Что, например, происходит в экономике? Относительно неплохая конъюнктура 1986–1988 годов породила новую эйфорию, стремление побыстрее осуществить дорогостоящие социальные программы. На этот легкий путь все сильнее толкала и поднимающаяся волна популизма и социальной демагогии.
Между тем, в экономике нарастало действие глубинных негативных факторов. 1988 год оказался в этом смысле последним более или менее благополучным годом. Далее начались серьезнейшие осложнения, наступал настоящий экономический кризис, в первую очередь ударивший по потребительскому рынку. Его привели в такое неустойчивое состояние, при котором даже небольшой, частный сбой вызывал серьезные последствия, всплески ажиотажного спроса. Из свободной продажи исчезали то сахар и кондитерские изделия, то зубная паста, то мыло и стиральный порошок, то школьные тетради, то батарейки, то застежки «молния», не говоря уж о мясе, обуви, меховых изделиях и т. д.
Экономическая реформа завязла в бюрократической трясине. После июньского Пленума никаких крупных шагов в этом направлении так и не было сделано. 8 сентября Политбюро наказало коммунистов — руководящих работников Совета Министров и Госплана СССР — Гусева, Лахтина и Ефимова «за непринятие достаточных мер по устойчивому обеспечению населения товарами повседневного спроса». Но, во-первых, это было уже поздно. Во-вторых, за кадром остались главные действующие лица, отвечающие не за отдельную строчку, а за общее расстройство рынка. И, в-третьих, это решение не изменило, а скорее укрепило стереотип в общественном мнении, что за все, вплоть до лезвий для бритья, отвечает партия. Для критиков партии такой стереотип был очень удобен. Я сам слышал на Старом Арбате язвительные куплеты гитариста по поводу нехватки мыла — «оно уходит на самоотмывание партии».
В такой обстановке выборы для партии были заранее обречены на неудачу, несмотря на поддержку общего политического курса ее руководства.
Сказалось и то, о чем много говорилось тогда на всех партийных форумах, — неготовность партийных организаций к новым условиям и формам работы и предвыборной борьбы, привычка к кабинетно-бюрократическим методам, упование на силу команд и указаний. Одни растерялись и опустили руки, а другие пытались жать на старые рычаги дисциплины и послушания, но в политике они уже не действовали.
Несколько неудачных шагов было сделано непосредственно перед выборами. Это относится прежде всего к Пленуму ЦК, состоявшемуся 15–16 марта. На нем прошли выборы народных депутатов от КПСС. Список их тщательным образом взвешивался и уравновешивался. В нем были Гранин и Белов, Айтматов и Олейник, Афанасьев и Лаптев, Марчук и Беликов, Илизаров и Федоров, Биккенин и Кудрявцев, Абалкин и Примаков, Абуладзе и Ульянов, Патон и Нестеренко. Список кандидатов украшали имена известных рабочих, строителей, работников сельского хозяйства. Но для публики список высвечивался прежде всего и главным образом фамилиями почти полного состава партийного руководства. По страницам печати пошла гулять кличка — «красная сотня».
Дело, однако, было не только в самом принципе депутатского представительства от партии, который подвергался сомнению многими, но и в процедуре выборов. Тут мы сами себя загнали в угол: призывая к альтернативности, сами же отказались от этого принципа. А что было делать? Тайное голосование показало, что если бы в списке было на два кандидата больше, чем положено по норме, не прошли бы Лигачев и Яковлев, при десяти лишних за бортом оказалось бы большинство членов Политбюро, а при шестнадцати — не был бы избран ни один из них, включая Генерального секретаря! Я отнюдь не считаю, что каждый партийный деятель непременно должен быть облечен депутатским доверием, но скандал был бы великий, если бы ЦК не доверил своему руководству представительство в высшем органе государственной власти.
Эта абсурдная ситуация свидетельствовала: что-то есть неладное в самой избирательной системе.
Голосование по выборам народных депутатов от КПСС обнаружило начало серьезного размежевания в руководящем слое партии. 59 голосов, поданных против Яковлева (47 — против Ульянова), безусловно, принадлежали той группе партийных функционеров, которые стали ядром консервативных сил, определяли атмосферу на последующих пленумах ЦК, устраивали обструкцию Генеральному секретарю. 78 голосов против Лигачева, я думаю, были за реформаторской частью ЦК — теми, которые в драматический момент заявления Горбачева об уходе в отставку с поста Генсека в апреле 1991 года подписали заявление о коллективном выходе из ЦК, если отставка Горбачева будет принята.
Одним словом, эпопея выборов народных депутатов на заседании ЦК партии не принесла ей дивидендов.
На Пленуме возник еще один вопрос, усложнивший и без того непростую обстановку. В ходе обсуждения выборных дел взял слово Тихомиров, рабочий завода имени Владимира Ильича, член ЦК КПСС. Выразив беспокойство по поводу того, что в ходе предвыборной кампании проигрывают в первую очередь рабочие и крестьяне, что при общем подъеме социальной активности людей выплескиваются антиобщественные проявления, и они не встречают должного противодействия, оратор высказал затем ряд критических замечаний в адрес Ельцина, касающихся его предвыборных выступлений, а также проявлений бюрократизма в аппарате Госстроя, сославшись на личный опыт общения с ним.
Кратко ответил Ельцин, признав «элементы бюрократизации» внутри Госстроя, но решительно отвергнув обвинения в адрес своих предвыборных выступлений, которые, по его мнению, не противоречат предвыборному Обращению ЦК КПСС.
Председательствовавший в этот момент на Пленуме М. С. Горбачев высказался в том духе, что, наверное, нет необходимости продолжать обсуждение, что оценки октябрьского Пленума 1987 года остаются в силе. Никто не возразил, и, казалось, вопрос был исчерпан. Но в течение второго дня работы Пленума, когда обсуждались проблемы аграрной политики партии, в президиум Пленума (то есть в Политбюро, ибо по традиции оно вело заседания Пленумов) поступили записки от участников Пленума — рабочих из Москвы, Ленинграда, Харькова и других городов, от первых секретарей Одесского и Запорожского обкомов партии Крючкова и Харченко, работавших в свое время в Отделе оргпартработы ЦК КПСС. В них высказывались неудовлетворение вчерашним обсуждением эпизода с Ельциным, требование дать политическую оценку его выступлениям, опубликовать речи Тихомирова и Ельцина. Возникла щекотливая ситуация. Не реагировать на поступившие записки было невозможно. Но как реагировать?
В перерыве в комнате Президиума за чашкой кофе произошла короткая, но острая дискуссия. Мнения разделились. Раздавались и решительные голоса, вплоть до того, чтобы продолжить на следующий день работу Пленума, обсудить выступления и позиции Ельцина и принять соответствующие решения. Похоже, что те, кто подталкивал Тихомирова к выступлению на Пленуме, кто организовывал записки в Президиум (а я абсолютно уверен, что именно так и было), рассчитывали на такой, по сути дела скандальный исход. Но он не был поддержан большинством Политбюро и Генсеком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});