хэла, склоняя голову набок.
— Например, наёмные убийцы — драты, или мастера ядов, мастера неживой магии. Да много кого. Там торгуют всем — можно найти то, чего нет нигде. Можно решить любую проблему, — феран хмыкнул, повёл плечом. — И там тоже тепло. Всегда.
Хэла рассмеялась. Рэтар протянул ей руку, но она покачала головой, улыбаясь:
— Тебя сейчас прекрасно видно снизу. И из дома.
И в голове всплыли слова, сказанные ею Роару, о том, что белая ведьма никогда не будет счастлива, независимо от действий митара. Она не будет счастлива… и Хэла тоже не будет? Потому что как он может сделать её счастливой, когда они должны оглядываться, всегда быть в напряжении.
Когда эйол в первый же день, как феран вышел из своей комнаты после приезда в Зарну, навалился на него с расспросами о слухах об отношении ферана с, мыслимо ли, чёрной ведьмой. А потом долго изучал Рэтара на предмет страшных смертельных чёрных заговоров, обязательно наложенных ведьмой.
Рэтар так хотел порой просто обнять её, да что там — просто протянуть руку и погладить по щеке. И ему так хотелось, чтобы она была счастлива, чтобы не было в глазах этой бесконечной печали.
Но она навсегда останется для всех вокруг чёрной ведьмой — злом, которое имеет тело и дышит, живёт. И плевать, что она не злая, плевать, что спасает людей. Она пришлая, чужая и, если его не станет, она останется одна. Нет, Роар не даст её в обиду, есть Тёрк, который за неё убьёт… но всё это было так зыбко.
— Хэла, — Рэтар решился спросить, — то что увидела Милена…
Она встретилась с ним взглядом.
— А что увидела Милена? — поинтересовалась ведьма.
— Она увидела похороны, — ответил феран, — ээм…
— Похороны почти без тела — Хэла криво усмехнулась и в этой усмешке было столько боли, что Рэтар понял — это были настоящие воспоминания, а не просто страшный сон.
— Я думал, — проговорил он, — что в твоём мире что-то такое невозможно.
— О, Рэтар, это не самое страшное, что может случится в моём мире, — качнула головой ведьма. — Это был мой друг. Ллойд. За некоторое время, основательное, до момента смерти, он меня спас. Я… мы вместе играли в группе. Я попала туда случайно и пробыла там всего месяц. Меня привёл Антон Белый.
И она поморщила нос с неприязнью.
— Он был такой гавнюк. Они с Ллойдом были, — она покачала головой, — друзьями. Точнее Ллойд с самого детства мучился с Белым. Тот был таким богатеньким мальчиком, талантливым, очень талантливым. Он писал отличные песни. Но мы пели только одну, потому что остальные он так и не довёл до ума, а Ллойду или Джокеру не давал. Типа моё. Он пил, употреблял, гробил себя… и он до сих пор жив. А Ллойд погиб.
Хэла нахмурилась, вздохнула.
— За чуть меньше, чем год до смерти, Ллойд женился. — проговорила ведьма. — Её звали Таня. Танюша. Она была, как Милка, только брюнетка. Лет на десять его младше, смотрела ему в рот. И вот он поехал к друзьям-музыкантам. Они готовили что-то на какой-то фест. Не знаю подробностей, но вроде как Ллойда позвали на сессию. Знаю, что Белый тогда употреблял жёстко и был не в себе, поэтому его не хотели видеть, не хотели, чтобы он участвовал. И Белый позвонил, а Ллойд сказал, где он. И Антон разозлился. И ответил что-то типа, ну раз ты там занят, то я тут развлеку твою Танечку.
И она замолчала, было видно, что от воспоминаний неприятно, больно.
— А Белый обожал уводить у своих друзей и знакомых девушек. Это был его спорт, развлечение, хобби. Кто-то вяжет, кто-то марки собирает, книги читает. А он… он называл это “докажи своему другу, что его баба шмара”. — и Хэла горестно